Автор: ellen_fremedon
Переводчик: jetta-e
Бета: Энинг, Ева Шварц
Пейринг|Персонажи: Айвен, Байерли, Майлз, Грегор, Доно и другие
Категория|Рейтинг|Размер: слэш, NC-17, миди (~25 тыс. слов в оригинале)
Жанр: политика, расследование, романс
Краткое содержание: Политическая жизнь, заговоры, махинации, светские развлечения разной степени раскованности и Айвен с Баем в процессе выяснения отношений. И, да, умный Айвен.
Примечание: таймлайн – постканон. Написано до публикации СКФ, поэтому представляет собой АУ по отношению к нему.
*
К Форташпуле Айвен приехал, пока кандидат в мэры Глинка еще давал интервью, и сразу направился к бару с напитками. Его расчет оказался точен: он явился достаточно рано, чтобы изобразить приличествующий интерес, и в меру поздно, чтобы избежать наиболее скучной части сегодняшнего мероприятия.
Хотя гости Форташпулы сделали все возможное, чтобы сохранить и поддержать эту скуку. Вот на приеме, который граф Фортала устроил для другого кандидата — полковника Свободы — было интереснее: одна из пожилых кузин графа полчаса терзала беднягу вопросами, что он в качестве мэра намерен сделать с собаками, которые гадят на тротуаре возле ее дома. А здесь единственным смешным моментом стал недоумевающий вопрос юного Форсмита: «Так что же, когда вы говорите о росте налогов, вы ведь на самом деле имеете в виду их сокращение?»
— Он спрашивает об этом уже дважды, — негромко сообщил Байерли Форратьер, материализуясь возле Айвена, словно звон стаканов послужил для него неким магическим призывом. — Ты не откроешь новую бутылку белого?
Судя по числу полупустых бутылок, которыми был заставлен сервировочный стол, подобная идея возникала у каждого гостя. Прошлым вечером некоего мичмана отвезли на скорой в Имперский госпиталь после того, как он перебрал с напитком под условным названием «пунш». Новость об этом разошлась поразительно быстро, хотя у Форташпулы сейчас вряд ли присутствовали те офицеры, которых на утреннем инструктаже предупредили о подобной угрозе.
«Снижение налогов — это стратегия, которую мне еще предстоит обдумать», — ответил Максим Глинка с бесконечным терпением в голосе. — У вас есть еще вопросы?
— «Предстоит обдумать»? — эхом повторил Бай, принимая от Айвена бокал. Его лиловый галстук и перчатки идеально сочетались по тону; должно быть, у него на работе неприятности, раз он так щегольски разоделся. — Ответил, не ответив ничего; все равно что плацебо, имеющее единственной целью успокоить больного.
«А что еще ты хотел услышать от Глинки в светском салоне Форташпулы?», — подумал Айвен, но вслух всего лишь уточнил:
— А про стадион кто-нибудь собирается у него спрашивать?
Он уже потихоньку отдрейфовал к стене залы и теперь присел на краешек стола. Просто чудо, что этот стол еще не успели заставить бокалами по принципу «я поставлю только на минуточку и отойду».
Бай драматически прикрыл глаза и простер руку в сторону собравшейся толпы, точно фокусник. Его рука указывала на Эдит Форлейн, и та, точно по подсказке, в эту же секунду произнесла: «А вы не расскажете нам еще про муниципальный стадион?»
«Мы все должны согласиться, что старый стадион — это просто позор для столицы», — с улыбкой признал Глинка.
— Кстати, именно Эдит меня сюда и пригласила. Я-то, дурак, решил, что ею движет удовольствие со мною повидаться.
Бай выгнул бровь:
— Чем вы только думали, лорд Айвен? Мы все глубоко интересуемся политикой, и иных удовольствий нам не нужно.
Это было чистой правдой: всю зиму, к какой беседе Айвен ни присоединялся бы, та неизменно сворачивала на тему будущих выборов на пост мэра. Некогда управление столицей было личной прерогативой Грегора, но недавно он даровал Форбарр-Султане новую привилегию; с началом нового года городом должны будут управлять мэр и совет, аналогично всем прочим большим городам в Округе Форбарра. Так что выборная гонка, в которой три претендента шли ноздря в ноздрю, заменила собой все прочие интересующие и беспокоящие народ вопросы.
На противоположном конце длинной, увешанной зеркалами залы Глинка медленно пробирался к выходу, с сожалением разводя руками.
— Я полагаю, — сообщил Бай, — мне надо перемолвиться словечком с молодым Форсмитом.
Он поднял бокал, шуточно им отсалютовав Айвену, и двинулся сквозь толпу. С каждым шагом язык его тела делался все более раскованным, однозначно сообщая всем, что Байерли Форратьер изрядно навеселе, хоть и не пьян.
Хотя Айвен-то был навеселе по-настоящему: видно, он поторопился допить свой бокал. Он осушил его до дна и налил себе еще, из той самой бутылки, которую открыл для Бая, а затем начал медленно, но неуклонно продвигаться по зале туда, где в центре кружка царствовала Эдит. Собравшиеся определенно осуждали того бедолагу мичмана, перебравшего вчера, однако Айвен подозревал, что кое-кто из них и сам набрался сейчас не хуже. Вовсе не чувствовалось драйва, обычного для хорошей вечеринки; с самого начала кто-то включил в зале музыку, достаточно громкую, чтобы мешать разговорам, но слишком тихую для танцев, и все разбились по тесным кучкам. Еще поблизости обнаружились две университетские студенточки, которые лениво посмеивались над каким-то типом, монотонно бубнившем про имперское землевладение. А бок о бок с Эдит стоял Станнис Форкерес; обычно суровый малый, сейчас он улыбался — нет, просто сиял улыбкой! — и изливался пространной речью, несмотря на то, что тема ее была скучнейшая — право голоса.
Возможно, Айвену стоит просто засвидетельствовать свое уважение собравшимся, и на том конец. В зале было еще несколько милых девушек, но ни одна из них не стоила его усилий. Эти девицы или начинают строить брачные планы на твой счет еще до того, как солнце встанет, или выставляют тебя вон, не угостив даже чашечкой кофе. Так или эдак, а просыпаться при такой альтернативе приятнее одному.
Леди Форлейн уже ухитрилась собрать вокруг себя поклонников: собственно Станниса, самого хозяина дома Форташпулу и парочку улыбающихся и смущенных юных офицеров: пьяны они или просто парализованы зрелищем обширного декольте Эдит, Айвен решить не мог. Такое количество молодых людей, находящих удовольствие в столь отвратительной вечеринке, выглядело неожиданно удручающе. Одних сюда привела молодость, других высокое положение, третьих дела — на противоположном конце залы Бай методично обрабатывал собравшихся, преувеличенно эффектно склонившись над пианино и весь изогнувшись, так что все могли видеть, как превосходно пошиты его брюки. Бедняга; должно быть, он, как и Айвен, ощущает себя безнадежно старым среди этих юнцов, однако вынужден будет разыгрывать городского клоуна до самой ночи.
Ладно, к черту. Айвен отбросил все глупые мысли и склонился над рукой Эдит; девушка улыбнулась, но не прервала Форкереса, который тем временем разглагольствовал:
— Я ведь присягнул Форбреттену, ну, понимаете, когда он женился на моей родственнице Тасии. Так что не вижу, каким образом я вообще бы мог сделаться вассалом другого сюзерена...
Да, избирателями в Форбарр-Султане считались только столичные жители, принесшие присягу своему графу — то есть самому Грегору, через одного или другого его местного вассала.
— Воистину так, — согласился Форташпула. Он повернулся к Айвену: — А вы ведь наверняка присягали Форкосигану? Не думаете сменить сюзерена, а?
— Если я отвечу «да», следующим вопросом станет, как же я намерен проголосовать. Не так ли? Хотя сама суть тайного голосования состоит в слове «тайное». — Айвен произнес это достаточно дружелюбным тоном, но, кажется, заставил Эдит нахмуриться. Хотя, нет, показалось — ведь она тут же сделала шаг к нему и улыбнулась вполне рассудительно.
— Айвен, милый, зачем тебе от нас таиться? — Приподнявшись на цыпочки, она поцеловала его в щеку, и одно это уже спасало вечер. У Айвена уже был кое-какой опыт, и он знал, что эта девушка из недотрог, так что в очередной раз провожать ее до дома у него не было ни малейшего желания. Однако ее рука и бок были такими мягкими, и она так приятно к Айвену прижималась — что это искупало необходимость слушать речи Форкереса.
— Город Форбарр-Султана как таковой тут не при чем, — тем временем разливался соловьем Станнис. — Цель — создать в анналах современный прецедент для передачи власти: ведь теперь у кронпринца есть младший братик, и ему тоже надо будет чем-то заняться, когда он вырастет, верно?
Эдит прижалась к Айвену тесней, заговорщицки улыбнулась и погладила его шею под высоким воротником форменного кителя. Ого, может, его и не выставят за дверь без кофе и прощального поцелуя?
— Ты думаешь, дальше это приведет к отделению Округа? — поинтересовалась она.— И к отторжению владения графством от собственно Империи? — Она выразительно затрепетала ресницами. — А ты как думаешь, Айвен? Ты бы присягнул в верности следующему графу Форбарра, если бы этот титул носил уже не император?
Айвен вдруг сообразил, что, учитывая многолетние давние слухи о покойном принце Зерге, он не удивляется желанию Грегора иметь в запасе законный способ исключить сына из линии наследования трона.
— Графство Форбарра, как способ откупиться от кронпринца, если дело до этого дойдет?
Форкерес озадаченно улыбнулся:
— От кронпринца? Что ты имеешь в виду? Как Грегор может шагнуть через голову старшего сына?
Тема беседы неожиданно начала увлекать Айвена все больше и больше.
— А почему бы нет? — возразил он. — В конце концов, выбирает же граф. Просто давным-давно наследников Империи не выбирали... ну, то есть, я про настоящий, официальный выбор, а не то, что некогда болтали про Майлза или, боже сохрани, про меня самого. — И, сам себе удивившись, он вдруг добавил вслух: — Вот почему мне пришлось уделять внимания спиртному больше, чем мне того хотелось.
— Но я бы сказал... — перебил его Форташпула.
— Будучи до сих пор трезв, — пробормотал Айвен себе под нос. — Печальное упущение.
— ...Я бы сказал, все это шоу, и только. Все это скорее нужно Округу в целом, чем столице, и...
— Столице, где ты обладаешь практически монополией на строительство, — вставил Айвен и тем самым добился своей цели: Эдит и Форташпула заговорили одновременно, заглушая друг друга. Она укоризненно заметила Айвену: «А ты мне так и не ответил!» — он же продолжил свою фразу:
— ...и водные ресурсы, и окружные налоги, все это до сих пор в ведении графа. То есть, в данном случае, императора.
— Верно, — согласился Айвен, — и он же является крупнейшим землевладельцем в Форбарр-Султане. Вот почему инфраструктура в этом городе не обновлялась с самого конца регентства. Если подумать, это мудрое решение. — Такое же, как пришедшая на ум Айвену догадка на этот счет. Ну не молодец ли он! — Грегор всегда урезал фонды на развитие города, потому что не хотел, чтобы это выглядело тратой имперских ресурсов на его личное владение. Но независимый мэр с городским советом могли бы затребовать от своего графа все, что угодно: провести городской транспорт в караван-сарай, построить новый стадион, или что там еще обещает Свобода. Все, что угодно.
— А император станет пожинать плоды, когда стоимость его недвижимости и арендная плата за нее возрастут? — без какой-либо улыбки уточнила Эдит.
— А ты даже не улыбнулась, — упрекнул ее Айвен. — Почему? Это же забавно. Но плоды пожинать станем мы все. Доход графа Форбарры возрастает, его владения поддерживаются за счет его же кошелька, и не нужно никаких неудобных дополнительных налогов, вроде того, что твой отец, Эдит, каждый раз пытается протащить через Совет графов перед самыми каникулами... А что? — удивился Айвен; Эдит так и не улыбнулась. — Если я не люблю говорить о политике, это не значит, что я в ней ни черта не смыслю.
— О, да, — произнёс из-за его плеча новый голос. — Ты разъяснил это всем предельно ясно.
Бай тоже совершенно не улыбался, даже одними глазами.
— Бай! Похоже, ты не рад меня видеть. Вообще-то ты никогда особого восторга при виде меня не показывал, но на сей раз ты точно не рад. По твоим глазам видно.
— Безусловно, — Бай обвил рукой плечо Айвена, заодно стряхивая ладонь Эдит. Девушка всерьез вцепилась в его плечо, прежде чем уступить.
— Вы что, собираетесь заняться армрестлингом прямо на мне? О, мне это придется по вкусу!
— Нет, — возразил Бай. — Я собираюсь отвести тебя домой, — и он уже подталкивал Айвена к выходу из залы. Эдит ожесточенно хмурилась им вслед.
— И даже не принесешь мне выпить? — возразил Айвен.
Бай, наоборот, решительно вытащил бокал у Айвена из пальцев — его забавные перчатки были из такой тонкой замши, что только мягкая бархатистая поверхность отличала их от прикосновения обнаженной руки — и сосредоточенно вгляделся в него. Хотя любому было ясно, что бокал прискорбно пуст.
— Хватит с тебя, я полагаю. Пойдем. Дай мне свои ключи.
— Эй, это всего лишь второй мой бокал за вечер!— возмутился Айвен. — Я и сам поведу. Я просто... просто не хочу ехать прямо сейчас...
В продуваемом вестибюле Бай забрал его шинель у слуги в ливрее, не оруженосца, но старательно пытающегося сойти с виду за такового. Айвен принял ее и машинально оделся. И вдруг до него дошло:
— О-о. О, боже! Не мог же я нажраться в стельку, как тот мичман, а?
— А он и не нажирался, — Подталкивая Айвена к выходу из вестибюля, за массивные входные двери, Бай наклонился и произнес ему практически на ухо: — Это была аллергическая реакция.
— И да, ты сейчас совсем никакой, — добавил он, когда они вышли на свежий воздух. Он запустил руку в перчатке под воротник Айвена, очень медленно и легко — но Айвен вздрогнул от прикосновения — и извлек крошечный квадратик чистого пластика: медицинский пластырь-наклейку. Бай убрал его в герметичный пакетик, спрятал в карман и лишь тогда пояснил: — Вот он, пресловутый "пунш". Мы с тобою знаем его истинное название — фаст-пента.
— Но как меня могли накачать фаст-пентой? — Байерли предостерегающе поднял палец: «ш-ш!». — Кроме того, что я... разве оно всегда вот так выглядит?
— Это малая доза, я полагаю. — Байерли говорил так тихо, что Айвену пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать, и ощутить, как чужое дыхание взъерошило волоски рядом его с ухом. — Но эффект опознается безошибочно. Уже по твоему голосу все было ясно. — Он ускорил шаги на припорошенной снегом дорожке. — А, вот это и есть твой...
— Мой флайер, — услужливо подсказал Айвен.
— Я бы предпочел назвать его «твой монстр».
Айвен рухнул на пассажирское сиденье и таращился на то, как Байерли пристегивается и проводит предвзлетные процедуры.
— Но затем приносить на вечеринку фаст-пенту? — Бай поднял флайер в воздух и повел его в самом нижнем и медленном коридоре. — Слушай, с такой скоростью ты бы мог просто по земле ехать.
— Я бы не отказался, но, увы, ты не приехал на машине. Страшно подумать, что за комплексы ты компенсируешь этой штукой. — Бай переключился на автопилот и откинулся в кресле. — Фаст-пента дает очень сильную эйфорию. Вот и причина. Ею увлекаются по большей части в среде городских гуляк, это такой народ, который готов принимать что угодно, что только дает отменный кайф.
— А, может, дело еще в чем-то. Сегодня вечером там собралась любопытная компания. Форкерес был здорово навеселе, как и я. А вот Форташпула — нет, — припомнил Айвен. — Трезв как стеклышко. И Эдит Форлейн была трезва — наверное, она на меня и налепила этот пластырь. А если бы она сочла, что с этой штукой можно приятно расслабиться, то не мне бы его лепила, а сама им воспользовалась.
— Ты уверен?
— Поверь мне, она полезла в такое дело против своего желания.
— Форташпула и леди Форлейн. Интересно. Граф Форлейн на этих выборных гонках свою лошадь не выставлял, по крайней мере — открыто. Неужели это просто заговор аутсайдеров - тех, кто на этих выборах остался за бортом, не получив своего куска привилегий?
— Привилегии, ага. Изъявим ли мы тем самым вассальную верность Грегору, и какого рода прецедентом это станет... Во имя разделения имперской власти. О черт! Я чуть было не начал болтать про принца Зерга.
Байерли машинально дернул за рычаг тормоза, что не возымело эффекта, поскольку флайер все равно шел на автопилоте.
— Что ты... Стоп. Не отвечай!
Айвен покладисто захлопнул рот.
— Да все нормально. Я ничего такого особенного про принца Зерга не знаю. Ровно те же слухи, что и все — ну, знаешь, про твоего покойного дядю. И твоего покойного дядю и моего, тоже дядю и тоже покойного. И...
— Айвен, заткнись. Правда. Просто заткнись, — в широко распахнутых глазах Байерли уже читалось плохо скрытое отчаяние.
— А удивление тебе к лицу. Тебя молодит, — заметил Айвен. — А, может, когда ты удивлен, ты просто не выглядишь таким пресытившимся всем и вся. Тебе идет.
— Прекрасно. Давай лучше поговорим про мою физиономию.
— Да, она ничего так, — согласился Айвен. — Когда ты вот так губами делаешь, тебя хочется поцеловать.
— О боже. Айвен, пожалуйста, заткнись и на этот раз.
Айвен скорчил хмурую гримасу, вернее, попытался: собственные губы его не слушались.
— А я хотел бы. Знаешь, я классно целуюсь. Держу пари, если бы ты мне разрешил, я бы смог потом уговорить и отсосать тебе...
— Прямо сейчас я намерен уговорить тебя закрыть рот и заткнуться. Я-то думал, под фаст-пентой люди делаются послушными!
— Это малая доза, — жизнерадостно сообщил Айвен. — А я действительно хочу сделать тебе приятно, Бай. Это все наркотик, точно говорю — потому что обычно мне хочется тебя дразнить и смотреть, как ты вот эдак складываешь губы. А вот закрывать рот я не хочу.
— Как только мы приземлимся, я введу тебе антидот.
— Почему не сейчас? Мы же на автопилоте.
— Я ему не доверяю.
— Ты вообще никому не доверяешь.
— О, ты это заметил. Как трогательно!
— Не считая Доно. И почему-то, меня. Понятия не имею, почему, но это чертовски льстит. Бог свидетель, тебе не стоит доверять — но я доверяю. — Он внимательно разглядывал профиль Бая: обычная баевская ухмылка, нечто среднее между улыбкой и усмешкой, пропала, губы сжались в плотную линию, на неподвижном лице жили одни только красивые глаза с длинными ресницами. — Это я насчет того, чтобы тебе отсосать.
— Айвен...
— Правда! Ты же знаешь, я сейчас врать не могу. Даже себе самому. Я этого по-честному хочу.
— Ага, и в настоящий момент это тебя ни капли не смущает, — прошипел Бай. — Но едва я тебе введу антидот, ты по-другому запоешь.
Сработали двигатели малой тяги, и флайер аккуратно приземлился возле дома Айвена.
— Вот почему я и хочу отсосать тебе прямо сейчас, — торопливо объяснил Айвен, пока Бай рылся в своей сумке. — Если я это уже сделаю, и не по своей вине, то не будет ничего такого, если мне потом захочется повторить.
Байерли покосился на него. Теперь у него и глаза застыли.
— Я понимаю, что именно говорю. И почему это говорю, — заверил его Айвен.
— Вижу. А теперь я ввожу нейтрализатор.
Препарат подействовал практически сразу — раньше, чем с лица Айвена успела сойти радостная улыбка. А затем он осознал всю унизительность ситуации и не мог бы улыбаться дальше, даже если бы захотел. Все тело сразу напомнило ему, как он устал, как должен был быть напряжен, чтобы произнести... боже правый.
— Для протокола, — договорил он, — я сейчас вел себя как полнейший идиот. А теперь я пойду в постель.
Он откинул колпак и выполз наружу, постепенно — сначала выставил ноги, потом голову высунул, потом, потихоньку, выволок остальное.
Бай уже обошел машину и протягивал ему ключи.
— Первым делом дома выпей воды. Ты явно принял больше двух бокалов, или я леди Форлайтли собственной персоной.
Насчет числа дринков Бай ошибался, но Айвен не стал с ним спорить.
— Спасибо, что подвез, — произнес он, не глядя Баю в лицо.
— Всегда пожалуйста, — отозвался тот. При других обстоятельствах это прозвучало бы флиртом. А сейчас Айвен всего лишь открыл радикальный способ, как удержать Бая от флирта раз и навсегда.
— Ага. Извини. Я... а как ты сам до дома доберешься?
— А я не домой, — поморщился Бай. — Я возвращаюсь на эту злополучную вечеринку.
— Я поднимусь в квартиру и вызову тебе такси, — сказал Айвен, открывая дверь подъезда. Бай колебался. — Ну же, хотя бы подожди тут, в тепле!
Бай зашел в вестибюль и, ссутулившись, привалился к стене рядом с окном. Должно быть, здесь было почти так же холодно, как снаружи — высокие окна совершенно не держали тепла — но Айвен решил, что Баю виднее.
— Ладно. Я... в общем, я пошёл за такси, — сообщил Айвен, вызывая лифт. Всю следующую минуту Бай смотрел в окно, а Айвен пялился куда угодно, только бы не на Бая. Наконец пришел лифт, и он смог сбежать.
*
На следующее утро прямо у своего кабинета Айвен налетел на какого-то мичмана, который болтался в коридоре, о чем-то беседуя с коллегой Айвена, капитаном Лекоком. В мичмане Айвен опознал одного из мальчишек из вчерашней свиты Эдит, и вид у того был имел бледный и больной.
— Порой такое случается, — объяснял ему капитан Лекок. — Иди посиди в конференц-зале, пока не придешь в себя; там тебя никто не побеспокоит.
— Первое похмелье? — Айвен включил свой защищенный комм-пульт и бегло просмотрел список входящих. — И почему мое начальство не было таким любезным на этот счет, когда в его возрасте был я?
— Не смейся, Форпатрил, придет и твой черед. — Формально Айвен был выше Лекока по званию, но у него не хватало духу приказать тому обращаться «майор Форпатрил»; в конце концов, они делали одну и ту же работу, хотя и работали с материалами несколько разного уровня секретности. Айвен недоуменно посмотрел на коллегу, и Лекок добавил: — Проверь закрытый канал.
Айвен включил свой монитор. Первым же в списке входящих стояло извещение Имперской СБ, предписывающее ему явиться для допроса в 15:00. Он перечитал его дважды, но так ничего и не понял.
— Зачем я СБ?
— Похоже, они таскают к себе всех, кто был у Форташпулы прошлым вечером. — Лекок ухмыльнулся: будучи еще более аполитичным типом, чем Айвен, он очередной предвыборной тусовки избежал. — Я слышал, ты там посвятил всех и каждого в свои соображения насчет управления городом. Вот уж не думал, что мы вырастили в своем отделе политического гения!
Услышав эту выразительную реплику, задержались в дверях несколько проходивших мимо офицеров. Тут же пошли шуточки, что да, Айвен славится своим участием в радикальных политических делах. Кстати, вчера у Форташпулы Айвен не видел и половины этих остряков. Пришлось ответить:
— Ну да, конечно. Если в наши времена такое считается гениальностью, наша бедная империя обречена. — Айвен был дважды доволен этой фразой: и чистую правду сказал, и пошутил, и поставил точку в конце разговора.
Впрочем, разговор это был не первый и не последний на сегодня. Лекок периодически подшучивал над ним, но он не возражал; в конце концов, проходящим мимо их кабинета бедолагам надо было как-то развеяться после допроса СБ. Оказалось, Таких страдальцев оказалось немало, и к середине дня Айвен начал находить в количестве допрошенных хоть какое-то утешение: ведь, в отличие от них, он сумел ночью выспаться в собственной постели. А Баю ради рапорта наверняка пришлось встать с рассветом.
Пока суд да дело, Айвен запустил на комме симуляцию процесса логистики: работу все равно делает техника, так что своей рассеянностью он ничего не напортит. И, наконец, настало обозначенное в извещении время.
СБшник, майор Делигиоргис, ввел ему фаст-пенту, и на этот раз — отнюдь не незначительную расслабляющую дозу. Ощущение было совсем не такое, как прошлым вечером. Тесный, без единого окна кабинетик, который выделили майору, был точной копией кабинета самого Айвена, ощущение, будто стены угрожающе смыкаются вокруг, не покидало его с той секунды, как на его руке оказался пластырь пробника. Затем фаст-пента сработала, и Айвен тут же перестал понимать, почему помещение показалось ему угрожающим.
— У меня иногда случаются приступы клаустрофобии, — поспешил сообщить он, пока окончательно не забыл. — До сих пор. С того времени, ка...
— Достаточно, — прервал его майор невыразительным и скучающим тоном. Таким образом он перебивал Айвена еще много раз за допрос, но его грубость ничем не задевала. По правде говоря, Айвена сейчас не задевало и не радовало вообще ничего — туман эйфории был слишком густым, чтобы ощущать даже что-то приятное. Стыд, тревога — все это были теперь незначащие слова, но без плохих эмоций не осталось и хороших. А лишь только логическая суть, которую он все время пытался объяснить майору: что когда все закончится, его все же накроет серьезный приступ клаустрофобии.
На третье или четвертое повторение Делигиоргис отыскал в аптечке пузырек с таблетками и выложил две штуки на стол.
— Вот это снимает тревожность. Их можно безопасно употреблять вместе с фаст-пентой и с ее нейтрализатором. Продолжаем. Спрашивал ли вас Форратьер о чем-либо после того, как вы уехали с вечеринки?
— Он почти спросил. Начал задавать мне вопрос, что я знаю о принце — то есть о принце Зерге, а не о сыне Грегора. Но потом сразу приказал мне заткнуться. А я сказал, что ничего не знаю про...
— Достаточно. Отдал ли он вам еще какие-то распоряжения?
— Говорю же вам, он приказал мне заткнуться. «Айвен, заткнись». Я думаю, он хотел...
— Достаточно. Говорили ли вы с кем-либо еще до того, как Форратьер ввел вам нейтрализатор?
— Нет. Только с Баем. И он не хотел, чтобы я говорил, но я...
— Достаточно. — Делигиоргис сделал несколько пометок на лежащим перед ним листе бумаги, но Айвен сидел слишком далеко, чтобы разобрать написанное, да еще вверх ногами. — Очень хорошо, майор Форпатрил. Теперь я ввожу вам нейтрализатор.
Откат был жестоким, как Айвен и ожидал: стены нависли над ним, и сила тяжести словно увеличилась вдвое. Он схватил предложенные таблетки и заглотал их всухую.
Делигиоргис распахнул дверь и придержал ее открытой.
— Благодарю за сотрудничество, майор. Вы не могли бы, выходя, позвать сюда следующего в очереди?
Айвен выдохнул воздух из судорожно сжавшихся легких и просипел:
— Конечно.
После допроса он не вернулся к себе в кабинет, а пошел прогуляться — быстрым шагом, но стараясь не бежать — в новое крыло здания, то, где все лестничные колодцы были сплошь стеклянными. Он поднялся достаточно высоко, чтобы отыскать никем не занятую лестничную площадку. Там он присел на нижнюю ступеньку и принялся делать дыхательные упражнения, которым его научил терапевт. Уже много лет он к ним не прибегал. Наконец, его отпустило: подействовало то ли правильное дыхание, то ли бледный солнечный свет, то ли лекарства.
Хотя антидепрессанты мало чем могли помочь с реальными страхами или их последствиями; тошнотворное осознание того, что он мог сейчас выболтать все, что угодно, не покинуло Айвена, даже когда он достаточно пришел в себя и был готов вернуться на рабочее место.
Разумеется, "мог" не значит "выболтал". Майор СБ попросил его повторить заданные ему вчера вопросы, но когда те оказались невинными, ответы Айвена на них его уже не интересовали, и при каждой попытке их пересказать майор его прерывал. На сей раз доза препарата была достаточно велика, чтобы Айвен повиновался тут же. И все же запоздалое осознание своей полной уязвимости было страшно мучительно. Внезапно он испытал униженную благодарность по отношению к Баю, которому вчера хватило порядочности воздержаться.
А ведь сколько всего он еще наболтал на вечеринке, ой-ёй. И все гости Форташпулы — а их было немало, и не только они теперь знали, что Айвену не составляет труда обсуждать со знатоками вопросы привилегий и передачи власти. Как ни странно, это тревожило его сильней, чем треп с с Баем насчет его дурацкой физиономии и... ну, всего прочего. Убедить весь мир, что Айвен Форпатрил не разбирается в политике от слова вообще, было простым, безотказным, дуракоустойчивым способом продемонстрировать, до какой степени ему на все наплевать. Другого варианта доказать миру полнейшее отсутствие у себя амбиций Айвен не знал. Должен ли он теперь беспокоиться на этот счет? Он слишком стар для перемен. И слишком стар, чтобы продолжать играть свою заезженную роль. А если есть еще какая-то альтернатива, то он слишком стар, чтобы отыскать её тоже.
Так что сообщить Баю о своем к нему отношении было чем-то почти неважным. В сравнении. Байерли должен был давно что-то заподозрить. Единственным известным Айвену высшим фором, от кого не исходила аура подавленного гомоэротизма, был кузен Майлз. Правда, Бай в каком-то смысле тоже был исключением — он никогда и ничего не подавлял.
Айвен прокрался обратно в свой кабинет.
— Тяжко пришлось? — спросил Лекок. Он открыл ящик стола, где хранил свой запас шоколадных тянучек, и протянул коробку с конфетами Айвену.
Айвен взял одну и пожал плечами:
— Могло быть и хуже.
*
Через неделю после злополучного приема у Форташпулы Байерли нагрянул к Айвену поздно ночью. В тот вечер Айвен не выходил из дома — он валялся в полудреме на диване, пытаясь уговорить себя раздеться и пойти спать в постель. Он знал, что утром пожалеет, если заснет прямо так, но утро казалось чем-то ужасно далеким. Как и дверной звонок: Баю пришлось прозвонить трижды, прежде чем Айвен добрался до панели на стене и нажал кнопку.
— Это Байерли, — Айвен видел сквозь покрытое морозными узорами окно, как тот сгорбился под колоннадой на крыльце, мог разглядеть даже парок от его дыхания.
— Я подумал, что тебе будет интересно это узнать. Мы выяснили, откуда взялся тот «пунш».
Что за пунш? Ах, да. Айвен мысленно поставил кавычки вокруг слова.
— А-а, — он нажал кнопку «открыто», еще не решившись до конца. Но да, эту историю он предпочел бы знать. — Входи и поднимайся.
Вошедший Бай садиться не стал. Он привалился к креслу и принялся рисовать пальцем на обивке.
— Началось все с капрала из отдела снабжения СБ. Его двоюродный кузен — собственно дилер. Они приворовывали фаст-пенту, разводили ее и делали пластыри-наклейки, а затем продавали как препарат для вечеринок: до чего-то более преступного их планы не доходили.
Айвен задумался.
— Но у Эдит — очень даже дошли. Наверняка это она налепила мне ту дрянь. И она не из тех, кто подсовывает фаст-пенту друзьям просто ради шутки. У нее было что-то на уме.
— Что ж. Отслеживать ее источник бессмысленно — я и так знаю, откуда она добыла препарат и насколько легко ей это было сделать.
— Но как ты это выяснил?
Байерли пожал плечами — жест, который почти потерялся под его сложного покроя пальто.
— Я откупился от Саши Форвенты. Предложил ему половину, а свою припрятал, после чего у нас была милая, бессвязная беседа о том, как трудно в нынешние дни зарабатывать карманные деньги, и какие скандальные цены у оптовиков, и какая будет удача, если славный парень вроде Аристида Дюруа возьмет у тебя товар. После этого я пообедал с невестой Аристида, мы поболтали, и я согласился, что, конечно, просто ужасно, как ведет себя сестра Аристида — никакого самоуважения, бедняжка — и как благородно, что Аристид о ней забоится. А потом я зашел к Сюзанне Дюруа и предложил ей то, что осталось после Саши, и мы поговорили о том, что за клевая штука эти наклейки, и как от них словно в небе паришь, даже эта ледышка Эдит согласилась, что это клево, так что взяла с собою немного на потом, может, теперь она не будет такой букой... — Он устало привалился к креслу. — После всего этого расспрашивать Эдит уже необходимости не было.
— Да ну! — Хоть Бай и засыпал его подробностями, Айвен склонен был думать, что услышал сокращенную версию: вокруг глаз у Бая были темные круги, а одно веко дергалось, словно он как минимум один лишний день обходился кофе вместо сна.
«Или даже не один».
— Бай, на сколько тебя еще хватит? С таким... образом жизни, — Айвен изобразил неопределенный жест, обозначающий и костюм, и перчатки, и осунувшееся лицо своего собеседника.
По иронической улыбке Байерли вообще ничего было невозможно прочитать.
— А теб? На сколько? — Он все же присел в кресло, вытянув скрещенные в лодыжках ноги и тяжело откинув голову на спинку. — Ты тянешь армейскую лямку дольше, чем я служу информатором — у тебя уже все двадцать лет стажа на Службе набежало.
— Зависит от того, как считать, — поправил Айвен. — Для полной офицерской пенсии считают года с момента присвоения первого звания, а не просто время на Службе.
— О, пардон, обсчитался. И когда же ты дослужишься до своей двадцатки? Через год?
— Через полгода, — Айвен сам не предполагал, что это прозвучит так мрачно.
— И что потом? Тебя оставят служить?
— Вряд ли меня попросят выйти в отставку. Протекционизм на Службе до сих пор кое-что значит.
— Это точно, — согласился Бай. — Они просто заметят — чисто абстрактно — что так много талантливых молодых людей ищут свое место в жизни и как жалко, что невозможно предоставить им всем достойную работу.
— Боже правый! — изумлённо уставился на него Айвен. — Ты случайно не от моей матери эту фразу подхватил?
— Не знаю, почему ты упорствуешь в своем заблуждении на этот счет, но нас с леди Элис связывает лишь поверхностное светское знакомство.
— О, извини, — искренне поправился Айвен.
— Не за что. Но ты прав. Я становлюсь слишком стар, чтобы носиться веселой толпой вместе с юными сорвиголовами, а среди тех, кто остепенился, став респектабелен и опасен уже в зрелые годы, у меня сложилась определенно неважная репутация, так что вряд ли они захотят видеть меня в своем обществе. — Он прищурился. — С другой стороны, есть ты...
— Дохлый номер. Я не продаю своих друзей за деньги.
— Я тоже никого за звонкую монету не продаю, — отрезал Бай.
— Нет, конечно, — извинился Айвен. — Ну, прости. Ты уж точно за это время принес Империи больше пользы, чем я сам. — Бай наморщил лоб, и Айвен уточнил: — Те фокусы, в которые втягивал меня мой дорогой кузен, не в счет.
— Ну, раз ты настаиваешь на этом так яростно, не буду спорить. Итак, что ты планируешь, Айвен? Намерен еще двадцать лет бегать в Генштабе за кофе? Мне просто любопытно, — добавил он, когда Айвен не ответил.
— Не знаю. Мне нравится моя работа. Я просто... я не знаю, на что это станет похоже через пять лет, когда мои рапорты начнут подписывать люди младше меня по возрасту.
Бай издал неопределенный звук — одновременно сочувствия и согласия.
— Итак, на этой депрессивной ноте я собираюсь отбыть домой. Так рано мне не удавалось лечь уже неделю.
Он встал, постоял немного, с виду усталый, но довольный — чему явно не могло бы быть причиной общество Айвена. И Айвен решился.
— Бай, спасибо. За... за тот вечер и за что, что ты повел себя, ну, порядочно.
Трезвым такие вещи произнести вообще нелегко, но сказать их было надо, а лучший момент, чем эта минута странной интимности, сложно было и вообразить.
— Порядочен, — кисло повторил Бай. — Ну, да. Всегда можешь рассчитывать на меня и на то, что я закрою глаза на твои гомоэротические порывы. Доброй ночи.
— Я не... не прошу тебя сделать вид, что ничего не произошло. Просто... ну, спасибо, что ты меня ни во что такое не втянул.
Вот теперь Бай каким-то образом разозлился:
— О, всегда пожалуйста, ну, конечно же! Так приятно знать, что ты ценишь мое самообладание и умение не воспользоваться ситуацией, когда мой друг под дурью, и его можно склонить на что угодно. И почему это подобное самопожертвование обычно остается без награды?
Он шагнул к двери, но Айвен перехватил его возле вешалки. Плечо Бая, за которое он схватился, было твердым и дрожало от напряжения.
— Слушай, придурок, я просто пытаюсь тебе объяснить, что в ту минуту я вправду хотел! — Бай замер. — Именно то, что я тогда сказал. Я хотел это сделать.
Бай шумно выдохнул, и, кажется, его немного отпустило.
— Разумеется, ты этого хотел, Айвен. — его ноздри все еще были белыми от гнева, но голос стал мягок. — Ты же был под наркотиком правды. — Он вывернулся из хватки Айвена, забрал пальто с вешалки и накинул его себе на плечи. — Но, само собой, я счастлив, что, поделившись со мною этими подавленными желаниями, ты не чувствуешь себя неловко. Уверен, что моя несравненная проницательность тому немало способствовала. Звони в любое время.
— Ох. Бай, я все еще хочу этого — и, клянусь, сам даже не понимаю, почему!
И Айвен поцеловал его.
Зря он в тот раз хвастал: поцелуй вышел просто ужасным. Бай стоял неподвижно и вообще никак не отвечал. А Айвен, который разрывался между желанием все же убедить Форратьера в своей искренности и просто отшатнуться, реально не мог сделать ни того, ни другого. К полному взаимному конфузу, они двое столкнулись зубами и носами. Наконец Бай, заморгав, сомкнул губы и пожевал ими, словно проверяя, не обманывают ли они его и действительно ли ощутили нечто столь странное.
— Ну, и я не понимаю. Доброй ночи, Айвен.
Бай выскочил за дверь, даже не застегнув пальто. Дверь за ним захлопнулась со стуком и еще вздрогнула, когда по коридору прошелся сквозняк от лифтовой шахты.
«Вот так».
В признании в трезвом состоянии есть один плюс. Потом ты можешь нажраться до полной отключки.
*
Утро принесло Айвену краткие и бурные мысленные дебаты, что лучше: то ли позвонить на службу и предупредить, что он плохо себя чувствует и не придет сегодня, то ли потратить таблетку от похмелья из своего неприкосновенного запаса — одну из тех, которые в Имперском Госпитале тебе не пропишут. Он выбрал таблетку. К тому времени, как она подействовала окончательно, он уже успел на работе просмотреть половину своей утренней почты и оценить всю ситуацию под должным углом.
Честное признание себе и Баю в том, что Айвен действительно его хотел, принесло ему головокружительное ощущение свободы и далось легче, чем он себе воображал. А вот то, что этому чертову тупице Байерли не хватило решимости довести дело до конца — это оказалось сложнее пережить. Но в целом, плюсы уравновесили минусы. Наверное. В конце концов.
*
— Я слышал, ты за эту неделю дважды свел знакомство с фаст-пентой, — уточнил Майлз. Его дыхание оседало кристалликами инея на теплом шерстяном шарфе. — Ты в порядке? Вид у тебя несколько ошарашенный.
Айвен был в порядке — а Майлз все себе выдумывал. Последние четыре месяца кузен провел в долгом вояже по Округу в компании Катерины и детей, однако с приближением Зимнепраздника и выборов мэра у него не осталось вариантов, кроме как вернуться в столицу и в первый раз в роли графа Форкосигана открыть двери своего особняка.
Айвен пожал плечами.
— Ничего особо скверного со мной не произошло. Разве что отныне каждая собака в городе знает, что именно я думаю о политике Грегора в области ленного землевладения.
— Более того, знает, что тебе вообще знаком этот термин. Да уж, пока я уезжал из столицы, политические дискуссии здесь поднялись на новый уровень.
— Вряд ли. Ты же так и не слышал, как старая Луиза Фортала разглагольствует насчет собачьего дерьма.
Хорошо нацеленный снежок разбился о стену караулки. На лужайке маленькая Хелен нарезала победные круги вокруг своего брата. Майлз махнул рукой в сторону детей:
— О, жаль, что я пропустил это.
Он соступил с дорожки на снежный покров, хотя свежевыпавший снег доставал ему уже до колен, а ближе к стене было еще глубже. Майлз остановился, когда провалился в снег почти по пояс — и сквозь слишком плотный сугроб не получилось бы легко пробраться.
— Ну, так как? Побредем вперед или выберемся на улицу и попытаемся проломиться через розовые кусты?
— Я за первый вариант. Только ты пойдешь вслед за мной, — предложил Айвен.
Майлз кивнул. Одной рукой в варежке он сделал широкий приглашающий жест, пока другой волок за собой свернутый баннер, точно мушкетерский плащ. Лужайка перед особняком лежала нетронутой целый месяц, пока падал снег, и в его толще успело схватиться сразу несколько корок наста, которые пришлось проламывать на ходу. Айвен трамбовал снежную целину как мог, сухой снег волной вздымался вокруг него, усеивая шинель и ложась на воротник.
— Кстати, раз уж ты заговорил..., — начал Майлз.
— О собачьем дерьме?
— О политических дискуссиях. Хотя оба этих предмета довольно схожи...
Айвен наконец добрался до невысокой стены; Майлз смахнул с ее верха слой снега и глянул поверх:
— Я думаю, здесь за кустами роз будет видно. Дай мне один анкер. — Майлз безуспешно подергал за железяку, выругался и стащил с рук варежки. — А что говорят насчет выборов? И в городе, и у вас в Генштабе?
— В Генштабе на эту тему стараются не особо распространяться. Генералы все еще помнят времена МПВ, что весьма способствует аполитичности.
Майлз приспособил крепление одного конца баннера в щели между камнями.
— Я бы подумал, что военные все как один за Свободу. Он популярен.
— Ну, если армейские кого-то и поддерживают, то его, — согласился Айвен. — В этом смысле у него фора. Но как генштабовцы намерены проголосовать на самом деле... — Он попытался в очередной раз пожать плечами, но тут Майлз вручил ему свернутый в рулон второй конец баннера. — Об этом они не говорят вслух.
Айвен разметывал снег вдоль стены, пока Майлз пробрался вслед за ним, раскатывая баннер за собой.
— Разве что в подпитии.
Теперь баннер развернулся на всю длину, и Майлз так же закрепил его второй край. Айвен перегнулся через стену и проверил: полотнище висело ровно, прямо и, слава богу, нужной стороной. «Голосуйте за Формензис», гласило оно, а в углу под лозунгом мелкими буквами был указан комм-код кандидата от партии прогрессистов.
— Смотрится неплохо. Теперь мы можем вернуться в дом?
Майлз потер замерзшие ладони, обратно натянул варежки, снова потер руки и похлопал себя по бедрам, отряхиваясь.
— Я обещал Катерине не пускать близнецов в особняк, пока она не закончит с письмами.
Леди Абигайль Формензис была бывшим проректором Университета Форбарр-Султаны и близким другом госпожи профессора Фортиц. Новая графиня Форкосиган развернула в ее пользу неутомимую эпистолярную кампанию, еще находясь в Округе, и надеялась ограничиться письмами даже сейчас, когда вернулась в город.
Вокруг лежал целый акр нетронутого снега, и должен был пройти не один час, прежде чем Хелен с Сашей устанут.
— Почему бы мне не повести их на каток или что-то вроде того? А ты иди в дом, согрейся.
Майлз, теперь пытающийся согреть пальцы дыханием, с надеждой вскинул голову:
— Что, правда?
— Я был лишен возможности дурно влиять на твоих детишек все то время, пока вы были в Округе. Теперь я буду с удвоенной силой ругаться у них на глазах и баловать их за ужином, так и знай.
— Спасибо тысячу раз. — Майлз громко свистнул и замахал близнецам. Потом снова повернулся к Айвену и серьезно начал: — Айвен...
— Да ладно, не за что.
— Я не про то. Просто... если кто-то тебе интересен и ты хочешь за него проголосовать, я буду рад освободить тебя от твоей присяги.
Он засунул руки в карманы и отвернулся.
Но ни политическая партия, к которой принадлежал Майлз, ни сообщество коллег по работе не казались Айвену достаточно хорошими причинами, чтобы предпочесть того или иного кандидата — или сюзерена.
— Я еще не решил, — честно ответил Айвен.
— Не решил что? — это, барахтаясь в снегу, добралась до Майлза его дочка.
— Буду ли я голосовать.
— Но это же глупо. Вот я — буду! — заявила Хелен.
— Тебе всего шесть, лапушка, — уточнил Майлз. — Саша, куда делась твоя шапка?
Юный лорд Форкосиган достал шапку из кармана и показал: на шапке снега не было, зато его волосы были щедро припорошены белым. Хелен, с потрясающим для ее нежного возраста презрением, заявила:
— А какая разница, сколько мне лет?
Айвен встрепал ее волосы под мягкой вязаной шапочкой.
— Мы сейчас пойдем кататься на коньках, детишки.
— Только тихонько, — уточнил Майлз.
— Конечно, тихонько. На самом деле я забираю вас с намерением убить, разрезать на кусочки и продать колдунам.
— Ты всегда так обещаешь и не делаешь, — пожаловался Эйрел Саша, и они с сестрой побрели по снегу к дому, а Майлз — за ними, напоследок предложив:
— Возвращайтесь к ужину в 19:00. Ужин я тебе точно должен.
Айвен привез детей на сверкающий каток, залитый на парадной площади, прямо возле покрытых инеем, словно пирог — глазурью, дворцовых стен.
— Ну как, ваши друзья здесь? Доренка, Карин, Ливия, Милли, Галя?
— И Дюша! — вставил Эйрел Саша, для которого рождение нового принца стало долгожданной новостью после целой цепочки кузин и сестер.
— Дюше всего три месяца, мелкий, и я точно уверен, что на коньках он пока не катается. Надевайте-ка свои.
— А ты? Ты тоже будешь кататься?
— Да, как же ты, дядя Айвен? — Хелен уперла кулачки в бедра и нахмурилась. — Ты забыл свои коньки, верно?
— Я вообще понятия не имею, есть ли они у меня, — признался Айвен.
— Тогда ты должен взять коньки напрокат, — Она покачала головой. — Вон очередь. Давай, поспеши.
Айвен четко откозырял ей и повиновался. По его прикидкам, еще лет шесть, и Майлз внезапно решит, что недопущение женщин на военную службу — или, как минимум, отсутствие девочек в военных академиях — это вопиющая несправедливость. По вопросу наследования титула женщинами он определенно свое мнение изменил: теперь, когда у Грегора было двое сыновей, а у самого Майлза — три дочери.
— Дядя Айвен! — завопила Хелен с середины катка. Она исполнила аккуратный оборот и театрально присела в реверансе; Айвен одобрительно присвистнул и принялся завязывать свои прокатные коньки.
Разумеется, он любил всех детишек обоих своих кузенов — и Майлза, и Грегора — но в качестве дяди он пользовался правом выбирать себе любимчиков, и ими у него определенно были близнецы. В тот день, когда Майлз распечатал их репликаторы, Айвен от облегчения чуть в обморок не грохнулся: то ли потому, что мог теперь заводить собственных детей, не опасаясь заморочек с наследованием, то ли потому, что с него спала обязанность обзавестись потомством. Он сам не знал точно. Но, какой бы не была причина, ее хватало, чтобы сразу и навсегда полюбить этих мелких паршивцев, а детали, в конце концов, значения не имели.
*
Утром в понедельник в Оперативном отделе все, кому положено было знать, уже были в курсе того, что именно разведал Байерли, и поэтому к ним специально явился офицер-посредник из СБ и провел брифинг по делу об утечке фаст-пенты.
— СБ сейчас отслеживает все возможные связи, — объяснил тот устало, — но пока сумело пройти не по всем из них. Профессиональные торговцы наркотиками всегда ведут учет, кому именно и сколько они продали, но «золотая молодежь»... — Он развел руками. — Они приносят на вечеринку столько наклеек с препаратом, сколько зачерпнут одной рукой из ящика своего стола, или передают их кому-то из знакомых своих знакомых, даже не удосужившись спросить его имени. Как результат, мы еще не обнаружили где-то от сорока пяти до семидесяти половинных доз, и вряд ли у нас появится шанс на них выйти, пока кого-нибудь снова не увезут на скорой с аллергией, как бедного мичмана Раскина. Который, кстати, скоро выйдет из Имперского Госпиталя, вот тут у меня открытка для него, если хотите, можете подписать.
— «Отслеживает все связи», — передразнил Лекок после его ухода. — Как думаешь, это они о чем? Что установили круглосуточное дежурство во всех городских барах?
Айвен немного представлял себе СБшные методы и поэтому на мгновение испытал сочувствие к Баю. Но, черт побери, тот сам выбрал себе эту работу и, значит, в состоянии с ней справляться. Так что он отогнал эту мысль прочь — как и все мысли о Бае.
Но, определенно, в жизни Айвена был где-то прописан «закон сохранения количества Форратьеров», поскольку по дороге домой ним с поравнялся большой лимузин. Затемненное стекло опустилось, а за ним можно было разглядеть кусочек физиономии графа Доно.
— Лорд Айвен. Подвезти вас?
— А давай, — Айвен нырнул в пассажирское отделение. — Привет, Доно. Что на этот раз?
— Случайная встреча, готов тебе поклясться. Но я рассчитываю услышать от тебя ответ на один вопрос. Насчет сбора пропавшей фаст-пенты — много ее еще не нашли?
— По совершенно счастливому совпадению я кое-что об этом знаю, — и Айвен рассказал ему все.
— Черт! — выругался Доно. — Я рассчитывал залечь на дно, пока вся эта история не завершится, но сегодня мы устраиваем прием для леди Абигайль.
— А ты на этот счет параноишь? Что за заговоры у тебя на уме?
Вряд ли прием обещал стать чересчур бурным: Формензис была старой девой, и ей было за семьдесят.
— На сей раз, Айвен, я не храню в голове никаких политических тайн. Но в этом городе до сих пор остается множество людей, которые обожают задавать мне самые личные вопросы исключительно по сексуальным мотивам.
— Могу себе представить. А оруженосцы тебе на что?
— Во-первых, они слишком бросаются в глаза, а во-вторых, им надо еще и дом охранять. Впрочем, со мной будет Оливия, а из нее телохранитель не хуже Цабо. Хотя... — Доно смерил Айвена внимательным взглядом, и в его чертах снова неуловимо проступила леди Донна. — Если ты не против прикрывать мою спину и очаровательно при этом смотреться в парадном мундире, то можешь мне помочь.
— «Лицам, находящимся на действительной службе, крайне не рекомендуется принимать участие в политической активности на чьей-либо стороне», — процитировал Айвен. Хотя на практике это «крайне не рекомендуется» выливалось в то, что все стены и заборы вокруг Генштаба оказались заклеены плакатами «Свободу в мэры!», а на столике в генштабовском кофе-руме его предвыборные брошюры неубедительно прятались под расписаниями футбольной лиги и объявлениями о пропавших собаках.
— Ничего такого тебе делать и не придется. Просто зайдешь вечером ко мне в гости, а там стой и свирепо поглядывай на всех, кто попытается ко мне прикоснуться. Тебе такое делать не в первый раз, уж я-то помню.
— Доно...
— Знаю-знаю. Мы покончили с этим, я теперь женат.
Увы, но это была чистая правда. Граф Доно флиртовал так же легко и непрестанно, как некогда леди Донна — хотя и не с мужчинами (Айвен, похоже, был единственным исключением из этого правила); однако этот флирт теперь не заканчивался ничем, потому что Доно был глубоко и моногамно предан своей Оливии.
— Ладно, — сдался Айвен, потому что иначе этот разговор никогда бы не закончился. — Я приду.
— Отлично. Я уверен, леди Абигайль тебе понравится.
*
Доно, чёрт бы его побрал, оказался полностью прав. Айвену очень понравилась леди Абигайль. Будь она лет на тридцать моложе — или даже на двадцать, точно сказать было трудно — он бы начал увиваться за нею на следующий же день. На ее лице царило выражение «пленных не берем» и сияли голубые глаза. И она была полна решимости превратить Форбарр-Султану в воистину галактический мегаполис, причем ее эмоции по этому поводу походили не на негодующее «Барраярцы!» тети Корделии, а скорее на огорчение коллекционера, который расстроенно морщится при виде экземпляра уникального флайера с пятнами ржавчины, перебитой трубкой подачи топлива и неисправным плазмотроном.
К тому же она трезво оценивала свои шансы на выигрыш.
— О, все мы знаем, что на этот раз раунд будет за консерваторами, — с улыбкой заявила Абигайль Формензис, когда они собрались на шумной кухне особняка, устраивая последнее совещание насчет стратегии на сегодня. — Лучшее, что мы можем сделать — это подкинуть на общий стол несколько здравых идей.
За ее спиной цепочкой выстроились оруженосцы: они принимали от поварят тяжелые подносы, позвякивающие от посуды, и передавали их наверх. Во всем доме нельзя было отыскать более безопасного от подслушивания места. А то и во всем городе, учитывая, что особняк Форратьеров в своем время был выстроен как крепость.
— Где их тут же подберет Глинка и выдаст за свои собственные, — вставила Оливия.
— Но это тоже в своем роде успех, — возразила леди Абигайль. — Для прогрессиста единственная истинная победа состоит в принятии обществом прогрессивных идеалов, а этого никогда не случится, пока большинство не сочтет их своими.
— Давайте все же не сдаваться заранее и рассчитывать еще и на политическую победу, — вмешался Доно. — Она имеет некоторые преимущества, которые победа моральная, пусть и имеющая долговременные последствия, не принесет, — и он сопроводил это весьма волнующей улыбкой.
— Мой милый граф, я буду рада любой победе, какой смогу добиться. — Леди Формензис подняла рюмку с настойкой блестяники и осушила одним деловым глотком. — Так что вперед, точнее — наверх, за победой.
Доно предложил ей руку и шикарным жестом провел сквозь строй поварят в коридор. Айвен — за ним, взяв под руку графиню.
— Она и вправду предполагает, что проиграет? — шепнул он. — Я думаю, результат окажется ничейный.
— Ничья между Свободой и Глинкой — да; каждый из них наберет около тридцати пяти процентов или чуть меньше. Но она — не больше тридцати двух.
Для Айвена даже такой результат звучал истинной ничьёй, но он-то привык к борьбе Майлза в Совете Графов, где речь шла не о процентах, а об единичных, персональных голосах, и обладателя каждого из них можно было или переубедить, или заставить, или просто заманить в засаду в последнюю минуту и не допустить на голосование. Однако в городе с миллионным населением, даже если голосовать собираются не все его жители, два-три процента — это слишком большое количество людей, чтобы на них можно было повлиять какими-то прямыми действиями.
Хотя повлиять на мнение некоторых присутствующих леди Абигайль к концу своего раунда вопросов и ответов сумела. Однако некоторые из самых непрошибаемых ее оппонентов, например, молодой Форсмит, оказались, наоборот, раздражены и выбиты из колеи.
— Нет, лорд Роджер, — повторяла ему леди Абигайль, — я не вижу причин для беспокойства. Я не верю, что для города окажется пагубен ровно такой же уровень налогообложения, какой несет на себе весь остальной Округ и при этом уже двадцать лет процветает. Если что-то и погубит Форбарр-Султану, так это что-то из разряда недальновидных и ненадежных спекуляций, к которым прибегают здешние землевладельцы в попытке снять с себя бремя положенных им расходов.
— Тогда граф Форлейн должен стать вашим лучшим другом, — выкрикнул кто-то из толпы. Раздался натужный смех, но леди Абигайль весьма твердо сообщила, что граф не нашел нужным делиться с нею своими планами, и попросила следующий вопрос.
— А что там с Форлейном? — спросил Айвен у Доно шепотом чуть позже. Решительно жестикулирующая леди Абигайль царила в центре внимания посреди бальной залы, а Доно рыскал повсюду, как овчарка, сгоняя гостей поближе к ней, тогда как Оливия затем отсекала их от толпы и направляла в сторону прочь.
— А ты не слышал? Он сдал внаем свой родовой особняк. И переехал неизвестно куда: возможно, снял квартиру в доходном доме, как старый чудак Форвользе... А, Фортрифранни, рад, что ты смог зайти! Тебе уже удалось поговорить с леди Абигайль о высшем техническом образовании? Нет? Позволь мне ей тебя представить.
Прошло минут десять, прежде чем вернувшийся Доно договорил:
— Но он давно играет на рынке недвижимости.
Айвен постарался вникнуть в логику этой фразы.
— Кто? Форлейн?
— Чтобы компенсировать рост налогового бремени на свои владения, ему нужно установить просто немыслимую арендную плату. Возможно, у него заранее была договоренность с каким-нибудь нанимателем — интересно, не намерен ли он он сдать особняк под головной офис какой-нибудь компании?
— Налоговое бремя?
Давным-давно Айвен решил для себя, что множество неоспоримых недостатков жизни на съемной квартире компенсируются одним ее огромным достоинством: когда в три часа ночи у тебя прорвет трубу, это станет не твоей головной болью и не твоей ответственностью. И как бы громко он ни жаловался на управляющую компанию, ответственную за состояние его дома, но почему-то считающую, что эти проблемы — не ее проблемы, однако до сих пор просматривал в газете колонку «сдается в наем», а не «продается». Так что все проблемы собственников-землевладельцев были для него китайской грамотой.
— Ну же! Место жительства графа — это земля его Округа, — пояснил Доно. — Если я и должен платить налог за эту груду камней, то плачу ее себе самому, по мною же установленной ставке — так что, фактически, мой особняк налогом не облагается. Но если Форлейн перенес свое знамя куда-то еще, его бывший особняк подлежит обложению налогом на имущество так же, как любая другая недвижимость в городе.
— И ставки этого налога будут теперь расти. Хм. Интересно, что у него на уме.
— Бог весть. О, Рене, вот и ты, — Доно взял графа Форбреттена под руку (его друг Рене явно не входил в число подозрительных лиц, которые могли бы хитростью подсунуть ему фаст-пенту) и ввинтился в толпу, собравшуюся вокруг леди Абигайль. Айвен двинулся за ними.
— Леди Абигайль, — начал Доно, — скажите, не могли бы вы повторить свои недавние слова по поводу законов против дискриминации для графа Форбреттена? Генетическая дискриминация, как вам известно, имеет для него лично существенное зна...
Кружок столпившихся людей немного разошелся, и Айвен вдруг оказался плечом к плечу с Байерли.
К Форташпуле Айвен приехал, пока кандидат в мэры Глинка еще давал интервью, и сразу направился к бару с напитками. Его расчет оказался точен: он явился достаточно рано, чтобы изобразить приличествующий интерес, и в меру поздно, чтобы избежать наиболее скучной части сегодняшнего мероприятия.
Хотя гости Форташпулы сделали все возможное, чтобы сохранить и поддержать эту скуку. Вот на приеме, который граф Фортала устроил для другого кандидата — полковника Свободы — было интереснее: одна из пожилых кузин графа полчаса терзала беднягу вопросами, что он в качестве мэра намерен сделать с собаками, которые гадят на тротуаре возле ее дома. А здесь единственным смешным моментом стал недоумевающий вопрос юного Форсмита: «Так что же, когда вы говорите о росте налогов, вы ведь на самом деле имеете в виду их сокращение?»
— Он спрашивает об этом уже дважды, — негромко сообщил Байерли Форратьер, материализуясь возле Айвена, словно звон стаканов послужил для него неким магическим призывом. — Ты не откроешь новую бутылку белого?
Судя по числу полупустых бутылок, которыми был заставлен сервировочный стол, подобная идея возникала у каждого гостя. Прошлым вечером некоего мичмана отвезли на скорой в Имперский госпиталь после того, как он перебрал с напитком под условным названием «пунш». Новость об этом разошлась поразительно быстро, хотя у Форташпулы сейчас вряд ли присутствовали те офицеры, которых на утреннем инструктаже предупредили о подобной угрозе.
«Снижение налогов — это стратегия, которую мне еще предстоит обдумать», — ответил Максим Глинка с бесконечным терпением в голосе. — У вас есть еще вопросы?
— «Предстоит обдумать»? — эхом повторил Бай, принимая от Айвена бокал. Его лиловый галстук и перчатки идеально сочетались по тону; должно быть, у него на работе неприятности, раз он так щегольски разоделся. — Ответил, не ответив ничего; все равно что плацебо, имеющее единственной целью успокоить больного.
«А что еще ты хотел услышать от Глинки в светском салоне Форташпулы?», — подумал Айвен, но вслух всего лишь уточнил:
— А про стадион кто-нибудь собирается у него спрашивать?
Он уже потихоньку отдрейфовал к стене залы и теперь присел на краешек стола. Просто чудо, что этот стол еще не успели заставить бокалами по принципу «я поставлю только на минуточку и отойду».
Бай драматически прикрыл глаза и простер руку в сторону собравшейся толпы, точно фокусник. Его рука указывала на Эдит Форлейн, и та, точно по подсказке, в эту же секунду произнесла: «А вы не расскажете нам еще про муниципальный стадион?»
«Мы все должны согласиться, что старый стадион — это просто позор для столицы», — с улыбкой признал Глинка.
— Кстати, именно Эдит меня сюда и пригласила. Я-то, дурак, решил, что ею движет удовольствие со мною повидаться.
Бай выгнул бровь:
— Чем вы только думали, лорд Айвен? Мы все глубоко интересуемся политикой, и иных удовольствий нам не нужно.
Это было чистой правдой: всю зиму, к какой беседе Айвен ни присоединялся бы, та неизменно сворачивала на тему будущих выборов на пост мэра. Некогда управление столицей было личной прерогативой Грегора, но недавно он даровал Форбарр-Султане новую привилегию; с началом нового года городом должны будут управлять мэр и совет, аналогично всем прочим большим городам в Округе Форбарра. Так что выборная гонка, в которой три претендента шли ноздря в ноздрю, заменила собой все прочие интересующие и беспокоящие народ вопросы.
На противоположном конце длинной, увешанной зеркалами залы Глинка медленно пробирался к выходу, с сожалением разводя руками.
— Я полагаю, — сообщил Бай, — мне надо перемолвиться словечком с молодым Форсмитом.
Он поднял бокал, шуточно им отсалютовав Айвену, и двинулся сквозь толпу. С каждым шагом язык его тела делался все более раскованным, однозначно сообщая всем, что Байерли Форратьер изрядно навеселе, хоть и не пьян.
Хотя Айвен-то был навеселе по-настоящему: видно, он поторопился допить свой бокал. Он осушил его до дна и налил себе еще, из той самой бутылки, которую открыл для Бая, а затем начал медленно, но неуклонно продвигаться по зале туда, где в центре кружка царствовала Эдит. Собравшиеся определенно осуждали того бедолагу мичмана, перебравшего вчера, однако Айвен подозревал, что кое-кто из них и сам набрался сейчас не хуже. Вовсе не чувствовалось драйва, обычного для хорошей вечеринки; с самого начала кто-то включил в зале музыку, достаточно громкую, чтобы мешать разговорам, но слишком тихую для танцев, и все разбились по тесным кучкам. Еще поблизости обнаружились две университетские студенточки, которые лениво посмеивались над каким-то типом, монотонно бубнившем про имперское землевладение. А бок о бок с Эдит стоял Станнис Форкерес; обычно суровый малый, сейчас он улыбался — нет, просто сиял улыбкой! — и изливался пространной речью, несмотря на то, что тема ее была скучнейшая — право голоса.
Возможно, Айвену стоит просто засвидетельствовать свое уважение собравшимся, и на том конец. В зале было еще несколько милых девушек, но ни одна из них не стоила его усилий. Эти девицы или начинают строить брачные планы на твой счет еще до того, как солнце встанет, или выставляют тебя вон, не угостив даже чашечкой кофе. Так или эдак, а просыпаться при такой альтернативе приятнее одному.
Леди Форлейн уже ухитрилась собрать вокруг себя поклонников: собственно Станниса, самого хозяина дома Форташпулу и парочку улыбающихся и смущенных юных офицеров: пьяны они или просто парализованы зрелищем обширного декольте Эдит, Айвен решить не мог. Такое количество молодых людей, находящих удовольствие в столь отвратительной вечеринке, выглядело неожиданно удручающе. Одних сюда привела молодость, других высокое положение, третьих дела — на противоположном конце залы Бай методично обрабатывал собравшихся, преувеличенно эффектно склонившись над пианино и весь изогнувшись, так что все могли видеть, как превосходно пошиты его брюки. Бедняга; должно быть, он, как и Айвен, ощущает себя безнадежно старым среди этих юнцов, однако вынужден будет разыгрывать городского клоуна до самой ночи.
Ладно, к черту. Айвен отбросил все глупые мысли и склонился над рукой Эдит; девушка улыбнулась, но не прервала Форкереса, который тем временем разглагольствовал:
— Я ведь присягнул Форбреттену, ну, понимаете, когда он женился на моей родственнице Тасии. Так что не вижу, каким образом я вообще бы мог сделаться вассалом другого сюзерена...
Да, избирателями в Форбарр-Султане считались только столичные жители, принесшие присягу своему графу — то есть самому Грегору, через одного или другого его местного вассала.
— Воистину так, — согласился Форташпула. Он повернулся к Айвену: — А вы ведь наверняка присягали Форкосигану? Не думаете сменить сюзерена, а?
— Если я отвечу «да», следующим вопросом станет, как же я намерен проголосовать. Не так ли? Хотя сама суть тайного голосования состоит в слове «тайное». — Айвен произнес это достаточно дружелюбным тоном, но, кажется, заставил Эдит нахмуриться. Хотя, нет, показалось — ведь она тут же сделала шаг к нему и улыбнулась вполне рассудительно.
— Айвен, милый, зачем тебе от нас таиться? — Приподнявшись на цыпочки, она поцеловала его в щеку, и одно это уже спасало вечер. У Айвена уже был кое-какой опыт, и он знал, что эта девушка из недотрог, так что в очередной раз провожать ее до дома у него не было ни малейшего желания. Однако ее рука и бок были такими мягкими, и она так приятно к Айвену прижималась — что это искупало необходимость слушать речи Форкереса.
— Город Форбарр-Султана как таковой тут не при чем, — тем временем разливался соловьем Станнис. — Цель — создать в анналах современный прецедент для передачи власти: ведь теперь у кронпринца есть младший братик, и ему тоже надо будет чем-то заняться, когда он вырастет, верно?
Эдит прижалась к Айвену тесней, заговорщицки улыбнулась и погладила его шею под высоким воротником форменного кителя. Ого, может, его и не выставят за дверь без кофе и прощального поцелуя?
— Ты думаешь, дальше это приведет к отделению Округа? — поинтересовалась она.— И к отторжению владения графством от собственно Империи? — Она выразительно затрепетала ресницами. — А ты как думаешь, Айвен? Ты бы присягнул в верности следующему графу Форбарра, если бы этот титул носил уже не император?
Айвен вдруг сообразил, что, учитывая многолетние давние слухи о покойном принце Зерге, он не удивляется желанию Грегора иметь в запасе законный способ исключить сына из линии наследования трона.
— Графство Форбарра, как способ откупиться от кронпринца, если дело до этого дойдет?
Форкерес озадаченно улыбнулся:
— От кронпринца? Что ты имеешь в виду? Как Грегор может шагнуть через голову старшего сына?
Тема беседы неожиданно начала увлекать Айвена все больше и больше.
— А почему бы нет? — возразил он. — В конце концов, выбирает же граф. Просто давным-давно наследников Империи не выбирали... ну, то есть, я про настоящий, официальный выбор, а не то, что некогда болтали про Майлза или, боже сохрани, про меня самого. — И, сам себе удивившись, он вдруг добавил вслух: — Вот почему мне пришлось уделять внимания спиртному больше, чем мне того хотелось.
— Но я бы сказал... — перебил его Форташпула.
— Будучи до сих пор трезв, — пробормотал Айвен себе под нос. — Печальное упущение.
— ...Я бы сказал, все это шоу, и только. Все это скорее нужно Округу в целом, чем столице, и...
— Столице, где ты обладаешь практически монополией на строительство, — вставил Айвен и тем самым добился своей цели: Эдит и Форташпула заговорили одновременно, заглушая друг друга. Она укоризненно заметила Айвену: «А ты мне так и не ответил!» — он же продолжил свою фразу:
— ...и водные ресурсы, и окружные налоги, все это до сих пор в ведении графа. То есть, в данном случае, императора.
— Верно, — согласился Айвен, — и он же является крупнейшим землевладельцем в Форбарр-Султане. Вот почему инфраструктура в этом городе не обновлялась с самого конца регентства. Если подумать, это мудрое решение. — Такое же, как пришедшая на ум Айвену догадка на этот счет. Ну не молодец ли он! — Грегор всегда урезал фонды на развитие города, потому что не хотел, чтобы это выглядело тратой имперских ресурсов на его личное владение. Но независимый мэр с городским советом могли бы затребовать от своего графа все, что угодно: провести городской транспорт в караван-сарай, построить новый стадион, или что там еще обещает Свобода. Все, что угодно.
— А император станет пожинать плоды, когда стоимость его недвижимости и арендная плата за нее возрастут? — без какой-либо улыбки уточнила Эдит.
— А ты даже не улыбнулась, — упрекнул ее Айвен. — Почему? Это же забавно. Но плоды пожинать станем мы все. Доход графа Форбарры возрастает, его владения поддерживаются за счет его же кошелька, и не нужно никаких неудобных дополнительных налогов, вроде того, что твой отец, Эдит, каждый раз пытается протащить через Совет графов перед самыми каникулами... А что? — удивился Айвен; Эдит так и не улыбнулась. — Если я не люблю говорить о политике, это не значит, что я в ней ни черта не смыслю.
— О, да, — произнёс из-за его плеча новый голос. — Ты разъяснил это всем предельно ясно.
Бай тоже совершенно не улыбался, даже одними глазами.
— Бай! Похоже, ты не рад меня видеть. Вообще-то ты никогда особого восторга при виде меня не показывал, но на сей раз ты точно не рад. По твоим глазам видно.
— Безусловно, — Бай обвил рукой плечо Айвена, заодно стряхивая ладонь Эдит. Девушка всерьез вцепилась в его плечо, прежде чем уступить.
— Вы что, собираетесь заняться армрестлингом прямо на мне? О, мне это придется по вкусу!
— Нет, — возразил Бай. — Я собираюсь отвести тебя домой, — и он уже подталкивал Айвена к выходу из залы. Эдит ожесточенно хмурилась им вслед.
— И даже не принесешь мне выпить? — возразил Айвен.
Бай, наоборот, решительно вытащил бокал у Айвена из пальцев — его забавные перчатки были из такой тонкой замши, что только мягкая бархатистая поверхность отличала их от прикосновения обнаженной руки — и сосредоточенно вгляделся в него. Хотя любому было ясно, что бокал прискорбно пуст.
— Хватит с тебя, я полагаю. Пойдем. Дай мне свои ключи.
— Эй, это всего лишь второй мой бокал за вечер!— возмутился Айвен. — Я и сам поведу. Я просто... просто не хочу ехать прямо сейчас...
В продуваемом вестибюле Бай забрал его шинель у слуги в ливрее, не оруженосца, но старательно пытающегося сойти с виду за такового. Айвен принял ее и машинально оделся. И вдруг до него дошло:
— О-о. О, боже! Не мог же я нажраться в стельку, как тот мичман, а?
— А он и не нажирался, — Подталкивая Айвена к выходу из вестибюля, за массивные входные двери, Бай наклонился и произнес ему практически на ухо: — Это была аллергическая реакция.
— И да, ты сейчас совсем никакой, — добавил он, когда они вышли на свежий воздух. Он запустил руку в перчатке под воротник Айвена, очень медленно и легко — но Айвен вздрогнул от прикосновения — и извлек крошечный квадратик чистого пластика: медицинский пластырь-наклейку. Бай убрал его в герметичный пакетик, спрятал в карман и лишь тогда пояснил: — Вот он, пресловутый "пунш". Мы с тобою знаем его истинное название — фаст-пента.
— Но как меня могли накачать фаст-пентой? — Байерли предостерегающе поднял палец: «ш-ш!». — Кроме того, что я... разве оно всегда вот так выглядит?
— Это малая доза, я полагаю. — Байерли говорил так тихо, что Айвену пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать, и ощутить, как чужое дыхание взъерошило волоски рядом его с ухом. — Но эффект опознается безошибочно. Уже по твоему голосу все было ясно. — Он ускорил шаги на припорошенной снегом дорожке. — А, вот это и есть твой...
— Мой флайер, — услужливо подсказал Айвен.
— Я бы предпочел назвать его «твой монстр».
Айвен рухнул на пассажирское сиденье и таращился на то, как Байерли пристегивается и проводит предвзлетные процедуры.
— Но затем приносить на вечеринку фаст-пенту? — Бай поднял флайер в воздух и повел его в самом нижнем и медленном коридоре. — Слушай, с такой скоростью ты бы мог просто по земле ехать.
— Я бы не отказался, но, увы, ты не приехал на машине. Страшно подумать, что за комплексы ты компенсируешь этой штукой. — Бай переключился на автопилот и откинулся в кресле. — Фаст-пента дает очень сильную эйфорию. Вот и причина. Ею увлекаются по большей части в среде городских гуляк, это такой народ, который готов принимать что угодно, что только дает отменный кайф.
— А, может, дело еще в чем-то. Сегодня вечером там собралась любопытная компания. Форкерес был здорово навеселе, как и я. А вот Форташпула — нет, — припомнил Айвен. — Трезв как стеклышко. И Эдит Форлейн была трезва — наверное, она на меня и налепила этот пластырь. А если бы она сочла, что с этой штукой можно приятно расслабиться, то не мне бы его лепила, а сама им воспользовалась.
— Ты уверен?
— Поверь мне, она полезла в такое дело против своего желания.
— Форташпула и леди Форлейн. Интересно. Граф Форлейн на этих выборных гонках свою лошадь не выставлял, по крайней мере — открыто. Неужели это просто заговор аутсайдеров - тех, кто на этих выборах остался за бортом, не получив своего куска привилегий?
— Привилегии, ага. Изъявим ли мы тем самым вассальную верность Грегору, и какого рода прецедентом это станет... Во имя разделения имперской власти. О черт! Я чуть было не начал болтать про принца Зерга.
Байерли машинально дернул за рычаг тормоза, что не возымело эффекта, поскольку флайер все равно шел на автопилоте.
— Что ты... Стоп. Не отвечай!
Айвен покладисто захлопнул рот.
— Да все нормально. Я ничего такого особенного про принца Зерга не знаю. Ровно те же слухи, что и все — ну, знаешь, про твоего покойного дядю. И твоего покойного дядю и моего, тоже дядю и тоже покойного. И...
— Айвен, заткнись. Правда. Просто заткнись, — в широко распахнутых глазах Байерли уже читалось плохо скрытое отчаяние.
— А удивление тебе к лицу. Тебя молодит, — заметил Айвен. — А, может, когда ты удивлен, ты просто не выглядишь таким пресытившимся всем и вся. Тебе идет.
— Прекрасно. Давай лучше поговорим про мою физиономию.
— Да, она ничего так, — согласился Айвен. — Когда ты вот так губами делаешь, тебя хочется поцеловать.
— О боже. Айвен, пожалуйста, заткнись и на этот раз.
Айвен скорчил хмурую гримасу, вернее, попытался: собственные губы его не слушались.
— А я хотел бы. Знаешь, я классно целуюсь. Держу пари, если бы ты мне разрешил, я бы смог потом уговорить и отсосать тебе...
— Прямо сейчас я намерен уговорить тебя закрыть рот и заткнуться. Я-то думал, под фаст-пентой люди делаются послушными!
— Это малая доза, — жизнерадостно сообщил Айвен. — А я действительно хочу сделать тебе приятно, Бай. Это все наркотик, точно говорю — потому что обычно мне хочется тебя дразнить и смотреть, как ты вот эдак складываешь губы. А вот закрывать рот я не хочу.
— Как только мы приземлимся, я введу тебе антидот.
— Почему не сейчас? Мы же на автопилоте.
— Я ему не доверяю.
— Ты вообще никому не доверяешь.
— О, ты это заметил. Как трогательно!
— Не считая Доно. И почему-то, меня. Понятия не имею, почему, но это чертовски льстит. Бог свидетель, тебе не стоит доверять — но я доверяю. — Он внимательно разглядывал профиль Бая: обычная баевская ухмылка, нечто среднее между улыбкой и усмешкой, пропала, губы сжались в плотную линию, на неподвижном лице жили одни только красивые глаза с длинными ресницами. — Это я насчет того, чтобы тебе отсосать.
— Айвен...
— Правда! Ты же знаешь, я сейчас врать не могу. Даже себе самому. Я этого по-честному хочу.
— Ага, и в настоящий момент это тебя ни капли не смущает, — прошипел Бай. — Но едва я тебе введу антидот, ты по-другому запоешь.
Сработали двигатели малой тяги, и флайер аккуратно приземлился возле дома Айвена.
— Вот почему я и хочу отсосать тебе прямо сейчас, — торопливо объяснил Айвен, пока Бай рылся в своей сумке. — Если я это уже сделаю, и не по своей вине, то не будет ничего такого, если мне потом захочется повторить.
Байерли покосился на него. Теперь у него и глаза застыли.
— Я понимаю, что именно говорю. И почему это говорю, — заверил его Айвен.
— Вижу. А теперь я ввожу нейтрализатор.
Препарат подействовал практически сразу — раньше, чем с лица Айвена успела сойти радостная улыбка. А затем он осознал всю унизительность ситуации и не мог бы улыбаться дальше, даже если бы захотел. Все тело сразу напомнило ему, как он устал, как должен был быть напряжен, чтобы произнести... боже правый.
— Для протокола, — договорил он, — я сейчас вел себя как полнейший идиот. А теперь я пойду в постель.
Он откинул колпак и выполз наружу, постепенно — сначала выставил ноги, потом голову высунул, потом, потихоньку, выволок остальное.
Бай уже обошел машину и протягивал ему ключи.
— Первым делом дома выпей воды. Ты явно принял больше двух бокалов, или я леди Форлайтли собственной персоной.
Насчет числа дринков Бай ошибался, но Айвен не стал с ним спорить.
— Спасибо, что подвез, — произнес он, не глядя Баю в лицо.
— Всегда пожалуйста, — отозвался тот. При других обстоятельствах это прозвучало бы флиртом. А сейчас Айвен всего лишь открыл радикальный способ, как удержать Бая от флирта раз и навсегда.
— Ага. Извини. Я... а как ты сам до дома доберешься?
— А я не домой, — поморщился Бай. — Я возвращаюсь на эту злополучную вечеринку.
— Я поднимусь в квартиру и вызову тебе такси, — сказал Айвен, открывая дверь подъезда. Бай колебался. — Ну же, хотя бы подожди тут, в тепле!
Бай зашел в вестибюль и, ссутулившись, привалился к стене рядом с окном. Должно быть, здесь было почти так же холодно, как снаружи — высокие окна совершенно не держали тепла — но Айвен решил, что Баю виднее.
— Ладно. Я... в общем, я пошёл за такси, — сообщил Айвен, вызывая лифт. Всю следующую минуту Бай смотрел в окно, а Айвен пялился куда угодно, только бы не на Бая. Наконец пришел лифт, и он смог сбежать.
*
На следующее утро прямо у своего кабинета Айвен налетел на какого-то мичмана, который болтался в коридоре, о чем-то беседуя с коллегой Айвена, капитаном Лекоком. В мичмане Айвен опознал одного из мальчишек из вчерашней свиты Эдит, и вид у того был имел бледный и больной.
— Порой такое случается, — объяснял ему капитан Лекок. — Иди посиди в конференц-зале, пока не придешь в себя; там тебя никто не побеспокоит.
— Первое похмелье? — Айвен включил свой защищенный комм-пульт и бегло просмотрел список входящих. — И почему мое начальство не было таким любезным на этот счет, когда в его возрасте был я?
— Не смейся, Форпатрил, придет и твой черед. — Формально Айвен был выше Лекока по званию, но у него не хватало духу приказать тому обращаться «майор Форпатрил»; в конце концов, они делали одну и ту же работу, хотя и работали с материалами несколько разного уровня секретности. Айвен недоуменно посмотрел на коллегу, и Лекок добавил: — Проверь закрытый канал.
Айвен включил свой монитор. Первым же в списке входящих стояло извещение Имперской СБ, предписывающее ему явиться для допроса в 15:00. Он перечитал его дважды, но так ничего и не понял.
— Зачем я СБ?
— Похоже, они таскают к себе всех, кто был у Форташпулы прошлым вечером. — Лекок ухмыльнулся: будучи еще более аполитичным типом, чем Айвен, он очередной предвыборной тусовки избежал. — Я слышал, ты там посвятил всех и каждого в свои соображения насчет управления городом. Вот уж не думал, что мы вырастили в своем отделе политического гения!
Услышав эту выразительную реплику, задержались в дверях несколько проходивших мимо офицеров. Тут же пошли шуточки, что да, Айвен славится своим участием в радикальных политических делах. Кстати, вчера у Форташпулы Айвен не видел и половины этих остряков. Пришлось ответить:
— Ну да, конечно. Если в наши времена такое считается гениальностью, наша бедная империя обречена. — Айвен был дважды доволен этой фразой: и чистую правду сказал, и пошутил, и поставил точку в конце разговора.
Впрочем, разговор это был не первый и не последний на сегодня. Лекок периодически подшучивал над ним, но он не возражал; в конце концов, проходящим мимо их кабинета бедолагам надо было как-то развеяться после допроса СБ. Оказалось, Таких страдальцев оказалось немало, и к середине дня Айвен начал находить в количестве допрошенных хоть какое-то утешение: ведь, в отличие от них, он сумел ночью выспаться в собственной постели. А Баю ради рапорта наверняка пришлось встать с рассветом.
Пока суд да дело, Айвен запустил на комме симуляцию процесса логистики: работу все равно делает техника, так что своей рассеянностью он ничего не напортит. И, наконец, настало обозначенное в извещении время.
СБшник, майор Делигиоргис, ввел ему фаст-пенту, и на этот раз — отнюдь не незначительную расслабляющую дозу. Ощущение было совсем не такое, как прошлым вечером. Тесный, без единого окна кабинетик, который выделили майору, был точной копией кабинета самого Айвена, ощущение, будто стены угрожающе смыкаются вокруг, не покидало его с той секунды, как на его руке оказался пластырь пробника. Затем фаст-пента сработала, и Айвен тут же перестал понимать, почему помещение показалось ему угрожающим.
— У меня иногда случаются приступы клаустрофобии, — поспешил сообщить он, пока окончательно не забыл. — До сих пор. С того времени, ка...
— Достаточно, — прервал его майор невыразительным и скучающим тоном. Таким образом он перебивал Айвена еще много раз за допрос, но его грубость ничем не задевала. По правде говоря, Айвена сейчас не задевало и не радовало вообще ничего — туман эйфории был слишком густым, чтобы ощущать даже что-то приятное. Стыд, тревога — все это были теперь незначащие слова, но без плохих эмоций не осталось и хороших. А лишь только логическая суть, которую он все время пытался объяснить майору: что когда все закончится, его все же накроет серьезный приступ клаустрофобии.
На третье или четвертое повторение Делигиоргис отыскал в аптечке пузырек с таблетками и выложил две штуки на стол.
— Вот это снимает тревожность. Их можно безопасно употреблять вместе с фаст-пентой и с ее нейтрализатором. Продолжаем. Спрашивал ли вас Форратьер о чем-либо после того, как вы уехали с вечеринки?
— Он почти спросил. Начал задавать мне вопрос, что я знаю о принце — то есть о принце Зерге, а не о сыне Грегора. Но потом сразу приказал мне заткнуться. А я сказал, что ничего не знаю про...
— Достаточно. Отдал ли он вам еще какие-то распоряжения?
— Говорю же вам, он приказал мне заткнуться. «Айвен, заткнись». Я думаю, он хотел...
— Достаточно. Говорили ли вы с кем-либо еще до того, как Форратьер ввел вам нейтрализатор?
— Нет. Только с Баем. И он не хотел, чтобы я говорил, но я...
— Достаточно. — Делигиоргис сделал несколько пометок на лежащим перед ним листе бумаги, но Айвен сидел слишком далеко, чтобы разобрать написанное, да еще вверх ногами. — Очень хорошо, майор Форпатрил. Теперь я ввожу вам нейтрализатор.
Откат был жестоким, как Айвен и ожидал: стены нависли над ним, и сила тяжести словно увеличилась вдвое. Он схватил предложенные таблетки и заглотал их всухую.
Делигиоргис распахнул дверь и придержал ее открытой.
— Благодарю за сотрудничество, майор. Вы не могли бы, выходя, позвать сюда следующего в очереди?
Айвен выдохнул воздух из судорожно сжавшихся легких и просипел:
— Конечно.
После допроса он не вернулся к себе в кабинет, а пошел прогуляться — быстрым шагом, но стараясь не бежать — в новое крыло здания, то, где все лестничные колодцы были сплошь стеклянными. Он поднялся достаточно высоко, чтобы отыскать никем не занятую лестничную площадку. Там он присел на нижнюю ступеньку и принялся делать дыхательные упражнения, которым его научил терапевт. Уже много лет он к ним не прибегал. Наконец, его отпустило: подействовало то ли правильное дыхание, то ли бледный солнечный свет, то ли лекарства.
Хотя антидепрессанты мало чем могли помочь с реальными страхами или их последствиями; тошнотворное осознание того, что он мог сейчас выболтать все, что угодно, не покинуло Айвена, даже когда он достаточно пришел в себя и был готов вернуться на рабочее место.
Разумеется, "мог" не значит "выболтал". Майор СБ попросил его повторить заданные ему вчера вопросы, но когда те оказались невинными, ответы Айвена на них его уже не интересовали, и при каждой попытке их пересказать майор его прерывал. На сей раз доза препарата была достаточно велика, чтобы Айвен повиновался тут же. И все же запоздалое осознание своей полной уязвимости было страшно мучительно. Внезапно он испытал униженную благодарность по отношению к Баю, которому вчера хватило порядочности воздержаться.
А ведь сколько всего он еще наболтал на вечеринке, ой-ёй. И все гости Форташпулы — а их было немало, и не только они теперь знали, что Айвену не составляет труда обсуждать со знатоками вопросы привилегий и передачи власти. Как ни странно, это тревожило его сильней, чем треп с с Баем насчет его дурацкой физиономии и... ну, всего прочего. Убедить весь мир, что Айвен Форпатрил не разбирается в политике от слова вообще, было простым, безотказным, дуракоустойчивым способом продемонстрировать, до какой степени ему на все наплевать. Другого варианта доказать миру полнейшее отсутствие у себя амбиций Айвен не знал. Должен ли он теперь беспокоиться на этот счет? Он слишком стар для перемен. И слишком стар, чтобы продолжать играть свою заезженную роль. А если есть еще какая-то альтернатива, то он слишком стар, чтобы отыскать её тоже.
Так что сообщить Баю о своем к нему отношении было чем-то почти неважным. В сравнении. Байерли должен был давно что-то заподозрить. Единственным известным Айвену высшим фором, от кого не исходила аура подавленного гомоэротизма, был кузен Майлз. Правда, Бай в каком-то смысле тоже был исключением — он никогда и ничего не подавлял.
Айвен прокрался обратно в свой кабинет.
— Тяжко пришлось? — спросил Лекок. Он открыл ящик стола, где хранил свой запас шоколадных тянучек, и протянул коробку с конфетами Айвену.
Айвен взял одну и пожал плечами:
— Могло быть и хуже.
*
Через неделю после злополучного приема у Форташпулы Байерли нагрянул к Айвену поздно ночью. В тот вечер Айвен не выходил из дома — он валялся в полудреме на диване, пытаясь уговорить себя раздеться и пойти спать в постель. Он знал, что утром пожалеет, если заснет прямо так, но утро казалось чем-то ужасно далеким. Как и дверной звонок: Баю пришлось прозвонить трижды, прежде чем Айвен добрался до панели на стене и нажал кнопку.
— Это Байерли, — Айвен видел сквозь покрытое морозными узорами окно, как тот сгорбился под колоннадой на крыльце, мог разглядеть даже парок от его дыхания.
— Я подумал, что тебе будет интересно это узнать. Мы выяснили, откуда взялся тот «пунш».
Что за пунш? Ах, да. Айвен мысленно поставил кавычки вокруг слова.
— А-а, — он нажал кнопку «открыто», еще не решившись до конца. Но да, эту историю он предпочел бы знать. — Входи и поднимайся.
Вошедший Бай садиться не стал. Он привалился к креслу и принялся рисовать пальцем на обивке.
— Началось все с капрала из отдела снабжения СБ. Его двоюродный кузен — собственно дилер. Они приворовывали фаст-пенту, разводили ее и делали пластыри-наклейки, а затем продавали как препарат для вечеринок: до чего-то более преступного их планы не доходили.
Айвен задумался.
— Но у Эдит — очень даже дошли. Наверняка это она налепила мне ту дрянь. И она не из тех, кто подсовывает фаст-пенту друзьям просто ради шутки. У нее было что-то на уме.
— Что ж. Отслеживать ее источник бессмысленно — я и так знаю, откуда она добыла препарат и насколько легко ей это было сделать.
— Но как ты это выяснил?
Байерли пожал плечами — жест, который почти потерялся под его сложного покроя пальто.
— Я откупился от Саши Форвенты. Предложил ему половину, а свою припрятал, после чего у нас была милая, бессвязная беседа о том, как трудно в нынешние дни зарабатывать карманные деньги, и какие скандальные цены у оптовиков, и какая будет удача, если славный парень вроде Аристида Дюруа возьмет у тебя товар. После этого я пообедал с невестой Аристида, мы поболтали, и я согласился, что, конечно, просто ужасно, как ведет себя сестра Аристида — никакого самоуважения, бедняжка — и как благородно, что Аристид о ней забоится. А потом я зашел к Сюзанне Дюруа и предложил ей то, что осталось после Саши, и мы поговорили о том, что за клевая штука эти наклейки, и как от них словно в небе паришь, даже эта ледышка Эдит согласилась, что это клево, так что взяла с собою немного на потом, может, теперь она не будет такой букой... — Он устало привалился к креслу. — После всего этого расспрашивать Эдит уже необходимости не было.
— Да ну! — Хоть Бай и засыпал его подробностями, Айвен склонен был думать, что услышал сокращенную версию: вокруг глаз у Бая были темные круги, а одно веко дергалось, словно он как минимум один лишний день обходился кофе вместо сна.
«Или даже не один».
— Бай, на сколько тебя еще хватит? С таким... образом жизни, — Айвен изобразил неопределенный жест, обозначающий и костюм, и перчатки, и осунувшееся лицо своего собеседника.
По иронической улыбке Байерли вообще ничего было невозможно прочитать.
— А теб? На сколько? — Он все же присел в кресло, вытянув скрещенные в лодыжках ноги и тяжело откинув голову на спинку. — Ты тянешь армейскую лямку дольше, чем я служу информатором — у тебя уже все двадцать лет стажа на Службе набежало.
— Зависит от того, как считать, — поправил Айвен. — Для полной офицерской пенсии считают года с момента присвоения первого звания, а не просто время на Службе.
— О, пардон, обсчитался. И когда же ты дослужишься до своей двадцатки? Через год?
— Через полгода, — Айвен сам не предполагал, что это прозвучит так мрачно.
— И что потом? Тебя оставят служить?
— Вряд ли меня попросят выйти в отставку. Протекционизм на Службе до сих пор кое-что значит.
— Это точно, — согласился Бай. — Они просто заметят — чисто абстрактно — что так много талантливых молодых людей ищут свое место в жизни и как жалко, что невозможно предоставить им всем достойную работу.
— Боже правый! — изумлённо уставился на него Айвен. — Ты случайно не от моей матери эту фразу подхватил?
— Не знаю, почему ты упорствуешь в своем заблуждении на этот счет, но нас с леди Элис связывает лишь поверхностное светское знакомство.
— О, извини, — искренне поправился Айвен.
— Не за что. Но ты прав. Я становлюсь слишком стар, чтобы носиться веселой толпой вместе с юными сорвиголовами, а среди тех, кто остепенился, став респектабелен и опасен уже в зрелые годы, у меня сложилась определенно неважная репутация, так что вряд ли они захотят видеть меня в своем обществе. — Он прищурился. — С другой стороны, есть ты...
— Дохлый номер. Я не продаю своих друзей за деньги.
— Я тоже никого за звонкую монету не продаю, — отрезал Бай.
— Нет, конечно, — извинился Айвен. — Ну, прости. Ты уж точно за это время принес Империи больше пользы, чем я сам. — Бай наморщил лоб, и Айвен уточнил: — Те фокусы, в которые втягивал меня мой дорогой кузен, не в счет.
— Ну, раз ты настаиваешь на этом так яростно, не буду спорить. Итак, что ты планируешь, Айвен? Намерен еще двадцать лет бегать в Генштабе за кофе? Мне просто любопытно, — добавил он, когда Айвен не ответил.
— Не знаю. Мне нравится моя работа. Я просто... я не знаю, на что это станет похоже через пять лет, когда мои рапорты начнут подписывать люди младше меня по возрасту.
Бай издал неопределенный звук — одновременно сочувствия и согласия.
— Итак, на этой депрессивной ноте я собираюсь отбыть домой. Так рано мне не удавалось лечь уже неделю.
Он встал, постоял немного, с виду усталый, но довольный — чему явно не могло бы быть причиной общество Айвена. И Айвен решился.
— Бай, спасибо. За... за тот вечер и за что, что ты повел себя, ну, порядочно.
Трезвым такие вещи произнести вообще нелегко, но сказать их было надо, а лучший момент, чем эта минута странной интимности, сложно было и вообразить.
— Порядочен, — кисло повторил Бай. — Ну, да. Всегда можешь рассчитывать на меня и на то, что я закрою глаза на твои гомоэротические порывы. Доброй ночи.
— Я не... не прошу тебя сделать вид, что ничего не произошло. Просто... ну, спасибо, что ты меня ни во что такое не втянул.
Вот теперь Бай каким-то образом разозлился:
— О, всегда пожалуйста, ну, конечно же! Так приятно знать, что ты ценишь мое самообладание и умение не воспользоваться ситуацией, когда мой друг под дурью, и его можно склонить на что угодно. И почему это подобное самопожертвование обычно остается без награды?
Он шагнул к двери, но Айвен перехватил его возле вешалки. Плечо Бая, за которое он схватился, было твердым и дрожало от напряжения.
— Слушай, придурок, я просто пытаюсь тебе объяснить, что в ту минуту я вправду хотел! — Бай замер. — Именно то, что я тогда сказал. Я хотел это сделать.
Бай шумно выдохнул, и, кажется, его немного отпустило.
— Разумеется, ты этого хотел, Айвен. — его ноздри все еще были белыми от гнева, но голос стал мягок. — Ты же был под наркотиком правды. — Он вывернулся из хватки Айвена, забрал пальто с вешалки и накинул его себе на плечи. — Но, само собой, я счастлив, что, поделившись со мною этими подавленными желаниями, ты не чувствуешь себя неловко. Уверен, что моя несравненная проницательность тому немало способствовала. Звони в любое время.
— Ох. Бай, я все еще хочу этого — и, клянусь, сам даже не понимаю, почему!
И Айвен поцеловал его.
Зря он в тот раз хвастал: поцелуй вышел просто ужасным. Бай стоял неподвижно и вообще никак не отвечал. А Айвен, который разрывался между желанием все же убедить Форратьера в своей искренности и просто отшатнуться, реально не мог сделать ни того, ни другого. К полному взаимному конфузу, они двое столкнулись зубами и носами. Наконец Бай, заморгав, сомкнул губы и пожевал ими, словно проверяя, не обманывают ли они его и действительно ли ощутили нечто столь странное.
— Ну, и я не понимаю. Доброй ночи, Айвен.
Бай выскочил за дверь, даже не застегнув пальто. Дверь за ним захлопнулась со стуком и еще вздрогнула, когда по коридору прошелся сквозняк от лифтовой шахты.
«Вот так».
В признании в трезвом состоянии есть один плюс. Потом ты можешь нажраться до полной отключки.
*
Утро принесло Айвену краткие и бурные мысленные дебаты, что лучше: то ли позвонить на службу и предупредить, что он плохо себя чувствует и не придет сегодня, то ли потратить таблетку от похмелья из своего неприкосновенного запаса — одну из тех, которые в Имперском Госпитале тебе не пропишут. Он выбрал таблетку. К тому времени, как она подействовала окончательно, он уже успел на работе просмотреть половину своей утренней почты и оценить всю ситуацию под должным углом.
Честное признание себе и Баю в том, что Айвен действительно его хотел, принесло ему головокружительное ощущение свободы и далось легче, чем он себе воображал. А вот то, что этому чертову тупице Байерли не хватило решимости довести дело до конца — это оказалось сложнее пережить. Но в целом, плюсы уравновесили минусы. Наверное. В конце концов.
*
— Я слышал, ты за эту неделю дважды свел знакомство с фаст-пентой, — уточнил Майлз. Его дыхание оседало кристалликами инея на теплом шерстяном шарфе. — Ты в порядке? Вид у тебя несколько ошарашенный.
Айвен был в порядке — а Майлз все себе выдумывал. Последние четыре месяца кузен провел в долгом вояже по Округу в компании Катерины и детей, однако с приближением Зимнепраздника и выборов мэра у него не осталось вариантов, кроме как вернуться в столицу и в первый раз в роли графа Форкосигана открыть двери своего особняка.
Айвен пожал плечами.
— Ничего особо скверного со мной не произошло. Разве что отныне каждая собака в городе знает, что именно я думаю о политике Грегора в области ленного землевладения.
— Более того, знает, что тебе вообще знаком этот термин. Да уж, пока я уезжал из столицы, политические дискуссии здесь поднялись на новый уровень.
— Вряд ли. Ты же так и не слышал, как старая Луиза Фортала разглагольствует насчет собачьего дерьма.
Хорошо нацеленный снежок разбился о стену караулки. На лужайке маленькая Хелен нарезала победные круги вокруг своего брата. Майлз махнул рукой в сторону детей:
— О, жаль, что я пропустил это.
Он соступил с дорожки на снежный покров, хотя свежевыпавший снег доставал ему уже до колен, а ближе к стене было еще глубже. Майлз остановился, когда провалился в снег почти по пояс — и сквозь слишком плотный сугроб не получилось бы легко пробраться.
— Ну, так как? Побредем вперед или выберемся на улицу и попытаемся проломиться через розовые кусты?
— Я за первый вариант. Только ты пойдешь вслед за мной, — предложил Айвен.
Майлз кивнул. Одной рукой в варежке он сделал широкий приглашающий жест, пока другой волок за собой свернутый баннер, точно мушкетерский плащ. Лужайка перед особняком лежала нетронутой целый месяц, пока падал снег, и в его толще успело схватиться сразу несколько корок наста, которые пришлось проламывать на ходу. Айвен трамбовал снежную целину как мог, сухой снег волной вздымался вокруг него, усеивая шинель и ложась на воротник.
— Кстати, раз уж ты заговорил..., — начал Майлз.
— О собачьем дерьме?
— О политических дискуссиях. Хотя оба этих предмета довольно схожи...
Айвен наконец добрался до невысокой стены; Майлз смахнул с ее верха слой снега и глянул поверх:
— Я думаю, здесь за кустами роз будет видно. Дай мне один анкер. — Майлз безуспешно подергал за железяку, выругался и стащил с рук варежки. — А что говорят насчет выборов? И в городе, и у вас в Генштабе?
— В Генштабе на эту тему стараются не особо распространяться. Генералы все еще помнят времена МПВ, что весьма способствует аполитичности.
Майлз приспособил крепление одного конца баннера в щели между камнями.
— Я бы подумал, что военные все как один за Свободу. Он популярен.
— Ну, если армейские кого-то и поддерживают, то его, — согласился Айвен. — В этом смысле у него фора. Но как генштабовцы намерены проголосовать на самом деле... — Он попытался в очередной раз пожать плечами, но тут Майлз вручил ему свернутый в рулон второй конец баннера. — Об этом они не говорят вслух.
Айвен разметывал снег вдоль стены, пока Майлз пробрался вслед за ним, раскатывая баннер за собой.
— Разве что в подпитии.
Теперь баннер развернулся на всю длину, и Майлз так же закрепил его второй край. Айвен перегнулся через стену и проверил: полотнище висело ровно, прямо и, слава богу, нужной стороной. «Голосуйте за Формензис», гласило оно, а в углу под лозунгом мелкими буквами был указан комм-код кандидата от партии прогрессистов.
— Смотрится неплохо. Теперь мы можем вернуться в дом?
Майлз потер замерзшие ладони, обратно натянул варежки, снова потер руки и похлопал себя по бедрам, отряхиваясь.
— Я обещал Катерине не пускать близнецов в особняк, пока она не закончит с письмами.
Леди Абигайль Формензис была бывшим проректором Университета Форбарр-Султаны и близким другом госпожи профессора Фортиц. Новая графиня Форкосиган развернула в ее пользу неутомимую эпистолярную кампанию, еще находясь в Округе, и надеялась ограничиться письмами даже сейчас, когда вернулась в город.
Вокруг лежал целый акр нетронутого снега, и должен был пройти не один час, прежде чем Хелен с Сашей устанут.
— Почему бы мне не повести их на каток или что-то вроде того? А ты иди в дом, согрейся.
Майлз, теперь пытающийся согреть пальцы дыханием, с надеждой вскинул голову:
— Что, правда?
— Я был лишен возможности дурно влиять на твоих детишек все то время, пока вы были в Округе. Теперь я буду с удвоенной силой ругаться у них на глазах и баловать их за ужином, так и знай.
— Спасибо тысячу раз. — Майлз громко свистнул и замахал близнецам. Потом снова повернулся к Айвену и серьезно начал: — Айвен...
— Да ладно, не за что.
— Я не про то. Просто... если кто-то тебе интересен и ты хочешь за него проголосовать, я буду рад освободить тебя от твоей присяги.
Он засунул руки в карманы и отвернулся.
Но ни политическая партия, к которой принадлежал Майлз, ни сообщество коллег по работе не казались Айвену достаточно хорошими причинами, чтобы предпочесть того или иного кандидата — или сюзерена.
— Я еще не решил, — честно ответил Айвен.
— Не решил что? — это, барахтаясь в снегу, добралась до Майлза его дочка.
— Буду ли я голосовать.
— Но это же глупо. Вот я — буду! — заявила Хелен.
— Тебе всего шесть, лапушка, — уточнил Майлз. — Саша, куда делась твоя шапка?
Юный лорд Форкосиган достал шапку из кармана и показал: на шапке снега не было, зато его волосы были щедро припорошены белым. Хелен, с потрясающим для ее нежного возраста презрением, заявила:
— А какая разница, сколько мне лет?
Айвен встрепал ее волосы под мягкой вязаной шапочкой.
— Мы сейчас пойдем кататься на коньках, детишки.
— Только тихонько, — уточнил Майлз.
— Конечно, тихонько. На самом деле я забираю вас с намерением убить, разрезать на кусочки и продать колдунам.
— Ты всегда так обещаешь и не делаешь, — пожаловался Эйрел Саша, и они с сестрой побрели по снегу к дому, а Майлз — за ними, напоследок предложив:
— Возвращайтесь к ужину в 19:00. Ужин я тебе точно должен.
Айвен привез детей на сверкающий каток, залитый на парадной площади, прямо возле покрытых инеем, словно пирог — глазурью, дворцовых стен.
— Ну как, ваши друзья здесь? Доренка, Карин, Ливия, Милли, Галя?
— И Дюша! — вставил Эйрел Саша, для которого рождение нового принца стало долгожданной новостью после целой цепочки кузин и сестер.
— Дюше всего три месяца, мелкий, и я точно уверен, что на коньках он пока не катается. Надевайте-ка свои.
— А ты? Ты тоже будешь кататься?
— Да, как же ты, дядя Айвен? — Хелен уперла кулачки в бедра и нахмурилась. — Ты забыл свои коньки, верно?
— Я вообще понятия не имею, есть ли они у меня, — признался Айвен.
— Тогда ты должен взять коньки напрокат, — Она покачала головой. — Вон очередь. Давай, поспеши.
Айвен четко откозырял ей и повиновался. По его прикидкам, еще лет шесть, и Майлз внезапно решит, что недопущение женщин на военную службу — или, как минимум, отсутствие девочек в военных академиях — это вопиющая несправедливость. По вопросу наследования титула женщинами он определенно свое мнение изменил: теперь, когда у Грегора было двое сыновей, а у самого Майлза — три дочери.
— Дядя Айвен! — завопила Хелен с середины катка. Она исполнила аккуратный оборот и театрально присела в реверансе; Айвен одобрительно присвистнул и принялся завязывать свои прокатные коньки.
Разумеется, он любил всех детишек обоих своих кузенов — и Майлза, и Грегора — но в качестве дяди он пользовался правом выбирать себе любимчиков, и ими у него определенно были близнецы. В тот день, когда Майлз распечатал их репликаторы, Айвен от облегчения чуть в обморок не грохнулся: то ли потому, что мог теперь заводить собственных детей, не опасаясь заморочек с наследованием, то ли потому, что с него спала обязанность обзавестись потомством. Он сам не знал точно. Но, какой бы не была причина, ее хватало, чтобы сразу и навсегда полюбить этих мелких паршивцев, а детали, в конце концов, значения не имели.
*
Утром в понедельник в Оперативном отделе все, кому положено было знать, уже были в курсе того, что именно разведал Байерли, и поэтому к ним специально явился офицер-посредник из СБ и провел брифинг по делу об утечке фаст-пенты.
— СБ сейчас отслеживает все возможные связи, — объяснил тот устало, — но пока сумело пройти не по всем из них. Профессиональные торговцы наркотиками всегда ведут учет, кому именно и сколько они продали, но «золотая молодежь»... — Он развел руками. — Они приносят на вечеринку столько наклеек с препаратом, сколько зачерпнут одной рукой из ящика своего стола, или передают их кому-то из знакомых своих знакомых, даже не удосужившись спросить его имени. Как результат, мы еще не обнаружили где-то от сорока пяти до семидесяти половинных доз, и вряд ли у нас появится шанс на них выйти, пока кого-нибудь снова не увезут на скорой с аллергией, как бедного мичмана Раскина. Который, кстати, скоро выйдет из Имперского Госпиталя, вот тут у меня открытка для него, если хотите, можете подписать.
— «Отслеживает все связи», — передразнил Лекок после его ухода. — Как думаешь, это они о чем? Что установили круглосуточное дежурство во всех городских барах?
Айвен немного представлял себе СБшные методы и поэтому на мгновение испытал сочувствие к Баю. Но, черт побери, тот сам выбрал себе эту работу и, значит, в состоянии с ней справляться. Так что он отогнал эту мысль прочь — как и все мысли о Бае.
Но, определенно, в жизни Айвена был где-то прописан «закон сохранения количества Форратьеров», поскольку по дороге домой ним с поравнялся большой лимузин. Затемненное стекло опустилось, а за ним можно было разглядеть кусочек физиономии графа Доно.
— Лорд Айвен. Подвезти вас?
— А давай, — Айвен нырнул в пассажирское отделение. — Привет, Доно. Что на этот раз?
— Случайная встреча, готов тебе поклясться. Но я рассчитываю услышать от тебя ответ на один вопрос. Насчет сбора пропавшей фаст-пенты — много ее еще не нашли?
— По совершенно счастливому совпадению я кое-что об этом знаю, — и Айвен рассказал ему все.
— Черт! — выругался Доно. — Я рассчитывал залечь на дно, пока вся эта история не завершится, но сегодня мы устраиваем прием для леди Абигайль.
— А ты на этот счет параноишь? Что за заговоры у тебя на уме?
Вряд ли прием обещал стать чересчур бурным: Формензис была старой девой, и ей было за семьдесят.
— На сей раз, Айвен, я не храню в голове никаких политических тайн. Но в этом городе до сих пор остается множество людей, которые обожают задавать мне самые личные вопросы исключительно по сексуальным мотивам.
— Могу себе представить. А оруженосцы тебе на что?
— Во-первых, они слишком бросаются в глаза, а во-вторых, им надо еще и дом охранять. Впрочем, со мной будет Оливия, а из нее телохранитель не хуже Цабо. Хотя... — Доно смерил Айвена внимательным взглядом, и в его чертах снова неуловимо проступила леди Донна. — Если ты не против прикрывать мою спину и очаровательно при этом смотреться в парадном мундире, то можешь мне помочь.
— «Лицам, находящимся на действительной службе, крайне не рекомендуется принимать участие в политической активности на чьей-либо стороне», — процитировал Айвен. Хотя на практике это «крайне не рекомендуется» выливалось в то, что все стены и заборы вокруг Генштаба оказались заклеены плакатами «Свободу в мэры!», а на столике в генштабовском кофе-руме его предвыборные брошюры неубедительно прятались под расписаниями футбольной лиги и объявлениями о пропавших собаках.
— Ничего такого тебе делать и не придется. Просто зайдешь вечером ко мне в гости, а там стой и свирепо поглядывай на всех, кто попытается ко мне прикоснуться. Тебе такое делать не в первый раз, уж я-то помню.
— Доно...
— Знаю-знаю. Мы покончили с этим, я теперь женат.
Увы, но это была чистая правда. Граф Доно флиртовал так же легко и непрестанно, как некогда леди Донна — хотя и не с мужчинами (Айвен, похоже, был единственным исключением из этого правила); однако этот флирт теперь не заканчивался ничем, потому что Доно был глубоко и моногамно предан своей Оливии.
— Ладно, — сдался Айвен, потому что иначе этот разговор никогда бы не закончился. — Я приду.
— Отлично. Я уверен, леди Абигайль тебе понравится.
*
Доно, чёрт бы его побрал, оказался полностью прав. Айвену очень понравилась леди Абигайль. Будь она лет на тридцать моложе — или даже на двадцать, точно сказать было трудно — он бы начал увиваться за нею на следующий же день. На ее лице царило выражение «пленных не берем» и сияли голубые глаза. И она была полна решимости превратить Форбарр-Султану в воистину галактический мегаполис, причем ее эмоции по этому поводу походили не на негодующее «Барраярцы!» тети Корделии, а скорее на огорчение коллекционера, который расстроенно морщится при виде экземпляра уникального флайера с пятнами ржавчины, перебитой трубкой подачи топлива и неисправным плазмотроном.
К тому же она трезво оценивала свои шансы на выигрыш.
— О, все мы знаем, что на этот раз раунд будет за консерваторами, — с улыбкой заявила Абигайль Формензис, когда они собрались на шумной кухне особняка, устраивая последнее совещание насчет стратегии на сегодня. — Лучшее, что мы можем сделать — это подкинуть на общий стол несколько здравых идей.
За ее спиной цепочкой выстроились оруженосцы: они принимали от поварят тяжелые подносы, позвякивающие от посуды, и передавали их наверх. Во всем доме нельзя было отыскать более безопасного от подслушивания места. А то и во всем городе, учитывая, что особняк Форратьеров в своем время был выстроен как крепость.
— Где их тут же подберет Глинка и выдаст за свои собственные, — вставила Оливия.
— Но это тоже в своем роде успех, — возразила леди Абигайль. — Для прогрессиста единственная истинная победа состоит в принятии обществом прогрессивных идеалов, а этого никогда не случится, пока большинство не сочтет их своими.
— Давайте все же не сдаваться заранее и рассчитывать еще и на политическую победу, — вмешался Доно. — Она имеет некоторые преимущества, которые победа моральная, пусть и имеющая долговременные последствия, не принесет, — и он сопроводил это весьма волнующей улыбкой.
— Мой милый граф, я буду рада любой победе, какой смогу добиться. — Леди Формензис подняла рюмку с настойкой блестяники и осушила одним деловым глотком. — Так что вперед, точнее — наверх, за победой.
Доно предложил ей руку и шикарным жестом провел сквозь строй поварят в коридор. Айвен — за ним, взяв под руку графиню.
— Она и вправду предполагает, что проиграет? — шепнул он. — Я думаю, результат окажется ничейный.
— Ничья между Свободой и Глинкой — да; каждый из них наберет около тридцати пяти процентов или чуть меньше. Но она — не больше тридцати двух.
Для Айвена даже такой результат звучал истинной ничьёй, но он-то привык к борьбе Майлза в Совете Графов, где речь шла не о процентах, а об единичных, персональных голосах, и обладателя каждого из них можно было или переубедить, или заставить, или просто заманить в засаду в последнюю минуту и не допустить на голосование. Однако в городе с миллионным населением, даже если голосовать собираются не все его жители, два-три процента — это слишком большое количество людей, чтобы на них можно было повлиять какими-то прямыми действиями.
Хотя повлиять на мнение некоторых присутствующих леди Абигайль к концу своего раунда вопросов и ответов сумела. Однако некоторые из самых непрошибаемых ее оппонентов, например, молодой Форсмит, оказались, наоборот, раздражены и выбиты из колеи.
— Нет, лорд Роджер, — повторяла ему леди Абигайль, — я не вижу причин для беспокойства. Я не верю, что для города окажется пагубен ровно такой же уровень налогообложения, какой несет на себе весь остальной Округ и при этом уже двадцать лет процветает. Если что-то и погубит Форбарр-Султану, так это что-то из разряда недальновидных и ненадежных спекуляций, к которым прибегают здешние землевладельцы в попытке снять с себя бремя положенных им расходов.
— Тогда граф Форлейн должен стать вашим лучшим другом, — выкрикнул кто-то из толпы. Раздался натужный смех, но леди Абигайль весьма твердо сообщила, что граф не нашел нужным делиться с нею своими планами, и попросила следующий вопрос.
— А что там с Форлейном? — спросил Айвен у Доно шепотом чуть позже. Решительно жестикулирующая леди Абигайль царила в центре внимания посреди бальной залы, а Доно рыскал повсюду, как овчарка, сгоняя гостей поближе к ней, тогда как Оливия затем отсекала их от толпы и направляла в сторону прочь.
— А ты не слышал? Он сдал внаем свой родовой особняк. И переехал неизвестно куда: возможно, снял квартиру в доходном доме, как старый чудак Форвользе... А, Фортрифранни, рад, что ты смог зайти! Тебе уже удалось поговорить с леди Абигайль о высшем техническом образовании? Нет? Позволь мне ей тебя представить.
Прошло минут десять, прежде чем вернувшийся Доно договорил:
— Но он давно играет на рынке недвижимости.
Айвен постарался вникнуть в логику этой фразы.
— Кто? Форлейн?
— Чтобы компенсировать рост налогового бремени на свои владения, ему нужно установить просто немыслимую арендную плату. Возможно, у него заранее была договоренность с каким-нибудь нанимателем — интересно, не намерен ли он он сдать особняк под головной офис какой-нибудь компании?
— Налоговое бремя?
Давным-давно Айвен решил для себя, что множество неоспоримых недостатков жизни на съемной квартире компенсируются одним ее огромным достоинством: когда в три часа ночи у тебя прорвет трубу, это станет не твоей головной болью и не твоей ответственностью. И как бы громко он ни жаловался на управляющую компанию, ответственную за состояние его дома, но почему-то считающую, что эти проблемы — не ее проблемы, однако до сих пор просматривал в газете колонку «сдается в наем», а не «продается». Так что все проблемы собственников-землевладельцев были для него китайской грамотой.
— Ну же! Место жительства графа — это земля его Округа, — пояснил Доно. — Если я и должен платить налог за эту груду камней, то плачу ее себе самому, по мною же установленной ставке — так что, фактически, мой особняк налогом не облагается. Но если Форлейн перенес свое знамя куда-то еще, его бывший особняк подлежит обложению налогом на имущество так же, как любая другая недвижимость в городе.
— И ставки этого налога будут теперь расти. Хм. Интересно, что у него на уме.
— Бог весть. О, Рене, вот и ты, — Доно взял графа Форбреттена под руку (его друг Рене явно не входил в число подозрительных лиц, которые могли бы хитростью подсунуть ему фаст-пенту) и ввинтился в толпу, собравшуюся вокруг леди Абигайль. Айвен двинулся за ними.
— Леди Абигайль, — начал Доно, — скажите, не могли бы вы повторить свои недавние слова по поводу законов против дискриминации для графа Форбреттена? Генетическая дискриминация, как вам известно, имеет для него лично существенное зна...
Кружок столпившихся людей немного разошелся, и Айвен вдруг оказался плечом к плечу с Байерли.
Продолжение в комментах