Фикатон. История третья - "Рапорт для Иллиана"

[jetta-e]

Рапорт для Иллиана,
или
По грегорианскому хотению, по императорскому велению...

Автор - Линьер ([e-mail])
Слэш. Рейтинг PG-13.
Персонажи: Байерли/Грегор, Иллиан
Жанр: юмор, «душевные терзания».

***

«25.45. Вступил в половую связь с Грегором Форбарра (имп.Бар.)...»

Байерли поморщился и удалил написанное. Ужасно. Как бы проскользнуть между молотом и наковальней, сохранив при этом все жизненно важные органы, рассудок и должность?... Перебрав все варианты, Байерли подкинул монетку – решка подмигнула ему ласковым оскалом Службы Безопасности, и Форратьер, в глубине души расположенный именно к такому выбору, с облегчением принялся за составление полноценного и высокохудожественного рапорта Иллиану.

В конце концов, Его Монаршее Величество само виновато – отлично зная, что рабочий день имперских агентов заканчивается ровно в один-час-до-полуночи-неважно-где-вы-находитесь, оно не смогло придумать ничего лучшего, чем прилепиться со своим непристойным предложением ровно в половину тринадцатого. Итого, ему потребовалось пятнадцать минут на то, чтобы перевернуть Байерлев внутренний мир вверх тормашками, вытрясти из внутреннего мира всю душу, принудить оную к самоубийству тридцатью ножевыми ранениями в спину, взамен вложить новую, причесать ее, подкормить и приручить, убедить в срочной необходимости – так и быть, положа руку на сердце – противоестественного акта, и принудить – уже не душу, но ее обладателя, – тот самый противоестественный акт и совершить.

Не то, чтобы Байерли не понравилось, или он был особо против; скорее, он просто боялся войти во вкус. Слабостям он своим потакал с отвагой и упоением, достойными родственничка Джеса, и поэтому отлично знал, - для того, чтобы самого себя остановить, понадобится кто-нибудь третий, с плазмотроном в качестве Дамоклова меча и собачьей вытяжной шлейкой в качестве удерживающего приспособления. Застегнуть на своей шее строгий ошейник Байерли был готов добровольно и без принуждения.

Байерли отлепился от монитора и доковылял до мини-бара. Нашарив непочатую бутылку с водкой, Байерли прихватил с полки сиротливо оставшийся чистым после выходной попойки стакан, и с ногами взгромоздился на постель, подтянув к себе заодно и портативный компьютер.

Джесси бы описался от зависти – ему самому достался всего лишь принц, да и то с расстроенной психикой и кривыми ногами. Правда, в честь принца назвали целую планету, а вот в честь нынешнего императора если что-то и назовут, так единственно какой-нибудь хитрый прием неуловимого воздействия на психику. Прием Грегора. Так и назовут. А вот его, проутюженного за последние сутки этим приемом раз восемь, вряд ли хоть где-то припомнят. Так тебе, Форратьер, история запечатлевает имена естествоиспытателей, а не белых лабораторных крысок. Хотя последние подчас бывают симпатичнее своих, мм, мучителей. Истязателей? Нe к месту Байерли вспомнил мягкие каштановые волосы императора, и его обдало мягкой дрожью.

Байерли закатил глаза. Если его кто-то и выпутает из этой западни, так это Иллиан. Главное, представить себя жервой обстоятельств. “Нет, Грегор со мной обращался хорошо. Нет. Не истязал, нет, разве что истязаниями можно назвать... понимаю, от подробностей следует воздержаться... да-да, это так трагично – гены...” Тьфу. Еще заставит написать рапорт об изнасиловании вышестоящим лицом в служебное время. Пакость какая. Нет, ему нужно совсем не это.

Внутренний голос мерзко хихикнул и намекнул на неплохое времяпрепровождение. Байерли залил его водкой, и внутренний голос захлебнулся градусом.

Байерли с тонким мазохистским удовольствием вспоминал картинки прошедшей ночи, время от времени останавливаясь то на одной, то на другой. Грегор не был его первым любовником, не был его лучшим любовником, да и вообще согласно логике событий, жизненной логике и логике толкового словаря любовником его не был. Он был Сплошным недоразумением, Подлым хуком судьбы и Бесчестной подножкой. И сам не знал, чего хочет. Недоговаривал? Разумеется. Байерли не верил в весь этот бредовый лепет, касающийся давно покойного принца Зерга; распыленные на молекулы в космосе не возвращаются потом призраками и не зудят на ухо по ночам. Зудят на ухо комары, да и то за пределами столицы, а мертвецам положено оставаться там, где они нашли свою смерть.

Байерли почесал в затылке, и его выводы снова перекрутились хитрой петлей. Одно дело - развлекаться со сверстником, когда тебе семнадцать, или сколько ему там тогда было, и гормоны прыгают, как рота армейцев на батуте (о, со своими гормонами Байерли вел затяжную безуспешную войну, причем враг методично выигрывал сражения), а другое - до дрожи в коленках захотеть мужчину, когда тебе тридцать и ничего подобного с тобой раньше не случалось. В общем-то, Его Императорское Высочество и пожалеть можно было бы, разве бы обстоятельства сложились иначе, и на перекрестье прицела маячил бы не он сам, Байерли Форратьер.

«А ну, как...»

Байерли перекрасился в бледно-синюшный цвет занавесей императорской приемной. Врезавшаяся в сознание мысль не на шутку напугала Байерли, и он плеснул в стакан еще водки. А ну как Грегору понра.., гм, будем называть вещи своими именами, а ну как Грегор захотел именно его, бедного несчастного Форратьера, а не просто ткнул наугад в симпатичную рожицу, перелистывая анкеты служащих СБ? Как-никак, они пару раз встречались раньше, а однажды - даже в неформальной обстановке, впрочем, обстановка действительно была настолько неформальной, что Байерли предпочитал по возможности не вспоминать о том злополучном инциденте. Кому понравится, если тебя застукают...

Байерли взвыл, и сначала запихнул в рот пятерню, а потом заграбастал подушку, расшитую павлиньими перьями, и с тоскливой безнадегой впился в нее зубами.

Бежать! Бежать прочь от коварных замыслов тихони-Грегора, от мокрых простыней, от монаршей распущенности, и… как-то он загнул с монаршей распущенностью, наверное, алкоголь дал в макушку. Императора не то что распущенным, его-то и раскованным сложно было назвать, эдакое ледяное изваяние, которое не знает, куда глаза девать. Байерли взаправду боялся, что Грегор так и останется холодным как сосулька, но потом дело пошло на лад, и у императора даже щеки румянцем зарделись. Но это дела не меняло. Как бы там ни было, и как бы там не казалось, Байерли очень трепетно относился к тому, что называется собственной личной жизнью. Когда он не использовал собственную личную жизнь в собственных корыстных интересах, разумеется. И император в качестве почетного украшения коллекции достижений его личной жизни нисколько Байерли не привлекал.

Или привлекал?

Байерли грустно вздохнул. Он не мог определиться. Инстинкт самосохранения вступил в смертный бой с вожделением и любопытством, и ни одна сторона не могла одержать верх. Инстинкт самосохранения стонал: «Опомнись!», а оппозиционная партия тоже стонала, только в несколько другом ключе, и Байерли, наперекор всем своим привычкам почувствовал себя неловко. Он столкнулся с ситуацией, которую не мог сам разрешить. Оставалось признать – он хотел императора, но бежал тягот, с этим желанием сопряженных. Стоило Байерли вспомнить тревожные прикосновения Императора, как кто-то подлый и бесхарактерный начинал нашептывать о приватном номере, напечатанном на карточке, что сейчас валялась где-то около комма. Стоило подумать о последствиях, и сердце уходило в пятки – право, не работал бы он на СБ, было бы спокойнее.

И да, он боялся. Императору ничего не будет, а вот его размажут на геномные образцы, и никто никогда не узнает, что случилось с беднягой Байерли. Он мог бы поболтать о том, о сем с Донной, но Грегор спокойно и тихо попросил не ставить в известность посторонних лиц, и Байерли пообещал. Была ли Донна посторонним лицом? Он мог выставить ее довереннейшим лицом из всех доверенных лиц в империи, но в глубине души Форратьер знал, что правильный ответ - отрицательный, и это снова замыкало его в круг одиночества. Грегор сказал: «Вызывай меня», но Байерли скорее откусит себе язык, чем свяжется с императором по приватному каналу. Тогда уж и глаза выковырять можно, на всякий случай, а то загребущие руки вечно следуют пожеланиям его ненасытных лупалок.

К слову, это - идея. Стремящаяся к гениальности в своей простоте. Безъязыкий и безглазый, он вряд ли привлечет Грегора снова, и проблема разрешится сама собой. Может, император переключится на кого-нибудь другого, а может.. пошлет Байерли на генный анализ, и в пробирках ему вырастят новые глаза, и новый язык, еще лучше предыдущего.. Тьфу! А может даже, Грегору понравится, и его всего по кусочкам перестроят. Байерли Форратьер, модель 1.0., опытный образец – «Императорский любовник». Всё как надо, и нервы из титана.

Водки осталось не так уж много. Байерли, пошатываясь, подошел к комму, открыл текстовую программу и рассеянно пробежался пальцами по клавиатуре. С усталым жужжанием принтер выбросил лист, на котором жирным шрифтом во всю ширину страницы было напечатано «НЕ ЗВОНИТЬ ГРЕГОРУ!!!!». Несчастная модель 1.0. одобрительно взглянула на этот лаконичный приказ самому себе, и выбрала опцию повтора печати. Десятка экземпляров должно было хватить. После этого Байерли подхватил пачку листов, незамедлительно водрузил один прямо на монитор, а остальные принялся расклеивать по квартире, отдавшись этому занятию с упоением художника, начавшего новое полотно. Несколько экземпляров лаконичного завета оказались приклеены вверх тормашками, но окончательно опьяневшего Байерли такие мелочи уже перестали волновать. Избавившись от всех бумаг, он кое-как доковылял до кровати, и заснул раньше, чем накрылся одеялом.

*

Утро влепило Байерли жесточайшую пощечину дневным светом; обалдевший и растрепанный Форратьер, стараясь избегать стульев и прочих коварных ловушек, в союзе со стеной дополз до ванной и, сорвав с себя одежду, включил воду на полную. Отмокая в ванной, Байерли тщетно пытался довести свои путаные размышления до состояния желаемой упорядоченности. Желаемая упорядоченность была в идеале достижима, но суровая жизненная правда, к сожалению, редко обращает внимание на идеалы, а если и обращает, то обычно для того, чтобы разнести эти самые жизненные идеалы в прах скупым бытовым цинизмом.

Похмельные мысли Байерли принимали самые удивительные и прихотливые формы, и неудивительно, что вскоре незадачливый Форратьер безнадежно заблудился в тернистом лабиринте собственных измышлений. Хотелось покоя, а еще лучше – забвения; оказаться в криокамере и быть размороженным через пару-тройку лет было пределом мечтаний. А криокамеру желательно разместить на Бете, чтобы после пробеждения незамедлительно вкусить все мыслимые и немыслимые бетанские блага.

Байерли непроизвольно дернулся, и на глянцевый пол океанской волной выплеснулась добрая пятая часть содержимого многострадальной ванны. Бета! Грегора всего лишь требовалось отправить на Бету! Байрели пришел в восторг от такого простого решения, незамедлительно похвалил самого себя за редкостную проницательность, мучительно припоминая, по каким углам кабинета у него распиханы пронзительно претенциозные рекламные буклеты Бетанской Сферы, а так же рекламные диски, многочисленные сувениры и прочая мишура для туристов. Байерли преисполнился гордости – собственная предприимчивость и проницательность вмиг вознесли его и так отнюдь не заниженную самооценку на качественно иной уровень. Оставалось дождаться следующей встречи, и как бы между делом вручить Грегору непрезентабельный сверток с бесценной начинкой.

Байерли еще немного посмаковал собственную грандиозную идею. Позднее он думал, что поразмысли он еще чуть-чуть, наверняка бы додумался до чего-нибудь поизысканнее. Впрочем, подсовывание Грегору Беты в то время, как он сам будет тикать куда подальше, в этот момент казалось самым лучшим решением из всех возможных.

Настойчивый сигнал. Потом еще один.

Непринятый вызов назойливо маячил сообщением в красной рамке. Байерли решил не огорчать себя делами с самого утра, поэтому сперва меланхолично прошелся по комнате, сдирая со стен образцы вчерашнего творчества – если Донна заглянет, вопросов не оберешься, а если не Донна? Потом бухнул в стакан вчерашнюю же водку, поразмыслив, выплеснул ее в раковину и вместо алкоголя налил сок - какую-то жуткую сместь из земной экзотики и барраярских примесей. Взъерошил волосы и, наконец, с видом обреченного на первый п-в переход новичка примостился у комма.

Иллиан требовал. Как всегда, немедленно. Ну вот. Начинается вторая глава в эпопее «Байерли Форратьер и монаршии выверты». Безнадежно зевая, Байерли начал натягивать рубашку.

*

Через час он уже бодро и невозмутимо шагал обратно, по пути бесцельно забредая то в один магазин, то в другую лавку и прокручивая в голове самые эффектные моменты недавнего разговора.

Глава Службы Имперской Безопасности был, как всегда, немногословен. Впрочем, Саймон Иллиан всегда отличался тем, что мог в нескольких словах емко выразить то, на что другим не хватало и нескольких предложений. Это пугало Байерли – он любить мыслить витиевато и красиво, степенно передвигаясь от данных ему посылок к умозаключению, обязательно останавливаясь на промежуточных суждениях, подкрепляя свои доводы примерами из жизни и творчества великих людей. К великим людям могли равно относиться Сократ, Наполеон, Джес Форратьер и Эйрел Форкосиган. Все зависило от точки зрения, которую следовало обосновать. Саймон же гнал напрямую, рублеными фразами, скрепленными неоспоримой логикой, смешанной с колючей язвительностью и возмутительным спокойствием. Байерли терялся, что в принципе было ему несвоейственно, и разумно считал, что Саймон Иллиан – человек, перед которым вовсе не постыдно робеть время от времени – наоборот, способствует самодисциплине, а самодисциплина всегда была слабым местом Байерли Форратьера.

Иллиан смотрел, Байерли молчал. Вернее, сам Форратьер предпочел бы описание «пялился», Иллиан умел так пронзительно взирать на подведомственных, что хотелось на всякий случай признаться во всех собственных грехах, даже еще не совершенных. Правда, порой глава Службы Имперской Безопасности поглядывал на незадачливого фора со сдержанным ободрением, взгляд даже теплел, но именно в такие моменты Байерли чувствовал себя хуже всего. Такой Иллиан сбивал его с толку: Байерли чувствовал себя утопающим, которому ласково улыбаются с берега вместо того, чтобы попросту протянуть руку.

Байерли молчал, Иллиан смотрел. Пялился. Наконец Байерли, удушенный тишиной, выложил всё без обиняков, почему-то чувствуя себя нашкодившим ребенком, застуканным на месте преступления. С той только разницей, что преступником он себя не считал, да и Иллиан, по всему, тоже не стремился обвинить его в чем бы то ни было и отправить на расстрел в кратчайшие сроки. Это успокаивало, и настороженный Байерли разнежился и выдал на-гора охапку опасений и подозрений, которые до этого интимно держал при себе. Договорив, Байерли сокрушенно мотнул головой и замолчал, исподлобья уставившись на шефа, который рассеянно поводил кончиками пальцев по лакированной столешнице. На миг Байерли показалось, что начальство едва сдерживает улыбку, но он успокоил себя общеизвестным фактом, что Саймон Иллиан улыбаться не умеет.

Дальше Байерли тоже в основном молчал, на сей раз потому, что говорил Иллиан. Мало, скупо, но после его здравых и взвешенных рассуждений и объяснений желание удавиться прошло, будто его и не было. Можно было даже сказать, что мир вновь засиял многоцветьем ярких красок, а еда обрела вкус и запах. Про Грегора и Бету Байерли было заикнулся, но под пристальным взглядом Иллиана тут же запнулся и договорить не смог, в полной мере осознавая идиотизм этого предложения. И тем не менее для себя он решил, что эту карту всё же прибережет. На всякий непредвиденный крайний случай тотальной безысходности.

*

Из кабинета Иллиана Байерли вышел другим человеком. Или, по крайней мере, прежним. Он даже подумывал о том, не позвонить ли Грегору самостоятельно. Когда еще представится случай пообщаться с императором по приватному каналу? В приподнятом настроении Байерли уселся к комму и потянулся к белой визитке, так неосторожно оставленной на видном месте; впрочем, номер не был подписан ничьим именем, и Байерли отказался от идеи дать себе по ушам за невнимательность. Теперь осталось всего ничего - морально подготовиться к мысли, что сейчас придется иметь дело с Грегором Форбаррой…

Но события бесцеремонным образом его опередили.

Вызов был внешним. На дисплее возникло красивое лицо императора, его голос был спокоен и ровен. Байерли невольно не смог сдержать улыбки, Грегор улыбнулся в ответ. Разговор с Иллианом точно не прошел даром: Байерли чувствовал себя уверенно и расслабленно, и двигала им преимущественно озабоченность тем, как удержать себя в рамках приличий, а не боязнь упасть в грязь лицом перед Его Императорским Величеством. Ну… или не лицом, и не в грязь, уже не принципиально.

Впоследствии Байерли не раз и не два возвращался к этому разговору. В зависимости от настроения он представлялся ему то забавно-смешным, то томительно-щемящим. Грегор отказался от своего фирменного стиля «железобетон, замотанный в бархат» и выглядел простым и близким. Поэтому Байерли даже слегка расстроился при уведомлении, что на продолжение интимных отношений рассчитывать не стоит.

Грегор объяснил всё очень доходчиво, местами даже слишком доходчиво. И выглядело это искренне; конечно, не обошлось без мест, к которым можно было бы прицепиться, но Байерли решил не лезть на рожон. Что же.. может, в тех словах, которыми Грегор убеждал недоверчивого партнера действительно имелась крупица истины. Принц Зерг… Байерли фыркнул. Но в глубине души ему стало действительно грустно: он было приготовился к продолжению банкета, а праздник, приглашение на который уже было у него в руках, неожиданно отменили.

Связь уже оборвалась, а он глупо смотрел на дисплей, где в отдельном окошке раздражающе мигали цифры, напоминающие о длительности последнего разговора. Грегор не прощался, он сказал «До встречи». У Байерли заныло под ложечкой. Черт.

Внутренний голос заливался язвительным смехом.

Любопытно, как скоропалительно Грегор поменял свою тактику. Как минимум, такая смена настроений не была ему свойственна, как максимум... Нет, Байерли вовсе не собирался утверждать, что знает своего императора так близко, чтобы судить о причинах его поступков, но всё же такой резкий поворот в поведении монаршей особы был крайне подозрителен... Неужто Иллиан? Или сам? Или еще какой-нибудь серый кардинал, о существовании которого он, Байерли, даже не подозревает?

И тогда Байерли решил поддаться инстинктам, а инстинкты велели валить из города. В другой город. Желательно еще, чтобы этот город находился на другой планете.

*

Байерли впервые в жизни являлся к Иллиану дважды за день, и особого восторга по этому поводу не испытывал. Иллиан, правда, был терпелив и понимающ. Байерли даже успел удивиться – честно говоря, он не рассчитывал, что за просьбу о двухмесячной отлучке его поглядят по головке. По головке не погладили, но и на эшафот не возвели. Конечно, в развесистую чушь относительно неожиданно возникших семейных проблем глава СБ не поверил, но Байерли на это и не надеялся, поэтому даже не стал разбавлять свою историю цветистыми подробностями.

Теперь Байерли угрюмо переминался перед огромными мониторами в столичном космопорте. Проблема выбора стояла как нельзя остро. Когда-то, после очередной попойки, получившей огласку и чреватой крупными неприятностями, он недальновидно и по-паникерски собрался податься в Кшатрианский легион. Но на сей раз такой способ уклонения от ответственности казался чрезмерно суровым. В конце концов, Байерли хотел всего лишь отдохнуть и привести в порядок разболтанные и взлохмаченные нервы.

Надвинув кепку на самые глаза, Байерли щелкал кнопками на портативном мини-комме, выполняющем функцию астрономического атласа. Вообще-то, ему давно хотелось смотаться на Бету, и он мог себе это позволить. Но для очистки совести следовало рассмотреть и другие варианты. Время от времени он поглядывал на светящиеся табло и снова утыкался в миниатюрный дисплей мини-комма. О, Афон. Если бы события развивались согласно неблагоприятному сценарию, то после Беты можно было бы намекнуть Грегору на Афон. Говорят, там сильная психологическая школа.

Наконец, Байерли решился. Бета. Подумаешь, три недели туда, три недели обратно. Он читал, что когда-то немыслимо давно путешественники тратили месяцы, если не годы, чтобы преодолеть расстояния, с которыми его современники разделывались за час. Или минуту. Или секунду…

Настроиться на философский лад Байерли не успел. Вызов наручного комма бесцеремонно прервал его измышления о времени и пространстве. На миг Байерли даже успел убедить себя, что сигнал поступил от Императора. Ах, если бы.

Донна.

- Байерли, Пьер умер. Приезжай срочно.

Донна произнесла одну лишь эту фразу - голос ее встревоженно звенел, было ясно, что она едва сдерживает слезы - и резко оборвала вызов. Намек был более, чем прозрачен: разговор предстоит категорически приватный.

Байерли огорошенно крякнул, по спине ползло неприятное холодное оцепенение. Вот тебе и семейные проблемы... и как всегда, неожиданнее неожиданного.

На выходе Байерли раздосадованно швырнул в серебристую мусорную корзину пластиковый проспект с рекламкой бетанских увеселительных благ и щедрот. Похоже, отдохнуть так и не получится – какая уж теперь Бета?...