словотворчество некстати

Пришло в голову богатое слово - "гЕмоэротика". Как раз в русле ныне сочиняемого фика.



К несчастью, как раз в тот момент, когда я чаевничала...

Результат: пузыри от смеха, разлитый чай и возмущенный вопль мужа "Ты что творишь?"

@темы: юмор

---

в ожиданиии бёздника

И вот уже скоро, через каких-то пару дней станет мне столько лет, сколько Корделии... а ни одной головы на моем счету...

О чем я мечтаю в подарок? Наверное, об интеллектуальном пиршестве. Смесь сладкого (любимые герои), пикантного (слэш), радующего глаз (можно и картинку) и полезного для здоровья (глум и анекдоты: говорят, 5 минут смеха продлевает жизнь на час).
Складывать сюда.

@темы: Я

---

позор или шалость?

А вот если подумать...
Что вообще означает для барраярца огласка его связи с мужчиной?
Говоря по-научному, как сильна там гомофобия?

- Несмываемый позор, дальше только дуэль со всяким, кто упомянет
- Значит, он недостаточно мужественен, в "мужской" культуре - признак слабости
- Если он спит с мужчинами, значит, не нравится женщинам
- Пусть сына родит, а там хоть трава не расти. Кому дело, с кем он спит?
- У кажого свои пороки. Вот сын графа Фор-такого-то не просыхает с утра до ночи, а лорд Фор-сякой продул в карты все семейное состояние...

(Последнее - точно как в анекдоте.
- Ой, бабоньки, а меня-то муж алкологик... - А у меня... гомосексуалист, во! - Голос с балкона: "Машенька, сколько раз тебе повторять: не гомосексуалист, а филателист!")

Итак, вы - барраярец, мужчина и фор. Вы узнали ЭТО про одного из своих знакомых. Как вы отреагируете? (не считая весьма вероятного мысленного возгласа: "Ура, наш человек!")

@темы: Буджолд, Барраяр, Мысли вслух

---

почувствуй себя Форратьером

Майя, сразу отмазываюсь: это не намеренная попытка пройтись в очередной раз по больной мозоли. Честно. Просто задумалась и удивилась.

Вот говорится, что Джес Эйрела любил. По крайней мере в годы бурной молодости, когда был еще относительно нормальным человеком. Проверим-ка этот тезис в деле с дуэлью. Да, на эту тему в книгах есть только две цитатки, поэтому домыслов вагон и маленькая тележка, но...

"Значит, теперь я держу этого самовлюбленного высоконравственного сукина сына прямо за яйца. Это будет даже лучше, чем в тот день, когда я рассказал ему о жене."
и
"В тот момент мне определенно пригодилась бы бетанская терапия взамен дурного барраярского совета, который нам дал... не важно, кто."
(Здесь не сказано, о ком идет речь, но... это не отец Эйрела, относительно причастности которого ко всей истории тот сознательно пытался не думать. Жена Эйрела в то же время приходилась сестрой Джесу, так что он был сведущ в истории с обоих сторон. Поэтому я уверена, что "неважно кто" = тот самый друг, сверстник и кузен).

Итак, пытаюсь поставить себя на чужое место. У меня есть друг, к которому я питаю далеко не чистую дружескую симпатию и который при том женат по любви на моей родной сестре. И вот я:
1) сообщаю ему, что моя сестра шлюха и изменяет ему
2) получаю таким образом возможность им управлять
3) уговариваю его решить дело дуэлью, как подобает мужчине, хорошо при этом зная, что он рискут головой дважды

Это доказательство любви?

Если же экстраполировать утверждение "все еще любит" на 18 лет вперед, то предложение эффекта ради снять скальп с любимой моим вожделенным приятелем женщины тоже... показательно.

Нет, ревность в этом деле я вижу отчетливо и через край. Но любовь?

@темы: Буджолд, Джес, Мысли вслух

---

вы просите песен? а также стихов?

Ну, упросили вы меня.

В архиве (все там же на http://barrayar.slashfiction.ru) отныне и навеки открывается раздел всяческой тематической поэзии.



Там пока немножко: сонет неизвестного капитана для кронпринца Зерга (мой), признание Бела Майлзу Нейсмиту (от Анеле) и вольное изложение в виде замечательного филка романа Эйрела с Джесом Форратьером (Maya Tollie)...

@темы: мой сайт

---

о технике спаривания

А скажите-ка мне, друзья слэшеры, с какого потолка вы обычно берете идеи для создания пары?

Варианты, пришедшие мне в голову - см. ниже.
Можно предлагать и другие.
Комментарии - можно и нужно.

Вопрос: Как вы подбираете слэшевую пару из персонажей исходного текста?

1. я ОЧЕНЬ люблю NN и хочу ему дать самое лучшее. Кто у нас там лучший?		6	(14.29%)
2. ну, эта (A+B) пара уже традиция - добавлю свое слово и я		2	(4.76%)
3. эти люди работают вместе. Может, не просто работают?		7	(16.67%)
4. он (неважно кто) ужасно сексуален, на него любой нормальный человек польстится		5	(11.9%)
5. эти двое враждуют. Давайте-ка исправим, прямо по старику Фрейду.		6	(14.29%)
6. ну-у, именно эта пара - это жутко смешно...		4	(9.52%)
7. Они антиподы? Только противоположности и сходятся!		6	(14.29%)
8. Важнее всего соблюсти верность канону и психологическую достоверность		6	(14.29%)
Всего:		42 Всего проголосовало: 21

@темы: Вопросы, Слэш

---

Новый фанфик. "Душой и телом"

"Душой и телом"
Автор: Жоржетта ([email protected])

Фэндом: "Форкосиганы" Буджолд
Пэйринг: Эзар/Иллиан
Слэш. Рейтинг PG-13

Бета: Maya Tollie, Awaiter.

Сюжетное продолжение "Неоспоримой логики" и "Заразы воображения". Действие происходит после постельной сцены Джеса с Зергом, полчаса спустя. Рассказ в цикле третий и последний.

Читать здесь! Комментировать ниже. Большая просьба - оставляйте отзывы, а то автор скончается от неутоленного любопытства.

***

Секретарю приказано дожидаться в приемной, пока Его Величество ведет беседу с Его Высочеством.

Пощелкивает кондиционер; тоненьким, на пределе слышимости, писком заходится сенсор безопасности; негромким эхом доносятся мерное шлепанье шагов по коридору. Но звуки гаснут в вате напряженного ожидания, когда ежесекундно, точно выстрела, ожидаешь гневного взрыва из-за притворенной двери кабинета. Пока оттуда не расслышать ни слова. Еще бы...

Нужно быть законченным идиотом, чтобы намеренно заставлять императора ждать. Идиотом, предпочитающим рискованные игры с огнем, - или просто его единственным сыном и наследником. Который после разудалых забав в караван-сарае резонно ожидает отцовского разноса и, не мудрствуя лукаво, отключает в своих покоях комм, доводя Эзара, и так не славящегося мягким нравом, до белого каления. Разумеется, секретарь, которому наконец было приказано кронпринца привести, пулей вылетел из императорских покоев.

Жаль, что ему не приказали в тот раз что-нибудь простое и привычное для эсбэшника - например, разряжать взрывное устройство.

Диванчик, изученный до микроскопических трещин в рыжей кожаной обивке, непонятным образом раскаляется под седалищем. Нестерпимо хочется сунуть голову под струю холодной воды, вернуть себе ясность рассудка. Чтобы из памяти смыло всю эту грязь. Липкую и приторную, как сироп.

... Когда дверь послушно и невинно распахнулась по его стуку, он был совершенно не готов к картине, ожидающей его внутри. Спертый воздух, интимный полумрак и двое разгоряченных вполне недвусмысленным занятием полуодетых мужчин, откровенно меряющих его взглядом. Ну и что? Он офицер, а не институтка, нескромными взглядами его не проймешь. Да вломись он по ошибке в ванную к обнаженной высокородной красотке, был бы хотя бы формальный повод для смущения.

Смущение-возмущение... Задохнулся ли он от негодования или просто после спешной пробежки по коридорам? От стыда? От неумения достойно ответить на пошлости Зерга. От того, что нельзя, хоть и жутко хочется, встряхнуть за шиворот этого вечно пьяного пижона, которому неизбежно придется приносить присягу верности. Или просто от того, что его деловому ледяному спокойствию хватило одного взгляда на две фигуры на постели, чтобы разлететься вдребезги?

К счастью, осколки ледяной брони осыпались метафорически и беззвучно, а миру по прежнему являл себя лощеный офицер. Жесткая парадная выправка. Четкий уставной салют - ровно с той долей выверенной небрежности, какую себе позволяют штабные аналитики. Щелчок каблуками. "Его Величество желает Вашего немедленного присутствия, кронпринц". Надо надеяться, голос остался как должно ровным, а физиономия - бесстрастной...

Да, признается себе лейтенант, он позорно сбежал. Оправдываясь перед собою, что приказ был однозначным: кронпринца к императору немедленно. Немедленно. Вот если через час, можно было бы тогда и присоединиться... Хи-хи. Ну, хотя бы просто остаться. Между прочим, офицер разведки - не кисейная барышня. А создать у Его взбалмошного Высочества впечатление, что лейтенант несказанно польщен его вниманием, было бы не лишним. "Наше дело получать информацию - а не делиться ею", так что личные чувства разумнее было бы оставить при себе.

Он прекрасно видит, что именно в чувствах все и дело. Вместо положенного брезгливого равнодушия или едкой язвительности его сейчас заливает жаркой, неуправляемой волной злости. Смешанной с... "Ну уж договаривай, бесстрастный ты наш", - некстати вмешивается внутренний голос. - "С возбуждением. Доигрался, мыслитель хренов, со своими абстрактными рассуждениями на тему секса. Можешь переходить к практическим занятиям - тебя радушно готовы принять третьим".

Лейтенант тщетно пытается придушить непрошеный голосок с его скабрезностями и призвать свои мысли к обычному безупречному порядку - такому же, что царит у него в ящиках или на рабочем столе, всегда готовых к придирчивому инспекторскому смотру. К сожалению, сейчас мысли больше походят на стол после бурной пирушки, где размякшие помидоры, надкушенные кружочки колбасы, хлебные крошки или стакан с отпечатками помады удается в лучшем случае прикрыть скатеркой. И особая извращенность ситуации в том, что это блюдо совсем не в его вкусе.

Поколотиться бы головой о стенку - может, это из нее выбьет дурь? Скорее всего, нет. Разве что на подозрительный стук выглянет император, пребывающий ныне не в лучшем расположении духа, и отправит своего секретаря прямиком либо на обследование к психиатрам, либо на гауптвахту - за небрежное обращение с ценным имуществом.

Гипотеза обдуманной диверсии против его рассудка, к счастью, отпадает. Если доложить по инстанциям, что коммодор Форратьер вместе с кронпринцем покушался на государственную собственность, то бишь мозги лейтенанта Иллиана, это заставит начальство всерьез усомниться в наличии у лейтенанта упомянутых мозгов. Значит, предателем-диверсантом оказалось его собственное подсознание. Пятая колонна. Саботажник в собственном тылу. Жаль, нельзя прибегнуть к Высочайшей милости и попросить государя специальным эдиктом запретить наличие у офицеров СБ всяких темных закоулков души. Выход один: призвать на помощь главную ударную силу - здравый смысл - и разобрать свою проблему рационально.

Лейтенант поступает, как положено аналитику, и, сверля невидящим взглядом дверь приемной, мысленно раскладывает три версии - каждая, как полагается, под своим условным девизом.

"Женат на работе, измен не допущу". Настолько зарылся в дела, что перепсиховал с непривычки к интимным зрелищам: иммунитета не хватило? Нет, не пойдет. Его же не держали в монастыре или в камере одиночного заключения, уберегая от, мать их так, плотских искушений. Да и привычки, краснея, забиваться в угол при одном взгляде на журнальчики "для взрослых" за ним не водится.

"Красть - так миллион, трахать - так принцессу". Может, в скромной душе младшего офицера всегда зрело непомерное честолюбие, которое и взыграло, уязвленное явной насмешкой? Снова не попал. Форские статусные игры всегда ему были глубоко чужды, а нынешний пост искренне кажется незаслуженным.

"Хочешь, но молчишь". Прогрессирующая гомофобия с похотливо-отягчающими обстоятельствами, вытащенная нескромным предложением на белый свет? Снова пальцем в небо. Наплевать ему, честно говоря, кто, с кем и в каком виде спит. И кронпринц ни разу не соизволил ему ранее являться в эротических мечтах. В кошмарах - тоже.

Итак, все неверное отброшено, и в сухом остатке - правда. Шок от того, что в непотребном виде перед ним валялся не просто молодой фор с дурными манерами. А наследник престола. Будущий император. Император. Вот и ключевое слово. Об императорах не шутят, не рассказывают сальных анекдотов. Их нельзя представлять себе в постели, полураздетыми, доступными для нескромного взгляда и жадного прикосновения. От них нельзя ждать небрежного приглашения в койку - именно потому, что любое высказанное этим Голосом пожелание равносильно приказу.

"Замечательно! Выходит, ты, затаив дыхание и облизываясь, ждешь от императора Эзара приказа "марш в постель"? И обижаешься на авансы сына из-за того, что тебя не обращает внимания отец? " - подсказывает глумливый голосок.

Тьфу! "Кто про что, а сержант - про Устав...", как шутили в училище. И не пристукнуть этого виртуального пошляка, притаившегося где-то глубоко внутри! Лейтенант садится, грустно подперев подбородок ладонью. Одно утешение - если ему когда-нибудь захочется найти общий язык с кронпринцем, достаточно будет отступить в сторонку и выпустить на свободу свое бесстыжее внутреннее "я". Оно без труда вгонит в краску не только одного хорошо воспитанного лейтенанта, но целую роту гвардейцев, только что из увольнительной из караван-сарая.

Даже для хорошо воспитанных честность - лучшая политика: "Да. Все еще жду."

Лейтенант вздыхает. Казуистика - не его стихия. Здорово перекладывать ответственность за свои дурные мысли на высочайшие плечи: мол, если позовет - пойду не глядя, что в огонь, что в постель. Зато вовсе не здорово ждать, твердо зная, что не позовет и не прикажет. И что с каждым днем время Эзара уходит, а время Зерга приближается. Что огонек желания видишь, как в кривом зеркале, совсем в других серо-зеленых глазах, блудливых, молодых и наглых...

"Интересно, как выглядел Эзар в тридцать?"

Портретные снимки тех лет сохранились вряд ли: война. Максимум, на что можно надеяться - фигура в шинели на фоне трофейного танка или догорающего вражеского аэрокара: фигура, соответственно, маленькая, зато танк большой. Но кем бы ни смотрелся молодой Эзар, уж точно не пьяным развязным идиотом. Хотя на абсолютного трезвенника он не похож и сейчас, когда за каждый глоток крепче кефира он ведет войну с единственными, кто смеет ему перечить, - докторами. Лейтенант это знает: ему изредка случалось приходить с докладами и тогда, когда император засиживался за бутылкой бренди с кем-то из своих старых товарищей (или живых легенд преклонного возраста - это как посмотреть). Спиртное избавляет того от обычной сухой язвительности, зато дарит охоту к грубым казарменным шуткам. Рецидив военной молодости?

Раскат монаршего гнева за дверью громыхает особенно сильно, даже звукоизоляция не помогает. Минуту спустя створки распахиваются, и появляется кронпринц: покрасневший, злой, стиснувший в ниточку и без того узкие губы. Царившее в кабинете напряжение тянется за ним шлейфом, точно статическое электричество. Не попасть бы под разряд... Вздернув голову и не глядя по сторонам, принц широкими шагами пересекает приемную и выходит, в раздражении хлопнув дверью.

И - тишина.

Бесконечный час тишины, медленно остывающей, как опаленная лучом плазмотрона броня. Впрочем, это здесь она остывает, а за дверь лучше не соваться. В нынешнем уязвленном состоянии духа - тем более. Но и робко топтаться с докладом у императорского порога как-то тоже... не очень. Офицеру не к лицу. А час поздний, и дальнейшая отсрочка становится просто неприличной.

"Не съест же он меня, в самом-то деле?"

Лейтенант щелкает кнопкой комм-линка: - Сэр?

- Чего тебе, Иллиан? - доносится из комма раздраженный голос.

- Распорядитесь отложить доклад до завтра или подготовить вам сводку письменно?

- Какой, к такой-то матери, доклад? А-а... Ты еще здесь? Зайди. - Императорский голос звучит так кисло, что ясно: монарх ставит непонятливых секретарей по досадливости на одну доску с малолетними детьми, зубной болью и парадными церемониями в День рождения.

Шаг за порог, в святая святых. Кажется, масштабы разрушений незначительны: лишь покрывало сдернуто с кресла и в раздражении брошено на резную спинку огромной, безупречно заправленной кровати. На погасшем комм-пульте - округлая темно-янтарная бутылка, пустая стопка с маслянистым потеками на стенках и тарелка с шоколадом. Похоже, бренди в бутылке убыло ровно настолько, сколько в старом императоре - раздражения. То есть микроскопически мало.

- Ты что здесь делаешь?

- Вы вызывали, сэр.

Досадливое хмыканье.

- Я не о том, дурень. Считаешь, я обязан помнить, отпустил ли тебя с дежурства?

- Помнить - моя работа, сэр.

- И дурака валять - тоже?

Сходящиеся к переносице брови предвещают давно ожидаемую бурю. Возможно, человеку более дальновидному хватило бы или такта безвредно разрядить эту грозу - или ума принять огонь на себя так, чтобы, остыв, император был бы ему благодарен. А у лейтенанта выбор небогат: ответишь по уставу - обвинят в тупости, начнешь умничать - в непочтительности. Что ж, не сахарный, не растает.

- Никак нет, сэр!

- То-то. Ишь, распустился... - звучит дальним ворчанием уходящего грома, и усмешка чуть трогает уголки монарших губ. Похоже, гроза пройдет стороной. Но на всякий случай стоит вытянуться по стойке смирно и есть высочайшее начальство взглядом.

Император долго смотрит глаза-в-глаза. Что он видит? Точно - не положенную по уставу бодрую бесстрастность.

Эзар шумно вздыхает.

- Вольно, лейтенант. Раз ты такой правильный и не улизнул со службы, хоть и мог... то поговорим. Садись сюда. - Ладонь хлопает по тисненой коже углового дивана. - Садись, не бойся, я кому сказал?

- Я... н-не боюсь. - "Просто не совсем привык сидеть с императорами рядом и вести задушевные беседы". Это кровать в комнате гигантская, а диванчик небольшой, располагающий к доверительному разговору на минимальной дистанции. Садясь, невольно думаешь о том, как бы не коснуться сидящего напротив Эзара рукой или коленом. Оттого контраст выходит еще сильнее: сжавшийся, как пружина, лейтенант - и монарх, сама поза которого говорит об естественном превосходстве: ноги вольготно вытянуты, отставленный локоть опирается о спинку дивана.

- Сперва налей нам по пятьдесят грамм. Вторая стопка там, на подносе.

Коллекционное бренди глотается молча и залпом, словно лекарство. И лишь в эту секунду лейтенант чувствует, как тает прежде неощутимый ледяной комок, застывший в подвздошье. Как становится легче на душе - и это не метафора. И глупо начинает частить сердце. От крепкой выпивки, наверное.

"Я и не подозревал, что так вымотался".

- Молчишь? Правильно. Ты молчи, парень, говорить буду я. Выговорюсь, а ты терпи. Зато потом внукам станешь рассказывать: "когда мы со стариком Эзаром пили коньяк..." - Император легко и ободряюще похлопывает своего секретаря по руке. - Внуки, хм. У тебя хоть девушка есть?

Лейтенант удивленно моргает. - Постоянной - нет, сэр.

- Почему? Не отвечай, сам знаю: работа. Значит, моему внуку расскажешь. Когда вырастет. Жаль, не успею увидеть, в кого он пошел - в мать или... или в Зерга. - Император делает паузу, досадливо трясет головой. - Стоп. Не буду о нем. Давай лучше о тебе. Мне и моему, - еще крошечная пауза, - преемнику работать с тобой. Твоя ценность выше, чем у любого другого младшего офицера моей армии. Но важней другое - мне с тобой дышится легко. Хотя ты порой, гм, и развлекаешь меня уставным рвением, лейтенант... Мой лейтенант. Мой...?

- Так точно, сэр.

- Мог бы сказать просто "да". На "ты" я тебе перейти не предлагаю, не потянешь. А рапортовать брось. Запомни на будущее, чудо провинциальное: за столом, как и в постели, надо быть проще.

Пауза.

- Ты что, покраснел? - Император смотрит с деланным удивлением. Словно это не он сейчас сказал двусмысленность, а лейтенант ляпнул что-то не к месту. Все знает? Провоцирует? И лейтенант с полной ясностью видит, каким Его Императорское Величество был в его годы. Хулиганистым, вот каким!

- Просто раскраснелся, - отвечает секретарь. - Бренди... хорош.

- А ведь врешь, - спокойно констатирует Эзар. - В глаза своему императору. Ну с чего ты такой... вздрюченный? Призрак Ури в коридоре встретил? Или... - Пауза, невеселая усмешка. - Что там было у Зерга?

- Ничего любопытного, сэр. У принца... гостил коммодор Форратьер. Вы сами видели - Зерг был нетрезв. Не контролировал то, что говорил и делал. Впустил меня в... извините, сэр, посреди весьма интимной сцены. Я передал Ваш приказ и дождался его в вестибюле.


- Я так и понял. - Речь императора перемежается молчанием, он чуть ли не с усилием выталкивает слова. - Хуже всего, что ты... и другие, и вся Империя может это видеть. Зерг и не пытается вести себя как должно. Долг крови - или наследие крови?...

Снова пауза. Эзар берет с тарелки квадратик шоколада, кидает в рот, медленно прожевывает. То ли успокаивается, то ли собирается с мыслями. Потом склоняется вперед, уперев ладони в колени, и изучает физиономию лейтенанта в упор. Пристальный, ожидающий взгляд, под которым руки-ноги немеют, точно тебя зацепил луч парализатора... И продолжение - неожиданное, как выстрел из засады:

- Ты, скромник, что, до того не знал, что мужики спят и друг с другом? И ощущения ничуть не хуже, чем с бабой? Вопрос риторический, молчи. Принц - как я могу ему запретить? Ну, прикажу быть потише, на то при нем и Форратьер, все же меньше сора из избы. Из дворца, вернее. Ты-то сам с мужчинами спал?

"Оп-па, вот и пошли разговоры под коньячок... Пошли, как по минному полю."

- В мои служебные обязанности это не входит, - чопорно парирует секретарь. - Представление на этот счет имею. Физиологическое.

Эзар язвительно передразнивает по слогам: - Фи-зи-о-ло-ги-ческое... Ханжа ты провинциальный. Правильно воспитанный. Ну-ка, налей еще, разговор будет долгим.

Смотреть в лицо стыдно. Лейтенант опускает взгляд. На очертания колена под мягкой тканью домашних брюк; двое сидят уже так близко, что жесткое зеленое сукно мундира и ворсистую темно-синюю ткань разделяют какие-то сантиметры. На широкие пальцы, прочно обхватившие стопку, на ладонь, греющую бесценную янтарную жидкость в стекле прежде, чем поднести к губам, которые на сей раз отпивают по чуть-чуть...

Он судорожно вцепляется в собственный стакан, как утопающий в соломинку. И слушает.

- Секс - с мужчиной, с женщиной, не суть - изнанка отношений. Понял? Верности или распущенности - у кого как, вот что важно. Остальное - точно, физиология. За что я сыну выволочку делаю? За безволие, глупость и слабость. Что ж, слабость к мужикам - это наследственное. Покойник Ури Безумный, его дядя, грешил тем же. Настолько, что и сына родить не удосужился, да и я своего болвана еле заставил... Скажу, что я сам в молодости бывал неразборчив и знаком с этим делом не понаслышке - не поверишь? Оскорбишься за императорское величие?

- Разыгрываете, сэр...? - рискует переспросить лейтенант.

- Сейчас - нет. Много чести - тебя разыгрывать. - Усмешка, неожиданно теплая. - Расскажу, не поверишь ведь. Об этом в учебниках истории не пишут, а кто попробовал бы написать - Негри бы живо башку открутил. Но я - знаю. Теперь и ты знаешь. Что изменилось?


"Что изменилось? Ничего особенного. Просто мир перевернулся вверх тормашками, и то, что раньше казалось пропастью, обернулось небом и сверкнуло лучом надежды... Молчи уж, поэт СБшный."

- Не отмолчишься, Саймон. Отвечай, - звучит странно сухим, почти приказным тоном. Но - впервые за этот вечер его называют по имени.

Лейтенант с показным безразличием пожимает плечами. - Ничего не изменилось. Только вертится теперь на языке личный вопрос.

- Ну?

Улыбаясь, заставляя себя не отводить взгляда (страшно, как прыгать в ледяную воду!), лейтенант уточняет: - Исключительно в молодости, сэр?

Эзар довольно смеется. - Браво, таким ты мне нравишься больше! Прогресс; а то сидишь, как парадную шпагу проглотил, и трясешься от страха. Придется удовлетворить, гм-м, твое наглое любопытство.

Пауза. Император потягивается, слегка зевает, как сытый тигр из лимерика (заменяет ли один молоденький офицер трех беспечных девиц?), прикрывает рот ладонью, молчит... Наконец роняет:

- Нет. Не только в молодости. Предвосхищая следующий вопрос: да, по-настоящему нравишься.

Лейтенант цепенеет. "Он что, меня насквозь видит? Да не собирался я ничего такого спрашивать... Нравлюсь. По-настоящему. Я? По-настоящему!! Нрав-люсь. Ну ни хрена себе!"

Зациклившийся на одной мысли рассудок - отдельно, болтливый язык - отдельно... - Сэр, так откровенно вы меня завалите... ой, то есть захвалите.

Эзар откидывает голову и громко хохочет: - Завалю? И кто из нас двоих... откровеннее? - едва выговаривает он сквозь смех. - Но мне, право слово... нравится... и твой подход к делу тоже...

- Сядь пока, - крепко удерживает он за плечо порывающегося вскочить, пунцового Иллиана. - Силой держать не буду. Твое дежурство закончено, желаешь уйти - спокойно встанешь и выйдешь. Так хочешь говорить дальше - или стоп беседе?

Глаза в пол. Мир сводится к ощущениям и звукам: рука Эзара на плече, его последнее смешливое пофыркивание. "Снять, что ли, эту руку", размышляет лейтенант. Воображение подсказывает: снять осторожно, на всю запретную секунду задержав хватку, никак не решаясь, убрать ли чужую ладонь или просто накрыть своею... Все. Приехали.

- Да, хочу. И говорить хочу, и... остаться.

- Остаться... - повторяет Эзар и осторожно улыбается. - И надолго?

- На сколько скажете. Вам решать.

Император меряет его долгим, изучающим взглядом. - Намерен сделать мне персональный подарок, парень? Мой День рождения еще не скоро, смею тебя заверить.

Иллиан тихонько расплывается в улыбке. Сколь знакомы вычурные па словесного танца под девизом "шаг вперед, два шага назад"! Сохранить себе путь к отступлению, шанс свести все к шутке... "Спорю на свои серебряные Глаза Гора, неловко здесь не одному мне". Сама Власть, привыкшая, что любой ее намек - приказ, с преувеличенной осторожностью втискивается в хрупкие рамки приватного разговора на равных. "С осторожностью? Ради меня?" - доходит сквозь оглушающую анестезию коньяка, нежданных новостей и усталости. - "Что ж, на равных - так на равных".

- Зато мой - через две недели, - шалея от собственной наглости, поясняет лейтенант своему главнокомандующему.

- Значит, это я - твой подарок?! - Эзар беспомощно откидывается на подушку дивана и как-то несолидно булькает от смеха. - Ну, Саймон, я... это совсем неожиданно! Черт, ни одной мыслью не грешен... почти. Ну ты меня и удивил... - Он хихикает до слез, трет глаза ладонью.

Смех не обиден. Наоборот, он окончательно разбивает силовое поле, в которое Иллиан так долго боялся удариться. Полумрак комнаты делается уютным, прозрачным, интимным. Невозможное сделалось ближе, непроизносимое стало обыденным, кумир сошел с пьедестала и оказался рядом, на расстоянии живого тепла. А двое снедаемых взаимным интересом мужчин как-нибудь разберутся, чем им заняться. За столом или в постели, но без церемоний.

Отсмеявшись, Эзар придвигается ближе к Иллиану, обхватывает широкими ладонями плечи, притягивает к себе. Запах волос, дорогого одеколона, коньяка, просто - тела... Дразнящее, даже через два слоя плотной ткани, тепло случайного касания обжигает колено и бедро. Властные - какие же еще? - пальцы берут за подбородок. Шоколадная горечь во рту. Щемящая сладость в сердце. Поцелуй длится, длится, как маленькое беспамятство, хотя какое беспамятство с его-то чипом? Успевает пройти вечность, прежде чем Эзар тихонько встряхивает его за плечи и советует - нет, приказывает - на ухо, так что волна мурашек сбегает по шее и позвоночнику: - А теперь, лейтенант, марш в постель. Негоже мне тебя ждать...

Теперь все будет. Можно будет дисциплинированно проснуться рано утром по "внутреннему будильнику" чипа - и обнаружить, что уткнулся носом в льняную наволочку чужой подушки или обтянутое зеленой пижамой плечо. Можно будет на пять минут потрафить греху утренней лени и пролистать, лежа под одеялом и дурацки улыбаясь, вечерние картинки из хитроумной электронной памяти. Впрочем, там лишь аудио и видеоканал. То, что случится при выключенной лампе, - истома, прикосновения, запахи, бьющееся в горле сердце, вкус пота на губах, судорога мышц, ослепительный ядерный свет под закрытыми веками, - это, слава богу, записи в механическое устройство не подлежит.

"А то, пожалуй, чип перегорел бы".

@темы: Иллиан, Эзар, таймлайн: правление Эзара, Слэш, Фанфики

---

совета бы!

Господа и дамы, ПЧ и СЧ (то есть случайные читатели)!

Мне нужен ваш совет.

Как вы считаете, каким образом выставляются рейтинги на слэш-фики?
Слэш - это близость или по крайней мере мысли о ней. Всегда? Поэтому слэш-фик не может быть абсолютно невинен по определению?
При наличии в тексте чувственного напряжения, акцента на ощущениях, перечислении частей тела, могущих быть эрогенными, но "достаточно пристойных" типа шеи, груди, запястья? (Без интимной близости как таковой и тем более без элементов графического секса.)

Короче, все вышеописанное - это PG-13 или R?

Вот, скажем, "Зараза" - это что?

Или вы считете, что рейтинг вообще сугубая условность?

@темы: фанфиковедение, Вопросы, Слэш, Фанфики

---

персонально Майе.

Майя, а ты знаешь, сумасшедшие сны - они заразны.
Не фига было фик на ночь обдумывать.
Снилось мне ночью, что я - таки Иллиан (я? да ни в жизнь!), зашедший в момент веселого междусобойчика к Зергу с Джесом, как раз в финале "Заразы". Но, в отличие от, предложение остаться и присоединиться заставило меня-персонажа-сна серьезно задуматься. Причем из имевшихся там двоих Джес вызывал всяко больший интерес - и по совершенно логичной причине. Он - в сексе товарищ изобретательный и с большой экспой, тем более что успешность обаяния императорской фамилии подтвердил на практике. Значит, наверняка поделится со мною своим многообразным опытом, который я смогу творчески переосмыслить и применить на вечерней аудиенции у Самого. (Офицер СБ должен уметь все! )
То есть сон быд под девизом: "Договоримся, дяденька?"
Слава богу, поторговаться с ним как следует на этот предмет не успел(а) - проснулась. В обалдении.

@темы: Джес, Иллиан, Слэш

---

наш безупречный Айвен

Маленькая коллекция цитат про Айвена. Навскидку. Наверяка есть еще.



"- Айвен будет секретаршей. Смотри, как бы генерал Ламиц не попросил тебя посидеть у него на коленках, говорят, он…

Айвен послал ему дружеский неприличный жест."



"- Нет. Никаких девочек. И мальчиков тоже, я не думаю... а? Ты ведь проработал с ним год.

Айвен хмыкнул. - Один-два раза я сталкивался на Службе с подобного рода публикой, но... у них есть способы дать тебе это понять. По-моему, Галени не из таких.

Майлз окинул взглядом правильный профиль кузена. Да, к Айвену, за всю его долгую жизнь, наверняка подкатывались и мужчины, и женщины."



"- Интересно, он по-прежнему... ладно. Никогда не подумал бы, что Айвен Форпатрил забирается и на ту сторону кровати, но - век живи, век учись!"



Черт побери!

Про кого еще из барраярцев (этого поколения) так отчетливо повторяются в тексте вопросы, шутки и подколки, а не бисексуален ли он?

Бывает ли дым без огня?

@темы: Буджолд

---

Несколько весьма барраярских песенок...

Михаил Щербаков.

Так, кусочками надергано...



А подходит! По настроению - подходит. Не подходит к слэшу, но это дело наживное, зато очень барраярские вещицы.



*************************************************************



Казалось мне, что так велел весь мир, весь мир, весь мир,

Когда впервые я надел мундир, мундир, мундир.

Занятий ратных быть среди за честь почел, почел,

И мне весь мир сказал: "Иди!" И я пошел, пошел.



И был я смел, покуда прав, и прав, покуда жив.

А если что - читал устав, а там курсив, курсив.

И был курсив прочней миров, и бил сильней речей,

И я забыл и отчий кров, и свет твоих очей.



...



*************************************************************

...

А, когда ты умрешь, Государь,

Задохнутся часы, словно бредя,

И на миг остановится время,

И на время замрет календарь.



Сколько пользы и сколько вреда

Ты свершил - это после рассудят.

Но тебя уже нет и не будет

Ты уснул, и уже навсегда.



И министры, как учит статут,

С неожиданной мыслью о Боге,

Словно старые злые бульдоги

Молчаливо за гробом идут.



Пред тобой, как диктует закон,

Между прочими встав на колено,

Твой преемник скорбит преклоненно,

Вожделенно взирая на трон.

...



*************************************************************



...

Войны, конечно, нет и не предвидится.

Но так писать нельзя: король обидится.

Напишем, не утратив должной смелости,

Что есть война и войско наше в целости.



Плевать, что мы - цивильные чиновники:

В бумагах мы - всесильные полковники.

Напишем, что приложим все умение,

Чтоб разогнать машину наступления.



Машина никакая не завертится.

Но так писать нельзя: король рассердится.

Напишем, что, ввиду решенья твердого,

Мы выступаем завтра в полчетвертого.



...



*************************************************************



...

Был вчера на штабе утвержден приказ,

Нынче он в деталях доведен до вас,

Завтра вы прикажете - и цепь замкнется:

Полк пойдет в атаку и падет за час.



Тысяча смертей за шестьдесят минут

Ради стратегических штабных причуд -

Это, согласитесь, не смешно, полковник,

Или - по-английски говоря - not good!



Следует из сказанного мной одно:

Нужно из цепочки исключить звено.

Именно затем я и позвал вас, сударь,

Именно за этим отравил вино.

...



*************************************************************

@музыка: его же и слушаю

---

жестокий романс

Настроенческое. Совсем-совсем настроенческое. Ногами не бить. Что написалось - то написалось...

Мизансцена.
Ряд бутылок вдоль стены, молодой офицер за столом - мундир расстегнут, ноги в сапогах закинуты на столешницу, глаза полуприкрыты, на коленях гитара, пальцы пощипывают струны то ли со злостью, то ли с лаской...
Поехали!

"ЖЕСТОКИЙ РОМАНС, или ПЛАЧ О ВРЕМЕНИ"
Исполняется с надрывом и слезой, на мотив... скажем, "Я уеду, уеду, уеду..."

Время юности нашей беспечной
Миновало, увы, навсегда -
Позабылось, как сон быстротечный,
Утекло, как меж пальцев вода.

Как я мог не понять, что дороже
Всех сокровищ на свете любовь?
В ослеплении гордости ложной,
В ослеплении гордости ложной
Как посмел я растаться с тобой?

Повернуть бы упрямое время,
Как коня норовистого, вспять...
В мир, где губы от робости немы
И где стука сердец не унять,

Где обман сговорённого брака
Твое сердце не опустошит,
И бровей твоих горькая складка,
И бровей твоих горькая складка
Не терзает повинной души...

Мчатся годы - как хищные пули,
Время юности кажется сном,
Если б мы туда чудом вернулись -
Что могли бы исправить в былом?

Мы - рабы наших вечных ошибок,
Нашей страсти и нашей судьбы,
Только струны рыдают фальшиво,
Только струны рыдают фальшиво:
"Если бы... если бы... если бы..."

Хинт № 1. Число штампов на квадратный сантиметр превышает ПДК абсолютно намеренно. Жертвам отравления - молоко за вредность.
Хинт № 2. Есть ли в тексте хоть одно местоимение женского рода? :-)

@темы: Стихи

---

боль - это табу?

Открываю тему заново по просьбе Maya Tollie.



Дискуссия идет по форкосиганщине и только по ней.

Попытка истолковать все по Фрейду и девице Ленорман - только приветствуются.



Внимание!

Все попытки перевести ее на пожизненные обсуждения реальных

личностей, а тем более - стиль общения в дайри, будут безжалостно пресекаться.



Желающие могут запостить свои корректные комментарии сюда повторно (Taelle, особая просьба это сделать тебе).

Обсуждение здесь

-------------------------------------------

ИСХОДНЫЙ ПОСТ:



Почему многие так любят говорить вслух о своей боли?



Боль - свидетельство болезни, ущербности, неполноценности. Почему "настоящему мужчине" стандартами поведения предписано ее скрывать и терпеть? Именно потому, что не может быть в нем физической слабости. Трещины. Идеальный пример поведения - Майлз. Который если плачет, то не на людях, если депрессует - забивается за сто замков, а если у него что-то болит - то первой мыслью делается "это же мне помешает исполнить мое дело, вот стыд какой!" И он не кокетничает, ему действительно стыдно. Он готов кровью блевать в скафандр, простите за подробности, лишь бы этой слабости не показать. Не слабости под названием "неумение терпеть", а физического дефекта.



Боль, душевная она или физическая, - штука очень интимная. Если, не дай бог, подсесть на мазохизм (как Марк), она делается неудобно-интимно-приятной вещью. Но интимность сохраняется в любом случае. Страдать и скулить можно, но желательно -забившись в угол, задернув занавеску и заперев дверь на 2 замка. Иначе это все равно, что выйти на улицу без штанов. А когда возмужавшего к концу "Танца отражений" Марка за его страдания Элен пытается пожалеть... у-у, как он на нее огрызнулся! А почему огрызнулся? Не желает фиксироваться на этой боли дальше: "Я не позволю тебе обратить мою победу в поражение ради твоих чертовых... эмоций."



Все верно. Если тебе действительно плохо - забейся в угол. Залижи раны. Способы лечения у каждого свои: попробуй алкогольную анестезию (как Эйрел), выплесни на бумагу, поделись с близкими, исповедуйся. Потом приведи себя в порядок и тогда иди к людям. Что не смог вылечить - затушуй и закрась, что не можешь спрятать - высмей сам, не давая себе поблажек. "Чего не лечит врач, терпи и глубже прячь".



Молодцы Форкосиганы!



-------------------------------------------



ПОСЛЕДНИЙ КОММЕНТАРИЙ:



Я:



...не хочешь для мысленного эксперимента брать барраярца Майлза, возьми станционерку Элли, землянина Танга, комаррца Галени, цетагандийку Райан или бетанца Бела.



Майя:



Всё хорошо, но пример некорректный. Не знаю, какой Галени имелся в виду, но Дув СБшник, отец его лидер повстанцев, это определяет некоторый уровень замкнутости. Элли, Танг и Бел - военные, и не рядовые, а, согласно анекдоту, "бегущий майор в мирное время вызывает смех, в военное - панику": они и должны быть такими, то есть типичными представителями своих культур они не являются. Ну и с Райан тоже ясно, наверное.



Жоржетта, если мне дозволено вернуться к теме, то давай...



А давай перенесём разговор в другой пост и начнём сначала? Тема-то интересная, и оччень хочется обсудить именно её, а тут "на двух драконов три оффтопа" (с) Риш.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

любопытный факт

Сегодня какая-то эпидемия ДР по дайрикам.



Вот и у любимой писательницы - тоже. Юбилей, между прочим. 55 стукнуло.

Знала бы она, какие "подарочки" готовят ей слэш-озабоченные фэны... (Хотя на ее официальном сайте нц-17 Грегор/Марк лежит, и ничего, не обижается. Да она вообще фанфиков не читает!).



Ладно. Все равно, не было бы миссис Буджолд - не было бы всего этого удовольствия. Спасибо ей. Пусть простит нас, глупых, если что.

@темы: Буджолд

---

тестовое 2. Фик, часть третья.

"Душой и телом"
Автор: Жоржетта ([email protected])
Фэндом: "Форкосиганы" Буджолд
Пэйринг: Эзар/Иллиан
Слэш. Рейтинг PG-13
КОММЕНТАРИЙ:
Сюжетное продолжение "Неоспоримой логики" и "Заразы воображения". Действие происходит после постельной сцены Джеса с Зергом, полчаса спустя. Рассказ в цикле третий и последний.

Статус: дописано, проходит бетинг
Версия от: 17.10.04 17:55
ГОТОВО! если возражений нет, выложу на общий суд.

***
Секретарю приказано дожидаться в приемной, пока Его Величество ведет беседу с Его Высочеством.

Пощелкивает кондиционер; тоненьким, на пределе слышимости, писком заходится сенсор безопасности; негромким эхом доносятся мерное шлепанье шагов по коридору. Но звуки гаснут в вате напряженного ожидания, когда ежесекундно, точно выстрела, ожидаешь гневного взрыва из-за притворенной двери кабинета. Пока оттуда не расслышать ни слова. Еще бы...

Нужно быть законченным идиотом, чтобы намеренно заставлять императора ждать. Идиотом, предпочитающим рискованные игры с огнем, - или просто его единственным сыном и наследником. Который после разудалых забав в караван-сарае резонно ожидает отцовского разноса и, не мудрствуя лукаво, отключает в своих покоях комм, доводя Эзара, и так не славящегося мягким нравом, до белого каления. Разумеется, секретарь, которому наконец было приказано кронпринца привести, пулей вылетел из императорских покоев.

Жаль, что ему не приказали в тот раз что-нибудь простое и привычное для эсбэшника - например, разряжать взрывное устройство.

Диванчик, изученный до микроскопических трещин в рыжей кожаной обивке, непонятным образом раскаляется под седалищем. Нестерпимо хочется сунуть голову под струю холодной воды, вернуть себе ясность рассудка. Чтобы из памяти смыло всю эту грязь. Липкую и приторную, как сироп.

... Когда дверь послушно и невинно распахнулась по его стуку, он был совершенно не готов к картине, ожидающей его внутри. Спертый воздух, интимный полумрак и двое разгоряченных вполне недвусмысленным занятием полуодетых мужчин, откровенно меряющих его взглядом. Ну и что? Он офицер, а не институтка, нескромными взглядами его не проймешь. Да вломись он по ошибке в ванную к обнаженной высокородной красотке, был бы хотя бы формальный повод для смущения.

Смущение-возмущение... Задохнулся ли он от негодования или просто после спешной пробежки по коридорам? От стыда? От неумения достойно ответить на пошлости Зерга. От того, что нельзя, хоть и жутко хочется, встряхнуть за шиворот этого вечно пьяного пижона, которому неизбежно придется приносить присягу верности. Или просто от того, что его деловому ледяному спокойствию хватило одного взгляда на две фигуры на постели, чтобы разлететься вдребезги?

К счастью, осколки ледяной брони осыпались метафорически и беззвучно, а миру по прежнему являл себя лощеный офицер. Жесткая парадная выправка. Четкий уставной салют - ровно с той долей выверенной небрежности, какую себе позволяют штабные аналитики. Щелчок каблуками. "Его Величество желает Вашего немедленного присутствия, кронпринц". Надо надеяться, голос остался как должно ровным, а физиономия - бесстрастной...

Да, признается себе лейтенант, он позорно сбежал. Оправдываясь перед собою, что приказ был однозначным: кронпринца к императору немедленно. Немедленно. Вот если через час, можно было бы тогда и присоединиться... Хи-хи. Ну, хотя бы просто остаться. Между прочим, офицер разведки - не кисейная барышня. А создать у Его взбалмошного Высочества впечатление, что лейтенант несказанно польщен его вниманием, было бы не лишним. "Наше дело получать информацию - а не делиться ею", так что личные чувства разумнее было бы оставить при себе.

Он прекрасно видит, что именно в чувствах все и дело. Вместо положенного брезгливого равнодушия или едкой язвительности его сейчас заливает жаркой, неуправляемой волной злости. Смешанной с... "Ну уж договаривай, бесстрастный ты наш", - некстати вмешивается внутренний голос. - "С возбуждением. Доигрался, мыслитель хренов, со своими абстрактными рассуждениями на тему секса. Можешь переходить к практическим занятиям - тебя радушно готовы принять третьим".

Лейтенант тщетно пытается придушить непрошеный голосок с его скабрезностями и призвать свои мысли к обычному безупречному порядку - такому же, что царит у него в ящиках или на рабочем столе, всегда готовых к придирчивому инспекторскому смотру. К сожалению, сейчас мысли больше походят на стол после бурной пирушки, где размякшие помидоры, надкушенные кружочки колбасы, хлебные крошки или стакан с отпечатками помады удается в лучшем случае прикрыть скатеркой. И особая извращенность ситуации в том, что это блюдо совсем не в его вкусе.

Поколотиться бы головой о стенку - может, это из нее выбьет дурь? Скорее всего, нет. Разве что на подозрительный стук выглянет император, пребывающий ныне не в лучшем расположении духа, и отправит своего секретаря прямиком либо на обследование к психиатрам, либо на гауптвахту - за небрежное обращение с ценным имуществом.

Гипотеза обдуманной диверсии против его рассудка, к счастью, отпадает. Если доложить по инстанциям, что коммодор Форратьер вместе с кронпринцем покушался на государственную собственность, то бишь мозги лейтенанта Иллиана, это заставит начальство всерьез усомниться в наличии у лейтенанта упомянутых мозгов. Значит, предателем-диверсантом оказалось его собственное подсознание. Пятая колонна. Саботажник в собственном тылу. Жаль, нельзя прибегнуть к Высочайшей милости и попросить государя специальным эдиктом запретить наличие у офицеров СБ всяких темных закоулков души. Выход один: призвать на помощь главную ударную силу - здравый смысл - и разобрать свою проблему рационально.

Лейтенант поступает, как положено аналитику, и, сверля невидящим взглядом дверь приемной, мысленно раскладывает три версии - каждая, как полагается, под своим условным девизом.

"Женат на работе, измен не допущу". Настолько зарылся в дела, что перепсиховал с непривычки к интимным зрелищам: иммунитета не хватило? Нет, не пойдет. Его же не держали в монастыре или в камере одиночного заключения, уберегая от, мать их так, плотских искушений. Да и привычки, краснея, забиваться в угол при одном взгляде на журнальчики "для взрослых" за ним не водится.

"Красть - так миллион, трахать - так принцессу". Может, в скромной душе младшего офицера всегда зрело непомерное честолюбие, которое и взыграло, уязвленное явной насмешкой? Снова не попал. Форские статусные игры всегда ему были глубоко чужды, а нынешний пост искренне кажется незаслуженным.

"Хочешь, но молчишь". Прогрессирующая гомофобия с похотливо-отягчающими обстоятельствами, вытащенная нескромным предложением на белый свет? Снова пальцем в небо. Наплевать ему, честно говоря, кто, с кем и в каком виде спит. И кронпринц ни разу не соизволил ему ранее являться в эротических мечтах. В кошмарах - тоже.

Итак, все неверное отброшено, и в сухом остатке - правда. Шок от того, что в непотребном виде перед ним валялся не просто молодой фор с дурными манерами. А наследник престола. Будущий император. Император. Вот и ключевое слово. Об императорах не шутят, не рассказывают сальных анекдотов. Их нельзя представлять себе в постели, полураздетыми, доступными для нескромного взгляда и жадного прикосновения. От них нельзя ждать небрежного приглашения в койку - именно потому, что любое высказанное этим Голосом пожелание равносильно приказу.

"Замечательно! Выходит, ты, затаив дыхание и облизываясь, ждешь от императора Эзара приказа "марш в постель"? И обижаешься на авансы сына из-за того, что тебя не обращает внимания отец? " - подсказывает глумливый голосок.

Тьфу! "Кто про что, а сержант - про Устав...", как шутили в училище. И не пристукнуть этого виртуального пошляка, притаившегося где-то глубоко внутри! Лейтенант садится, грустно подперев подбородок ладонью. Одно утешение - если ему когда-нибудь захочется найти общий язык с кронпринцем, достаточно будет отступить в сторонку и выпустить на свободу свое бесстыжее внутреннее "я". Оно без труда вгонит в краску не только одного хорошо воспитанного лейтенанта, но целую роту гвардейцев, только что из увольнительной из караван-сарая.

Даже для хорошо воспитанных честность - лучшая политика: "Да. Все еще жду."

Лейтенант вздыхает. Казуистика - не его стихия. Здорово перекладывать ответственность за свои дурные мысли на высочайшие плечи: мол, если позовет - пойду не глядя, что в огонь, что в постель. Зато вовсе не здорово ждать, твердо зная, что не позовет и не прикажет. И что с каждым днем время Эзара уходит, а время Зерга приближается. Что огонек желания видишь, как в кривом зеркале, совсем в других серо-зеленых глазах, блудливых, молодых и наглых...

"Интересно, как выглядел Эзар в тридцать?"

Портретные снимки тех лет сохранились вряд ли: война. Максимум, на что можно надеяться - фигура в шинели на фоне трофейного танка или догорающего вражеского аэрокара: фигура, соответственно, маленькая, зато танк большой. Но кем бы ни смотрелся молодой Эзар, уж точно не пьяным развязным идиотом. Хотя на абсолютного трезвенника он не похож и сейчас, когда за каждый глоток крепче кефира он ведет войну с единственными, кто смеет ему перечить, - докторами. Лейтенант это знает: ему изредка случалось приходить с докладами и тогда, когда император засиживался за бутылкой бренди с кем-то из своих старых товарищей (или живых легенд преклонного возраста - это как посмотреть). Спиртное избавляет того от обычной сухой язвительности, зато дарит охоту к грубым казарменным шуткам. Рецидив военной молодости?

Раскат монаршего гнева за дверью громыхает особенно сильно, даже звукоизоляция не помогает. Минуту спустя створки распахиваются, и появляется кронпринц: покрасневший, злой, стиснувший в ниточку и без того узкие губы. Царившее в кабинете напряжение тянется за ним шлейфом, точно статическое электричество. Не попасть бы под разряд... Вздернув голову и не глядя по сторонам, принц широкими шагами пересекает приемную и выходит, в раздражении хлопнув дверью.

И - тишина.

Бесконечный час тишины, медленно остывающей, как опаленная лучом плазмотрона броня. Впрочем, это здесь она остывает, а за дверь лучше не соваться. В нынешнем уязвленном состоянии духа - тем более. Но и робко топтаться с докладом у императорского порога как-то тоже... не очень. Офицеру не к лицу. А час поздний, и дальнейшая отсрочка становится просто неприличной.

"Не съест же он меня, в самом-то деле?"

Лейтенант щелкает кнопкой комм-линка: - Сэр?

- Чего тебе, Иллиан? - доносится из комма раздраженный голос.

- Распорядитесь отложить доклад до завтра или подготовить вам сводку письменно?

- Какой, к такой-то матери, доклад? А-а... Ты еще здесь? Зайди. - Императорский голос звучит так кисло, что ясно: монарх ставит непонятливых секретарей по досадливости на одну доску с малолетними детьми, зубной болью и парадными церемониями в День рождения.

Шаг за порог, в святая святых. Кажется, масштабы разрушений незначительны: лишь покрывало сдернуто с кресла и в раздражении брошено на резную спинку огромной, безупречно заправленной кровати. На погасшем комм-пульте - округлая темно-янтарная бутылка, пустая стопка с маслянистым потеками на стенках и тарелка с шоколадом. Похоже, бренди в бутылке убыло ровно настолько, сколько в старом императоре - раздражения. То есть микроскопически мало.

- Ты что здесь делаешь?

- Вы вызывали, сэр.

Досадливое хмыканье.

- Я не о том, дурень. Считаешь, я обязан помнить, отпустил ли тебя с дежурства?

- Помнить - моя работа, сэр.

- И дурака валять - тоже?

Сходящиеся к переносице брови предвещают давно ожидаемую бурю. Возможно, человеку более дальновидному хватило бы или такта безвредно разрядить эту грозу - или ума принять огонь на себя так, чтобы, остыв, император был бы ему благодарен. А у лейтенанта выбор небогат: ответишь по уставу - обвинят в тупости, начнешь умничать - в непочтительности. Что ж, не сахарный, не растает.

- Никак нет, сэр!

- То-то. Ишь, распустился... - звучит дальним ворчанием уходящего грома, и усмешка чуть трогает уголки монарших губ. Похоже, гроза пройдет стороной. Но на всякий случай стоит вытянуться по стойке смирно и есть высочайшее начальство взглядом.

Император долго смотрит глаза-в-глаза. Что он видит? Точно - не положенную по уставу бодрую бесстрастность.

Эзар шумно вздыхает.

- Вольно, лейтенант. Раз ты такой правильный и не улизнул со службы, хоть и мог... то поговорим. Садись сюда. - Ладонь хлопает по тисненой коже углового дивана. - Садись, не бойся, я кому сказал?

- Я... н-не боюсь. - "Просто не совсем привык сидеть с императорами рядом и вести задушевные беседы". Это кровать в комнате гигантская, а диванчик небольшой, располагающий к доверительному разговору на минимальной дистанции. Садясь, невольно думаешь о том, как бы не коснуться сидящего напротив Эзара рукой или коленом. Оттого контраст выходит еще сильнее: сжавшийся, как пружина, лейтенант - и монарх, самой позой естественно показывающий подавляющее превосходство: ноги вольготно вытянуты, отставленный локоть опирается о спинку дивана.

- Сперва налей нам по пятьдесят грамм. Вторая стопка там, на подносе.

Коллекционное бренди глотается молча и залпом, словно лекарство. И лишь в эту секунду лейтенант чувствует, как тает прежде неощутимый ледяной комок, застывший в подвздошье. Как становится легче на душе - и это не метафора. И глупо начинает частить сердце. От крепкой выпивки, наверное.

"Я и не подозревал, что так вымотался".

- Молчишь? Правильно. Ты молчи, парень, говорить буду я. Выговорюсь, а ты терпи. Зато потом внукам станешь рассказывать: "когда мы со стариком Эзаром пили коньяк..." - Император легко и ободряюще похлопывает своего секретаря по руке. - Внуки, хм. У тебя хоть девушка есть?

Лейтенант удивленно моргает. - Постоянной - нет, сэр.

- Почему? Не отвечай, сам знаю: работа. Значит, моему внуку расскажешь. Когда вырастет. Жаль, не успею увидеть, в кого он пошел - в мать или... или в Зерга. - Император делает паузу, досадливо трясет головой. - Стоп. Не буду о нем. Давай лучше о тебе. Мне и моему, - еще крошечная пауза, - преемнику работать с тобой. Твоя ценность выше, чем у любого другого младшего офицера моей армии. Но важней другое - мне с тобой дышится легко. Хотя ты порой, гм, и развлекаешь меня уставным рвением, лейтенант... Мой лейтенант. Мой...?

- Так точно, сэр.

- Мог бы сказать просто "да". На "ты" я тебе перейти не предлагаю, не потянешь. А рапортовать брось. Запомни на будущее, чудо провинциальное: за столом, как и в постели, надо быть проще.

Пауза.

- Ты что, покраснел? - Император смотрит с деланным удивлением. Словно это не он сейчас сказал двусмысленность, а лейтенант ляпнул что-то не к месту. Все знает? Провоцирует? И лейтенант с полной ясностью видит, каким Его Императорское Величество был в его годы. Хулиганистым, вот каким!

- Просто раскраснелся, - отвечает секретарь. - Бренди... хорош.

- А ведь врешь, - спокойно констатирует Эзар. - В глаза своему императору. Ну с чего ты такой... вздрюченный? Призрак Ури в коридоре встретил? Или... - Пауза, невеселая усмешка. - Что там было у Зерга?

- Ничего любопытного, сэр. У принца... гостил коммодор Форратьер. Вы сами видели - Зерг был нетрезв. Не контролировал то, что говорил и делал. Впустил меня в... извините, сэр, посреди весьма интимной сцены. Я передал Ваш приказ и дождался его в вестибюле.

- Я так и понял. - Речь императора перемежается молчанием, он чуть ли не с усилием выталкивает слова. - Хуже всего, что ты... и другие, и вся Империя может это видеть. Зерг и не пытается вести себя как должно. Долг крови - или наследие крови?...

Снова пауза. Эзар берет с тарелки квадратик шоколада, кидает в рот, медленно прожевывает. То ли успокаивается, то ли собирается с мыслями. Потом склоняется вперед, уперев ладони в колени, и изучает физиономию лейтенанта в упор. Пристальный, ожидающий взгляд, под которым руки-ноги немеют, точно тебя зацепил луч парализатора... И продолжение - неожиданное, как выстрел из засады:

- Ты, скромник, что, до того не знал, что мужики спят и друг с другом? И ощущения ничуть не хуже, чем с бабой? Вопрос риторический, молчи. Принц - как я могу ему запретить? Ну, прикажу быть потише, на то при нем и Форратьер, все же меньше сора из избы. Из дворца, вернее. Ты-то сам с мужчинами спал?

"Оп-па, вот и пошли разговоры под коньячок... Пошли, как по минному полю."

- В мои служебные обязанности это не входит, - чопорно парирует секретарь. - Представление на этот счет имею. Физиологическое.

Эзар язвительно передразнивает по слогам: - Фи-зи-о-ло-ги-ческое... Ханжа ты провинциальный. Правильно воспитанный. Ну-ка, налей еще, разговор будет долгим.

Смотреть в лицо стыдно. Лейтенант опускает взгляд. На очертания колена под мягкой тканью домашних брюк; двое сидят уже так близко, что жесткое зеленое сукно мундира и ворсистую темно-синюю ткань разделяют какие-то сантиметры. На широкие пальцы, прочно обхватившие стопку, на ладонь, греющую бесценную янтарную жидкость в стекле прежде, чем поднести к губам, которые на сей раз отпивают по чуть-чуть...

Он судорожно вцепляется в собственный стакан, как утопающий в соломинку. И слушает.

- Секс - с мужчиной, с женщиной, не суть - изнанка отношений. Понял? Верности или распущенности - у кого как, вот что важно. Остальное - точно, физиология. За что я сыну выволочку делаю? За безволие, глупость и слабость. Что ж, слабость к мужикам - это наследственное. Покойник Ури Безумный, его дядя, грешил тем же. Настолько, что и сына родить не удосужился, да и я своего болвана еле заставил... Скажу, что я сам в молодости бывал неразборчив и знаком с этим делом не понаслышке - не поверишь? Оскорбишься за императорское величие?

- Разыгрываете, сэр...? - рискует переспросить лейтенант.

- Сейчас - нет. Много чести - тебя разыгрывать. - Усмешка, неожиданно теплая. - Расскажу, не поверишь ведь. Об этом в учебниках истории не пишут, а кто попробовал бы написать - Негри бы живо башку открутил. Но я - знаю. Теперь и ты знаешь. Что изменилось?

"Что изменилось? Ничего особенного. Просто мир перевернулся вверх тормашками, и то, что раньше казалось пропастью, обернулось небом и сверкнуло лучом надежды... Молчи уж, поэт СБшный."

- Не отмолчишься, Саймон. Отвечай, - звучит странно сухим, почти приказным тоном. Но - впервые за этот вечер его называют по имени.

Лейтенант с показным безразличием пожимает плечами. - Ничего не изменилось. Только вертится теперь на языке личный вопрос.

- Ну?

Улыбаясь, заставляя себя не отводить взгляда (страшно, как прыгать в ледяную воду!), лейтенант уточняет: - Исключительно в молодости, сэр?

Эзар довольно смеется. - Браво, таким ты мне нравишься больше! Прогресс; а то сидишь, как парадную шпагу проглотил, и трясешься от страха. Придется удовлетворить, гм-м, твое наглое любопытство.

Пауза. Император потягивается, слегка зевает, как сытый тигр из лимерика (заменяет ли один молоденький офицер трех беспечных девиц?), прикрывает рот ладонью, молчит... Наконец роняет:

- Нет. Не только в молодости. Предвосхищая следующий вопрос: да, по-настоящему нравишься.

Лейтенант цепенеет. "Он что, меня насквозь видит? Да не собирался я ничего такого спрашивать... Нравлюсь. По-настоящему. Я? По-настоящему!! Нрав-люсь. Ну ни хрена себе!"

Зациклившийся на одной мысли рассудок - отдельно, болтливый язык - отдельно... - Сэр, так откровенно вы меня завалите... ой, то есть захвалите.

Эзар откидывает голову и громко хохочет: - Завалю? И кто из нас двоих... откровеннее? - едва выговаривает он сквозь смех. - Но мне, право слово... нравится... и твой подход к делу тоже...

- Сядь пока, - крепко удерживает он за плечо порывающегося вскочить, пунцового Иллиана. - Силой держать не буду. Твое дежурство закончено, желаешь уйти - спокойно встанешь и выйдешь. Так хочешь говорить дальше - или стоп беседе?

Глаза в пол. Мир сводится к ощущениям и звукам: рука Эзара на плече, его последнее смешливое пофыркивание. "Снять, что ли, эту руку", размышляет лейтенант. Воображение подсказывает: снять осторожно, на всю запретную секунду задержав хватку, никак не решаясь, убрать ли чужую ладонь или просто накрыть своею... Все. Приехали.

- Да, хочу. И говорить хочу, и... остаться.

- Остаться... - повторяет Эзар и осторожно улыбается. - И надолго?

- На сколько скажете. Вам решать.

Император меряет его долгим, изучающим взглядом. - Намерен сделать мне персональный подарок, парень? Мой День рождения еще не скоро, смею тебя заверить.

Иллиан тихонько расплывается в улыбке. Сколь знакомы вычурные па словесного танца под девизом "шаг вперед, два шага назад"! Сохранить себе путь к отступлению, шанс свести все к шутке... "Спорю на свои серебряные Глаза Гора, неловко здесь не одному мне". Сама Власть, привыкшая, что любой ее намек - приказ, с преувеличенной осторожностью втискивается в хрупкие рамки приватного разговора на равных. "С осторожностью? Ради меня?" - доходит сквозь оглушающую анестезию коньяка, нежданных новостей и усталости. - "Что ж, на равных - так на равных".

- Зато мой - через две недели, - шалея от собственной наглости, поясняет лейтенант своему главнокомандующему.

- Значит, это я - твой подарок?! - Эзар беспомощно откидывается на подушку дивана и как-то несолидно булькает от смеха. - Ну, Саймон, я... это совсем неожиданно! Черт, ни одной мыслью ни грешен... почти. Ну ты меня и удивил... - Он хихикает до слез, трет глаза ладонью.

Смех не обиден. Наоборот, он окончательно разбивает силовое поле, в которое Иллиан так долго боялся удариться. Полумрак комнаты делается уютным, прозрачным, интимным. Невозможное сделалось ближе, непроизносимое стало обыденным, кумир сошел с пьедестала и оказался рядом, на расстоянии живого тепла. А двое снедаемых взаимным интересом мужчин как-нибудь разберутся, чем им заняться. За столом или в постели, но без церемоний.

Отсмеявшись, Эзар придвигается ближе к Иллиану, обхватывает широкими ладонями плечи, притягивает к себе. Запах волос, дорогого одеколона, коньяка, просто - тела... Дразнящее, даже через два слоя плотной ткани, тепло случайного касания обжигает колено и бедро. Властные - какие же еще? - пальцы берут за подбородок. Шоколадная горечь во рту. Щемящая сладость в сердце. Поцелуй длится, длится, как маленькое беспамятство, хотя какое беспамятство с его-то чипом? Успевает пройти вечность, прежде чем Эзар тихонько встряхивает его за плечи и советует - нет, приказывает - на ухо, так что волна мурашек сбегает по шее и позвоночнику: - А теперь, лейтенант, марш в постель. Негоже мне тебя ждать...

Теперь все будет. Можно будет дисциплинированно проснуться рано утром по "внутреннему будильнику" чипа - и обнаружить, что уткнулся носом в льняную наволочку чужой подушки или обтянутое зеленой пижамой плечо. Можно будет на пять минут потрафить греху утренней лени и пролистать, лежа под одеялом и дурацки улыбаясь, вечерние картинки из хитроумной электронной памяти. Впрочем, там лишь аудио и видеоканал. То, что случится при выключенной лампе, - истома, прикосновения, запахи, бьющееся в горле сердце, вкус пота на губах, судорога мышц, ослепительный ядерный свет под закрытыми веками, - это, слава богу, записи в механическое устройство не подлежит.

"А то, пожалуй, чип перегорел бы".

@темы: Иллиан, Эзар, Слэш, Фанфики

---

замучен тяжелой неволей

А я знаю, что за слэшевую пару мы пропустили.

Правда, она - больше на любителей садизма.
Гем-полковник Миллисор и доктор Этан Эркхарт. Сцена гнусного насилия под допросом с пытками, впоследствии изгладившаяся из памяти пытуемого ввиду своего особого цинизма.

Ну вы посмотрите, разве не лапочка?
Ох уж эти французские картинки...

@темы: Цетаганда, Афон, Рисунки

---

"Камасутра для камикадзе"

"Камасутра для камикадзе"
Редакция от 14 декабря, 11:35.

Текст вот тут!

***

Осенним листом -
Мертвым, увядшим, жалким -
Падает флаер...

Скажете, не слишком изысканно? Соглашусь. Талантом стихосложения я обделен, даром что созвездие моей досточтимой прабабки не раз рождало аут-поэтесс, достойных Райского сада. Да и время для стихов было не самое подходящее. Мой подбитый флайер действительно планировал вниз. Жить ему оставалось ничтожно мало, а мне самому - лишь минутами дольше. Все способы подчинить себе непокорную машину я безуспешно перепробовал, и оставалось лишь препоручить душу благоволению предков. Смерть назначила мне свидание внизу, незримой тенью маяча за спинами партизан-барраярцев. Я приготовился продать свою жизнь как можно дороже, хотя рассудок прозаично подсказывал: их командир предпочтет не ввязываться в перестрелку и расстреляет упавший флайер врага из укрытия. Да станет он мне погребальным костром!

Увы, зря я мечтал удостоиться красивой смерти. Разбиться, рухнув с небесной высоты, было бы тоже изящно. Но антигравы мягко вели поврежденную машину к земле, перекладывая ее с ладоней одного воздушного потока на другой, и я самонадеянно решил, что дотяну до посадки. Встретить врагов в сознании и готовым к гибели в бою; взглянуть в глаза вечности и самому пригласить ее на последний танец - какой мужчина и воин в силах устоять перед этим искушением? Но госпожа удача, кокетливая, как все женщины, лишь делала вид, что благосклонна ко мне: метров за десять до поверхности антигравы отключились, и мертвая груда железа беспомощно рухнула вниз. За миг падения я не успел даже потянуться за игольником и последнее, что запомнил, - стремительно надвигающуюся приборную панель.

Вынырнув из досадного беспамятства, я предусмотрительно не спешил открывать глаз. Судя по ощущениям, я полусидел, опираясь лопатками на нечто холодное и угловатое. Я немедля попытался опереться на руку и сменить положение, однако не сумел. Ощущение опасности, пришедшее ко мне вместе с сознанием, не обмануло. Руки и ноги чувствительно онемели, но это было не причиной, а следствием моей беспомощности: я оказался связан. Гем-офицер не позволяет себе жалоб на превратность судьбы, однако от вздоха я удержаться не смог: увы, славная гибель не пожелала ко мне снизойти, и я, несомненно, в плену у барраярцев. Пришлось откинуться назад и не тратить сил на бессмысленную борьбу, тем более что вместо нормальных силовых оков у местных были в ходу жесткие и негигиеничные ремни из подозрительного происхождения животных шкур.

Закат уже догорал, как должна была бы догорать моя несчастная машина. Флаера не было видно - я подозревал, что меня успели изрядно отнести от места падения. Как ни был я заворожен ожиданием близкой гибели, но память сохранила, что что снижался я над лесом. Сейчас же в одну сторону простирался поросший кустами каменистый склон, с другой же за обрывом открывалось небо, расчерченное фантастическим гримом облаков: шафранных, алых и пурпурных полос. Шафран и пурпур - цвета клана моей матери. Было символично, что они провожают меня на закате жизни.

На фоне этого совершенного великолепия красок расхаживающие по краю уступа барраярцы в своих серовато-бурых плащах казались вопиюще неуместными. Но именно они были суровой реальностью, а прекрасный закат - лишь последним подарком судьбы отпрыску клана Рау. Один из барраярцев подошел поближе, заметив, что я шевельнулся. Из-под суконного плаща блеснули офицерские знаки различия на воротнике мундира. Он потянул меня за плечо, усаживая ровнее: - Пришел в себя, капитан? Слышишь меня?

Я не успел ответить. Тело оказалось не столь безупречно, как готовый к испытаниям дух: изображение перед глазами вдруг поплыло, а меня замутило настолько внезапно и резко, что единственным разумным поступком было покрепче стиснуть зубы.

- А его крепко приложило. Были бы мозги - точно случилось бы сотрясение, - прокомментировал кто-то из солдат. У барраярцев иногда встречаются до чрезвычайности странные обороты речи. Вот этот, например, неоспоримо свидетельствует о генетических экспериментах тех времен, когда они еще не впали в дикость, по выведению подвида пригодных к опасным работам микроцефалов. Сравнение гем-лорда с подобным созданием показалось бы мне унизительным, если бы я не знал: глумление над врагом является частью их привычных воинских обрядов.

Сотрясение, несомненно, присутствовало, как ни оспаривали это невежественные барраярцы. Единственным известным мне способом бороться с подступающей тошнотой было полуприкрыть глаза и часто, размеренно дышать. Конечно, барраярский командир мог принять это за испуг или нарочитое презрение, но вывернуть весь свой обед на его сапоги и мой собственный мундир было бы с моей стороны еще большим неуважением и к тому же вопиюще не эстетично.

Сквозь густые ресницы я внимательно разглядывал своего последнего противника, невольно гадая, какую же смерть он мне предназначает согласно их суровой варварской традиции. Как источник сведений я вряд ли могу быть ему полезен: к суперпентоталу у любого из Корпуса Разведки аллергия, пытки же я надеялся выдержать с честью, как того требует офицерское звание и титул гема. Я ведь очень упрямый человек. Как говорит в минуты доверительной беседы мой родич и покровитель, гем-полковник Рау: "Мальчик мой, будь у тебя ума столько же, сколько упорства, и будь ты честолюбив так же, как хорош собою, ты давно бы уже служил в самом Райском Саду". Что ж, это чистая правда: дядюшка знает меня слишком близко, чтобы не ошибаться в подобных суждениях. С одной стороны, сделай я карьеру позначительнее, меня бы не отправили в экспедиционный корпус на колониальную войну, и я не лежал бы сейчас на земле, связанный, в плену у аборигенов. Но с другой стороны, для молодости - ведь мне всего сорок - естественны романтизм, жажда подвигов и стремление к риску. Увы, дожить до зрелых лет мне явно не суждено.

Смерть не пугает.
Но само ожиданье
Смерти страшнее...

Я сглотнул, придавая голосу ту ясность, которая единственно приличествует сыну гем-клана в его последний час, и твердо отчеканил: - Я центурий-капитан Рау, офицер вооруженных сил Империи Цетаганда, мой армейский номер 2362-6784-223. Я служу моему Небесному Господину, и умру за него. Больше я ничего не скажу.

- Что ты центурий-капитан, у тебя на лбу написано. - Барраярец почему-то развеселился. Странный народ - смеяться над вещами очевидными и естественными. - Так. Как там с вами надо по всей форме? Э-э... ага, вспомнил. Имя мое тебе знать не обязательно, так что... "Как равный тебе по роду и знатности, именем моего сюзерена и императора Барраяра Дорки объявляю тебя своим пленником и согласно кодексу войны жду от тебя повиновения в обмен на свое покровительство". Дурацкая формулировка! Все равно, станешь номера откалывать - убью.

Должно быть, сотрясение мозга притупило мою всегдашнюю сообразительность. Смертнику под страхом смерти же запретили вещь непостижимую: откалывать номера. Откалывать - значит с камня. Зачем на скале номер и к чему он может мне понадобиться в мой последний час? Я недоуменно вдумался в сказанное, силясь понять его смысл.

Неправильно истолковав мое недоумение, барраярец решил объяснить: - Ты везучий, гем. Вовремя мне попался. Скальп свой сохранишь в целости - попробую тебя через пару дней обменять на одного хорошего человека...

Сказать, что я оторопел, - значило не сказать ничего. Выходит, барраярец понимал, что именно он сейчас предложил, и действительно подразумевал плен по всем правилам, а не варварскую казнь. Какое же чувство мне сейчас подобает испытывать? Стыд от того, что он может не соблюсти церемоний и на мое имя все же падет позор плена? Облегчение, поскольку я остаюсь в живых, чтобы и дальше служить моему императору и роду? Гордость, что меня сочли достаточно ценным для получения выкупа за мою жизнь? Опасение, что враг передумает? Интерес к барраярцу, который, вопреки их обычной дикости, сведущ в тонкостях воинского этикета? Грешно признаться, но единственным моим ощущением было сейчас оторопелое любопытство: "что же будет дальше?"

***

В конце недолгого пути меня ожидал палаточный - явно временный - лагерь и неохотное гостеприимство командира барраярцев, вынужденного поселить меня в своей собственной палатке. Ритуал "почетного плена" - наша древняя традиция, обставленная множеством формальностей: побежденный добровольно отказывается от всех попыток бежать, взамен получая статус гостя и деля с победителем все: кров, еду, слуг, наложников. Здесь и сейчас все изобилие ограничивалось непромокаемым пологом и армейским спальным мешком. Но даже объявись на этой поляне роскошества, достойные самого Небесного Сада, нынче они были не для меня. Принужденный выпить глоток настоящего барраярского алкоголя, я провалился в сон, и снились мне кошмары, достойные его ужасных галлюциногенных свойств. Как там поэтично говорят местные, "снежный жар"? Или все-таки "белая горячка"? Странная идея - лечить сотрясение мозга токсином. Определенно, здешним лекарям я бы не доверил и самую захудалую кошку из тех, что играют в покоях моей благородной матушки.

Вот почему мы с барраярцем должным образом познакомились лишь на следующий день.

Вопреки моим представлениям о буднях местных герильяс, в лагере не поднялись с утра деятельные шум и суматоха. Был ли тому причиной липкий холодный дождь - проклятье этой дикой планеты, - или ожидание, пока не выяснятся обстоятельства насчет "одного хорошего человека", но день барраярцы отдали поистине праздной по военным меркам лени и спали допоздна. Я же, мучимый головной болью от вчерашней контузии (равно как и от вчерашнего знакомства с этиловым спиртом), проснулся рано, но мог себя развлечь единственно взглядами по сторонам и размышлениями о моей грядущей участи. Говорю это лишь затем, чтобы избежать упреков, будто я бесстыдно глазел на барраярца. Нет, разумеется я не допустил бы подобной невежливости, будь у меня выбор, однако... Пятнистая маскировочная ткань полога, тонкая до невесомости, задерживала влагу, но прекрасно пропускала свет, и в палатке царил интригующий, зеленоватый подводный полумрак. Черты спящего лица, лишившегося обычной настороженности, были сглажены тенями и казались до неприличия юными.

Не распустился
Дикой розы бутон, но
Шипы отросли.

Да, как ни был молод я, рядом со мною его можно было счесть ребенком. Было похоже - мне пришлось сделать усилие и вспомнить, что местные жители с их диким генотипом слишком рано стареют, - что моему оппоненту едва пошел третий десяток. Создание, по нашим меркам столь юное, должно оставаться на попечении семьи или, в крайнем случае, служить под бдительным присмотром старшего родственника, а не самостоятельно командовать войсками. Здесь же в эти лета молодежь не только занимает важные посты, но даже женится и обзаводится детьми. Насколько это бессмысленно! Как по едва появившейся завязи невозможно понять, каким станет цветок, так по едва вступающему во взрослую жизнь юнцу - догадаться, какие из присущих ему качеств стоит закрепить в потомстве и кого подобрать в пару.

Мне кажется, что подсознательно барраярцы стесняются своей молодости - у них повсеместно распространен обычай оставлять на лице обильную растительность, скрывая тем самым и возраст, и наследственные черты. Лишь их высшие классы стремятся приблизиться к цивилизованным стандартам, удаляя волосы с лица и оставляя лишь полосу на верхней губе, но вот методы, которыми они это делают... Вместо того, чтобы на разумный срок заморозить на нужных участках корни волос, они прибегают к их соскабливанию, и делаю это обязательным для всех достигших зрелости знатных мужчин. Я некогда читал про первобытных дикарей, у которых любое посвящение во взрослые было сопряжено с ритуальными мучениями, но даже эти невинные дети дикой природы подвергали юношей пытке лишь единожды, а не обязывали их терпеть ее ежеутренне. Страшно представить, что барраярцы поступают так со всеми волосами на теле, включая наиболее интимные для всякого мужчины места... Впрочем, я отвлекся.

Лишь когда тяжелый, набухший влагою купол небес равномерно посветлел, намекая на поднявшееся в зенит солнце, вестовой рискнул разбудить своего командира. Почтительность вошедшего была вполне удовлетворительной, хотя я заподозрил, что в глубине его поклона виноват скорее низкий купол палатки, нежели благоговение простолюдина. Зато, услышав обращение "милорд", я удостоверился, что мой пленитель - фор. Сам он так и не назвал мне своего имени - из суеверий, соображений конспирации или по забывчивости, я не знал. Мое имя он слышал, но не считал нужным им пользоваться, обращаясь ко мне. По молчаливому уговору и во избежание путаницы я стал называть его "капитан", так что при равенстве наших званий на мою долю осталось "гем".

Он старался держаться сурово, но я был готов поклясться, что его снедает не меньшее любопытство, чем меня самого. Ведь нам обоим офицеров противника до того приходилось разглядывать только через прорезь прицела.

Как человек, старший годами, и к тому же гость, я решил, что обязанность поддержать вежливый разговор лежит на мне. Но какую безобидную тему избрать для беседы? Реплика пришла ко мне сама, пока капитан совершал ритуал депиляции. Он пользовался стальным ножом - вычурно украшенным, немаленьким и острым даже с виду. Любой здравомыслящий человек выразит ужас, представив эту вещь в непосредственной близости от горла. Или от паха. О чем я и сказал. Кто мог подумать, что в теме прически, пусть даже интимной, для здешних жителей кроется что-то сакральное?

- О своем скальпе заботься, а не о чужих волосах, - буркнул барраярец, не прерывая своего занятия. Ого! Мне показалось в полутьме палатки или бравый капитан действительно покраснел?

Кстати, варварский интерес барраярцев к скальпам всегда казался мне нелепым: очевидно, что при их уровне технологии генсканирование ороговевших тканей - задача малоосуществимая. Я вежливо заметил, что для человека культурного барраярский обычай скальпировать врага - просто дикость: не учитывая собственные возможности, они зря переводят генетический материал. Тем же целям гораздо эффективнее служила бы обширная биопсия или, учитывая полевые условия, большие пальцы рук с их превосходно различимыми отпечатками.

Тривиальный научный довод, ничего особенного. Стоило ли капитану застывать с раскрытымм ртом? Загадочный народ - барраярцы.

***

Весь день я по негласному уговору почти не покидал палатки - лишь ради телесных надобностей, которые не стоит ни упоминать, ни пренебрегать ими. Предназначенные для этого, как выразился мой барраярец, "кустики" представляли собой проем в запутанном переплетении растительных усиков и щупалец цвета засохшей крови. По жирно блестящим бочкообразным стволам стекали капли дождя. Не испытав особого изумления, я отметил, что почтительный простолюдин-вестовой не сводит с меня глаз, точно ожидая, что я брошусь бежать через эти ужасные кусты с проворностью единорога, ускользающего от падшей девы. Стоит ли ждать осведомленности в чужих обычаях от человека низкого звания - или скорее, утраты бдительности от дикого горца, на глазах которого свободно разгуливает ужасный, таинственный цетагандиец?

Увы, я обманул его ожидания, не задержавшись под открытым небом ни на секунды дольше, чем того требовала необходимость. Пусть я - человек образованный и стихам не чуждый, но сейчас я был не в том настроении, чтобы искать в дикой природе неизъяснимое поэтическое очарование. Я поскорее нырнул в тепло палатки, мимоходом наконец сообразив, отчего с изнанки ее зеленый полог покрывают контрастные красно-бурые разводы. Остроумно примитивное решение для планеты, где зеленая терранская растительность ведет борьбу за жизнь с аборигенной красной. Столь же примитивное и действенное, как висевшая под потолком замена инфракрасной лампы - прозрачная колба с решетчатой крышкой, где горит и плавится столбик жира.

Как может народ, вынужденный вести столь варварское существование, противиться искусу истинной цивилизации?

И легче ли это, чем человеку цивилизованному противиться искушению обаяния одного конкретного варвара?

Не стану лукавить: мое отношение к барраярцу сделалось весьма двусмысленным. В одну минуту я видел в нем равного себе во всем - по положению, воинскому званию, - и даже превосходящего по статусу, поскольку в эту секунду я был его пленником и поклялся ему в подчинении. И тут же я напоминал себе, что он не относится к моей расе и что это лицо, едва отмеченное печатью взросления, принадлежит юнцу, которого я вдвое превосхожу годами. В следующее мгновение я вспоминал, что это мой враг, лишь по чистой случайности не подвергший меня той же варварской казни, которая пришлась на долю многих моих товарищей, и что уступить ему хоть в чем-то не позволяет мое достоинство. А потом вдруг приходила мысль, что не во всякой борьбе победу одерживает тот, кто оказывается сверху. Опытом состязания умов (равно и тех поединков, что происходят за дверьми спален) я, несомненно, его превосходил, и эта мысль оказалась неожиданно волнующей. Да, жизнь брала свое, и возвращенный в нормальное состояние дозой синергина, я с удовлетворением отметил у себя здоровые плотские желания. Увы, мое удовлетворение было не столь полным, как хотелось...

Я по натуре человек деятельный. Праздность без цели поистине сводит меня с ума, заставляя занимать рассудок игрой воображения - чем дальше, тем причудливее. Заниматься моей прямой обязанностью - разведкой - здесь было бы бессмысленно. Вряд ли в бедном партизанском лагере могло найтись что-то ценное - помимо сведений о его местонахождении, которое могло измениться в любую секунду, стоит барраярцам сорваться с места и скрыться в чаще подобно вспугнутым лесным зверям. Бездействие тела, буквально запертого данным мною словом на нескольких квадратных метрах палатки, и неопределенное ожидание, не подстегнутое близкой опасностью, - ведь мне была обещана жизнь - оказали на меня странный эффект. Мои мысли начали блуждать в области полной абстракции.

Какое-то время я играл с мыслью взять у капитана генетическую пробу и тем самым по возвращении раскрыть его инкогнито - но что это дало бы мне, кроме удовлетворенного любопытства? Потом я запоздало сообразил, что здешний генный пул настолько запутан и неизучен, что я запросто могу всего лишь подменить одну загадку другой. А как я себе представляю взятие материала в полевых условиях? Нам же не по чину тончайшие инструменты Райского сада, восстанавливающие ген-карту по микроскопическим частицам кожи при любом касании. Гм...

Да, есть один способ уговорить мужчину поделиться своим генным материалом. Столь же символичный, сколь и эффективный, весьма приятный в своей символичности и способный при том удовлетворить не одно только любопытство. А всего элегантнее внешняя невинность происходящего: держу пари, мой капитан счел бы это лишь легкомысленной забавой, не распознав генетической кражи и не получив повода оскорбиться моей бестактностью.

Поистине мои измышления вертелись вокруг одной темы, изысканную интимность которой способен здесь оценить я один. Вряд ли барраярец, очаровательный не менее, чем невежественный, догадывался, как подходят сейчас к нему строки классической поэмы:

Разум и тело
Спор о сути познанья
Вечно ведут:

Что сокровенней -
Знать незнакомца имя
Или познать его?

Итак, решено. У меня появилась цель, и скучная праздность перестала терзать мой разум. К тому же, цель весьма изысканная: ведь ее достижение даст удовлетворение одновременно телу, любопытству и самолюбию. Последнее призван потешить обман - правда, невинный, точно чинная прогулка по лабиринту сада рука об руку со старшим родственником. Зато последствия таких прогулок бывают обычно поучительны и даруют почтительному юнцу бесценный опыт, который был бы вовсе нелишним для моего варвара-капитана...

Точно угадав мои намерения, тот явился вскоре. Капитан нырнул под полог палатки, мокрый, деловитый и взъерошенный, точно утка в императорских прудах. Сев на пороге тамбура, он принялся стягивать испачканные землей сапоги, сопровождая этот процесс рядом неизвестных мне местных идиом. Наконец избавившись от сапог и мокрой суконной накидки, он вздохнул, покосился на меня и, не говоря ни слова, забрался в спальный отсек и застегнул за собою прозрачный клапан. Мы остались наедине.

- Я думал, ты попытаешься бежать, - неожиданно сказал он. - Я бы пытался. Не стал бы сидеть, как болван. Впрочем, кто тебя знает, гем? Может, ты ночи ждешь. Только не надейся, на ночь я тебя свяжу. Слово словом, а спать с тобой рядом не слишком уютно.

Свяжет? Гм-гм, это может иметь свои положительные стороны, но все же я предпочел бы больше свободы - пока капитан не склонен к решительным действиям. Что ему мешает - благородная тактичность, юношеская робость, искренняя враждебность, незнание обычаев или просто ограниченность ума, не позволяющая увидеть человека, сидящего от него на расстоянии вытянутой руки?

- Неуютно? Я занял чье-то место? - мягко поинтересовался я, жестом обводя расстеленное одеяло.

- Шутник, - усмехнулся капитан. - Нет, как видишь, нам тут не до баб.

Во имя всех благих предков, да кому пришло бы в голову привести женщину в армейский лагерь? Даже если эта женщина - местная дикарка. Военная удача - ревнивая леди, она отворачивается от мужчин, имеющих дерзость изменять ей в ее же владениях. Говорят, у каких-то древних терранцев существовало суеверие насчет женщины на корабельной палубе - что ж, и у примитивных народов бывают моменты гениального прозрения.

- Разве ты делишь свою подушку только с женщинами? - удивился я. - Твой друг может быть спокоен: я почтительнейше не посягаю на его права и заранее признаю тебя свободным от каких-либо обязательств, налагаемых близостью.

Ах, бедный мой капитан! Теперь я убедился, что он действительно не слишком догадлив. Я мог воочию наблюдать смену настроений на его лице, когда вдогонку недоумению явилось понимание - почему-то смешанное с гневом. Он покраснел, безуспешно попытался скрыть это, сжал губы, несколько секунд искал ответ и, наконец, буркнув себе под нос нечто неразборчивое, просто отвернулся.

Алый, точно закат,
Вспыхнул стыда румянец...
Солнце, не уходи!

Я обеспокоился. Барраярцы такие непредсказуемые! Не затронул ли я своим предложением его воинский кодекс чести? Не подозревает ли он меня в коварном намерении изменить свой статус противника и с полным правом нарушить затем свое обязательство насчет побега?

Я заторопился продолжить:

- Капитан, я тебе обещаю: мы были и останемся врагами. Если послезавтра ты попадешь ко мне в руки, я постараюсь выжать из тебя все сведения до последней капли, а что останется от допроса в Разведке - передам расстрельной команде.

- О-о, утешил... - саркастично, но как-то растерянно протянул барраярец. Впрочем, возвращение к более привычной военной теме произвело на него благоприятное воздействие: он невольно перестал стесняться, что хоть и смотрится обворожительно, зато так мешает в прояснении взаимных намерений!

- Конечно. А если у тебя завтра отпадет необходимость в обмене пленными, ты убьешь меня и оскальпируешь. С сознанием хорошо выполненного долга. Кстати, в какой именно последовательности у вас это принято делать?

- Надеешься, пощажу за красивые глаза? - усмехнулся капитан.

- Считаешь, они у меня красивые? - искренне обрадовался я. Положительно, он не совсем безнадежен, раз сумел заметить наследственное изящество черт клана Рау. Немного терпения и такта по отношению к непостижимой барраярской душе, и моя заветная цель сделается куда ближе! - Тогда что тебя останавливает? Клянусь генной книгой своего клана, в этой постели ты можешь меня не опасаться. - Я дружелюбно улыбнулся. - Я не кусаюсь.

Каюсь, тут я бессовестно воспользовался природным преимуществом гем-лорда. На моей стороне были отточенная многими поколениями идеальная быстрота рефлексов и... неожиданность. Я перехватил его кисть и, подавшись вперед, на секунду приложил к своей щеке. Барраярец попытался дернуться точно в тот момент, когда я разжал пальцы. Оттого раздосадованному капитану осталось только возмущенное шипение: " Не с-смей..." - к его чести, быстро оборвавшееся.

Благие небеса, да чем ему возмущаться? Хватка моя была сильной, но почтительной, а щека - мягкой, не обветренной на дожде и холоде и не знавшей ни безобразной щетины, ни тем паче варварского прикосновения убирающего ее ножа. По другому и быть не может. Даже мой отец, - а он уже в почтенных годах, я далеко не старший из его детей, - не припоминает времени, когда в моде среди людей благородных было оставлять на лице полоску волос. Капитан просто не мог не заметить гладкость и безупречность кожи, а при должной наблюдательности - и крепость мускулов.

Теперь главное - осторожность. Так подманивают пугливого дикого зверя, который сам еще не решил: кусаться, принять угощение или поскорее удрать. Опасный, красивый, нервный - как лазоревые дракончики в садах моей старшей сестры. Конечно, барраярец не мог вспорхнуть и улететь, и даже дергаться в тесноте палатки ему было неловко. Он едва отстранился, упрямо сжав губы и явно ожидая дальнейшего развития событий. Я же выбрал самое простое и действенное: просто лег, положив голову ему на бедро и прижавшись щекою. Классический канон соблазнения учит, что этот залп накрывает сразу несколько целей: сидящему нелогично ждать угрозы, когда на него смотрят снизу вверх; мужчине трудно не задуматься о том, как близко находятся чужие губы; жестокосердому придется тебя коснуться, чтобы встать и высвободиться.

- Офицер, а ведешь себя, как шлюха, - удивленно проговорил капитан, наклоняясь ко мне.

Мне снова потребовалась секунда, чтобы перевести услышанное с языка одной культуры на другой. Шлюха? Ах да, здешний жаргонизм для тех, кто предлагает плотское удовольствие за деньги. Он что, специально подвергает сомнению мою честность? Я мужественно подавил раздражение: нужно быть терпеливым и развеять его заблуждения. Ведь мальчик - совсем дикарь!

- Ты думаешь, я хочу что-то получить за нашу близость? Нет, ты мне платить не должен. Я - твой гость, и сейчас хотел бы ублажить тебя ради нашего взаимного наслаждения и моих к тебе добрых чувств.

- Ублажи-ить? - медленно, чуть ли не по слогам протянул барраярец. Положительно, он мил, но как медленно он понимает простые, понятные даже подростку вещи. Он протянул ко мне руки - ну, пусть без излишней нежности, но надо было же сделать скидку на армейский быт и простое, не знакомое с должными церемониями воспитание...

О том, что случилось дальше, мне до сих пор стыдно писать. Нет, себя самого я ни в чем не могу себя упрекнуть - разве что в излишней вере в людей. Да, барраярец, да, необразованный мальчик, но ведь он подавал уже надежды на то, что знаком с нужными церемониями и понимает их смысл, если не сокровенную суть! Я воспринял его, как равного, а он... он повел себя как не знающее приличий, ведомое лишь примитивными инстинктами животное.

Да. Вынужден признаться. Он меня ударил.

Сгреб за воротник, вздернул вверх и нанес удар в челюсть.

Он не мог не понимать, что поднимая руку на почетного гостя, нарушает все те условности обязательств, что хранят между нами хрупкое перемирие. Он не мог находиться в заблуждении, что превосходно тренированный офицер разведки в чине центурий-капитана - это безобидный ручной хомячок. Он знал, что этим ударом разрушит все, что наносит мне ужасное оскорбление, что рискует затем собственной жизнью - и все же постыдно подался рефлексу, тем более нелепому, что для такого поведения не было разумных оснований.

Первейшим моим порывом было, более не сдерживаясь, ударить в ответ - и с моим опытом единоборств я не сомневался, что этот удар не ограничился бы разбитой губой, а серьезно покалечил или убил бы молодого наглеца. Но цивилизованному человеку не подобает, точно дикарю, поддаваться первому стремлению, не обдумав ситуации. Я придушил свой гнев и, медленно стирая кровь, - удар оказался болезненным, вдобавок его последствия совсем не украсят мое лицо, - попытался понять, что же произошло. Возможно, я искал причину, которая оправдала бы поведение симпатичного мальчишки и позволила бы мне не убивать его? Не в том же дело, что я боялся смертельного возмездия со стороны барраярцев, которое неизбежно последовало бы за убийством их командира!...

Ситуация вышла из-под контроля, что удвоило мое расстройство. Поддаваться панике я не способен просто генетически, но в известном мне арсенале достойных выходов из затруднительных ситуаций приемлемые меры отсутствовали. Будучи близок к отчаянию, я во внезапном приступе озарения выдохнул:

- Я не терплю грубости в любовных играх! Или ты умеешь только насиловать?

В ответ на этот полусерьезный упрек лицо моего капитана наконец приняло выражение, которое мне показалось занятным. Он слегка покраснел и отвел глаза, его злость сменилась раскаянием. Неужели я угадал? Знатоки здешнего фольклора говорили - хоть я и отказывался в это поверить, - что у барраярцев не считается зазорным поднимать руку даже на женщину. Насколько же агрессивными действиями должно предваряться у них соитие с мужчиной?

Быть может, барраярские любовные обычаи и уникальны, но мне не хотелось ради их соблюдения и дальше рисковать красотой собственного лица. Пожалуй, пришло время не опасаться, что спугнешь дикого зверя, а думать, как бы обезопасить себя от его клыков. Если силовой стиль интимного знакомства барраярцу ближе, может, он почувствует себя раскованней? Навалившись, я прижал его спиной к расстеленному спальному мешку (стараясь при том не доставить реальных неудобств и помня, что всего лишь внешне принимаю правила игры), и проговорил, глядя ему прямо в глаза и подбирая самые простые слова:

- Я могу забыть, что ты поднял руку на гостя... да не дергайся, фанатик!... но тебе придется, как человеку воспитанному, искупить свой проступок.

Мы лежали сейчас, замерев, как два бойца в ритуальных позах перед схваткой. Оба прекрасно понимали, что мы балансируем на протянутом над пропастью тонком волоске. Первый же удар превратит пробу сил в драку насмерть, в дикую и короткую битву врагов, смертельно опасных в боевой ярости, и скоротечным финалом окажется либо нож у меня в печени, либо переломанная моими руками шея. Благословение небесам, барраярец трезво просчитал, что я пока не питаю к нему враждебных намерений. Он покраснел и тяжело дышал, но прекратил так отчаянно вырываться - хотя вполне был способен на самый некуртуазный, но действенный удар коленом в пах.

- Что? - полушепотом выдохнул он. Слава Дарвину, капитан не только прислушивается к моим разумным словам, но и желает исправить содеянное и спрашивает, как!

Искушение хоть немного помучить в отместку склонного к рукоприкладству молодого грубияна было непреодолимо. Но я был готов ограничить мучения небольшой назидательной лекцией с некоторыми иллюстрирующими ее примерами, благо опыта в том, как именно продемонстрировать мужчине свое физическое расположение, мне было не занимать.

- Дикие гены! - Я начал с непристойного ругательства, давая барраярцу понять всю степень моего гнева и досады. - Ну как тебе пришло в голову драться? Ты, достойный всяческого сожаления юный варвар! - Тут я глубоко вдохнул, успокаивая кровь, и заговорил уже тише: - Должно быть, тебе не везло с любовниками, раз для удовлетворения ты прибегаешь к таким грубым и сильным стимулам. Нужно, чтобы тебе хоть кто-то показал, как действительно можно доставить удовольствие мужчине, и я - не худший выбор. Поверь мне, даже здешние женщины, и те восполняют невежество в любви одним энтузиазмом. Я легко докажу тебе, что искусней любой из них.

- Что же мне тебя, трахнуть? - растерянно вопросил капитан, утративший последние остатки сопротивления и лежащий подо мною совсем смирно.

Я осуждающе покачал головой. Нет уж, с подобными склонностями надо бороться. - Трахнуть - значит ударить, так? Нет, мой мальчик, давай попробуем обойтись без любимого тобою насилия. Отчего не попробовать привить тебе более изысканные вкусы?

Барраярец не ответил "нет". Что ж, он обучаем. Прелестно.

- Ты когда-нибудь слышал такое выражение: "по обоюдному согласию"? Сделаем его девизом на сегодняшний вечер. - Как же это правильно говорится у барраярцев? Раз капитан хоть немного сведущ в наших клятвах, было бы стыдно выставить себя в ответ полнейшим невеждой. А, вспомнил! - Повторяй вместе со мною: "Даю тебе в залог свое слово, что этой ночью не стану причинять тебе намеренного вреда и остановлюсь по первому твоему возражению".

Вопреки всем моим опасениям, он пробормотал требуемое. Что же, пожалуй, можно было без опаски отпустить моего дражайшего капитана. Тем более, что лежа на нем и прижимаясь весьма плотно, я убедился: мои заверения находят отклик не только в его разуме.

Я разжал хватку и, скатившись, лег рядом: вся моя поза демонстрировала полную уязвимость и дружелюбие - голова чуть запрокинута, горло открыто. Спокойное бесстрашие и полная беспечность. Я заставил себя предельно расслабиться; по логике барраярец вряд ли тайно желает моей смерти или увечья - сила на его стороне, я у него в плену, и возможностей расправиться со мной у него уже было достаточно. А свободно раскинутые руки оставляли капитану лишь две альтернативы: или ютиться, сжавшись, у стенки палатки, точно бедный гость, или лечь в мои объятия.

Теперь я не намерен был отступаться: к научному любопытству и зову плоти прибавилось изрядно уязвленное молодым нахалом самолюбие. Хотя раскрасневшийся капитан упрямо не желал признавать собственного возбуждения, я бы поставил свой родовой медальон против горсти песка: он бы сейчас не уснул, даже выставив меня из палатки - а сделать это ему мешало данное им же слово. Сжалившись, я потянул его за рукав:

- Иди сюда. Ложись. Расслабься. Просто поговорим - толика просвещения в некоторых областях тебе не помешает... и между прочим, ты мне лицо разбил. Изволь исправить последствия.

Я усмехнулся, мягко и прощающе. И барраярец послушно потянулся к... о, матерь клана, за что мне снова это испытание! К набедренной флаге с этиловым спиртом, печально памятной мне еще по вчерашнему вечеру. Средство, которым, очевидно, здесь лечат все - от психических заболеваний до ампутированных конечностей. Но я мужественно стиснул зубы и стерпел обжигающее прикосновение ужасной жидкости, видя, как неловко барраярец пытается быть деликатным, стирая кровь с моей рассеченной губы.

Момент был самым подходящим. Дальнейшее оказалось "делом техники", как говорят здесь, - хотя я решительно предпочитаю называть это искусством. Перехватить запятье, прижать в определенной точке, поймать губами руку (к счастью, несколько простерилизованную этанолом), дохнуть, едва не касаясь, слегка прикусить ребро ладони - и с удовлетворением отметить, как из груди ошеломленного собственной реакцией юноши вырывается еле слышный чувственный всхлип. В споре диких предрассудков и просвещенного знания о человечкском теле победа, разумеется, осталась за последним.

Вот так. А теперь можно было ухватить уже за обе руки и потянуть его на себя. Роли поменялись. Капитан оказался лежашим сверху, искренне недоумевая, как он попал в это пикантное положение. А я разливался сладкоголосым фениксом (или, как сказали бы все те же барраярцы, украшал уши своего собеседника рисовыми лентами с диковинным названием "лапша":

- Ты чересчур осторожен. - "Проще говоря, трусишь." - Можешь делать со мной, что пожелаешь. - "А что именно ты пожелаешь, буду решать я". - Я у тебя в плену. В твоих руках. - "За которые я сейчас держу отменно крепко". - Неужели тебе просто не любопытно, на что я в этих руках способен?

- Все, что пожелаю?

- Все, - ласково подтвердил я, - но не нарушая только что данного тобою слова.

- И если я тебя сейчас трах... гм, отымею?

- Если под этими вульгаризмами ты имеешь в виду соитие, то именно на это я и намекаю тебе последние полчаса, мой недогадливый приятель.

- Ну а тебе-то это какого черта? - почти жалобно вопросил он.

Памятуя о своей тайной цели, я имел заранее заготовленный ответ, на тот случай, если этот вопрос все же всплывет.

- Ты же сам предложил мне почетный плен, - сурово напомнил я. - Намерения у тебя были самые благие, и интерес к цетагандийской культуре - это похвально, но ты разве не знаешь, что это обязывает тебя обращаться со мною, как с самым уважаемым гостем? - Во время этой тирады я приглядывался к барраярцу: да, это объяснение он проглотит легко, как ребенок - сладкую имбирную карамель. - Превращать ритуал чести в профанацию - да за кого ты меня принимаешь? - Риторический вопрос не требовал вразумительного ответа; ну откуда мне знать, за кого он меня принимает - может, за свою двоюродную бабушку, леди, славную своими странностями? - А почетному гостю неприлично спать одному. Причем когда я говорю "спать", я не имею в виду просто перетягивать друг на друга это твое скудное одеяло.

Но капитан и тут сумел меня изумить вплоть до утраты генетически присущей мне выдержки.

- А почему я? - недоуменно переспросил он.

- Да потому что ты мне нравишься, идиот! - забыв о всякой вежливости, рявкнул я на него, точно на нерадивого подчиненного. И не дожидаясь, пока с этих губ сорвется еще что-нибудь столь же примечательное, заставил его замолчать самым напрашивающимся способом. Грамотно проведенные "объятия спящего дракона", иначе говоря - захват за шею из положения лежа, и наши губы сомкнулись.

Я погрешил бы против истины, заявив, что последующие пару минут якобы обдумывал, что мне сказать дальше. О нет, своему восхитительному занятию я предавался со всей отдачей, лишь краем сознания заметив, что мой захват сделался не столь жестким, а капитан, напротив, вцепился в мои плечи с энтузиазмом безвременно утопающего. Это и понятно. Я наслаждался именно тем удовольствием, на которое давно расчитывал, заранее прикинув опыт в столь простых забавах человека знатного, привлекательного и молодого. А вот капитан, похоже, сперва не воспринял всерьез мое великодушное обещание подарить ему наслаждение и теперь срочно занимался переоценкой собственных представлений на мой счет. Вряд ли, разумеется, в этой переоценке участвовало что-то сложнее мозжечка, но это и к лучшему: зато тело приняло ситуацию без участия рассудка.

Потянувшись, я легонько подцепил пальцем крючок на жестком суконном воротнике барраярского мундира. Открывшаяся взгляду гладкая шея, вопреки всяческим опасениям, не представляла собою сплошь натертую этим варварским сооружением мозоль. Ласково скользнув по ней ладонью, я забрался дальше под китель и продолжил тактильное исследование хорошо развитой спинной мускулатуры: атлетичные мужчины - моя слабость. И вот напряженные мышцы плеч под моими пальцами чуть раслабились, поддались под умелым нажатием на чувствительную точку позвоночника, и мои усилия оказались вознаграждены, когда мой новоявленный любовник, сам не отдавая себе в этом отчет, едва слышно простонал, не размыкая поцелуя.

Молодой человек оказался чувственен и отзывчив, как, собственно, и полагается в его годы. И спрашивается, зачем было надо задавать мне глупые вопросы, драться, сопротивляться? Нет, местные ритуалы ухаживания для меня всегда останутся непостижимой тайной.

В них я блуждал на ощупь с куда меньшей уверенностью, чем мои руки - под вражеским мундиром.

За продолжавшимся поцелуем капитан толком не успел заметить, когда его китель пришел в совершенно неуставной беспорядок и грубые металлические пуговицы покорно сдались моим пальцам, точно передовые укрепления - наступающему врагу. Я едва касался, поглаживал, пробовал - и ловил каждый незаметный отклик... Как виртуоз настраивает незнакомый инструмент, прислушивается к звучанию и пощипывает струны прежде, чем какофония звуков вдруг разольется мелодией, так и я намеревался сперва настроить своего партнера на нужный лад, нащупать его сокровенные слабости и лишь потом исторгнуть из него стон истинного наслаждения. Наконец я оторвался от его губ и дал ему вдохнуть.

- Ты целуешься, как женщина, - внезапно севшим голосом выговорил он. - Как самая похотливая девчонка, которую мне когда-либо удавалось завалить.

- Лучше, - поправил я мягко. Не скажу, что сравнение слишком мне польстило, но я понимал, что в устах барраярца это признание ценно. Должно быть, он и вправду не знал ничего лучше, чем здешние женщины - особы, насколько я понял, озабоченные ужасами естественной репродукции и связанными с ними нелепыми обычаями, всячески препятствующими чувственному наслаждению.

- И можешь дать? Ну, как женщина? - Эту фразу он произнес со странным выражением, и в его голосе мне послышались одновременно усмешка, смущение и непонятный вызов. Познавательный разговор оживляло то, что мы так и не изменили позы, оставаясь: я - лежа навзничь на мягком, к счастью, спальном мешке, а укрощенный барраярец - распростершись на мне, причем уже вполне добровольно.

Интересно, разве я похож на человека, не желающего потакать мелким прихотям любовника? Предпочесть изо всех вариантов любовного сношения именно стиль "ветвь ивы гнется под ветром" - банально. Есть вещи поэффектнее, на которые я способен в постели, но для неискушенного в тонкостях варвара моих способностей хватит и тут. Однако говорить это бессмысленно. Во-первых, я уже подметил за ним склонность не верить утверждениям, пока те не подкрепятся опытом. Во-вторых, столь изысканную и сложную вещь вряд ли удастся объяснить на словах, или, как говорят тут, "на пальцах" - хотя пальцев для краткого курса по основам предмета было бы вполне достаточно. Но, клянусь родовым гримом, теперь я отнюдь не намеревался щадить своего очаровательного противника и ограничиваться изложением основ...

- А ты не спрашивай, - коротко ответил я в тон. - Зачем верить врагу на слово? Проверь.

Безграничные терпение и выдержка, которые я проявлял весь вечер, уговаривая молодого варвара на соблазнительные для него же самого действия, кажется, принесли свои плоды. Он впился в меня взглядом, словно желая прочитать мысли (разумеется, телепатия - всего лишь сказки, однако я порадовался, что честно сосредоточен сейчас лишь на предвкушении удовольствия), упрямо мотнул головой и подытожил: - А вот сейчас и проверю!

Последовав, наконец, похвальному здравомыслию, барраярец тут же деловито принялся за мою одежду, точно опасаясь, что пауза способна подточить его решимость. Герметичная застежка полевой формы на какое-то время поставила его в тупик - нет сомнений, ему раньше если и приходилось что-то проделывать с гем-офицерами, то никак не раздевать их. Терзая безвинную застежку, он бурчал под нос вполголоса, но мой совершенный слух без труда различал слова:

- Так и скажу: имел я этого гем-лорда... если только распакую...

Застежка щелкнула, распавшись, под моим снисходительным прикосновением, и барраярец сумел воочию убедиться, что летный комбинезон "змеиная кожа", с которого снято статическое напряжение, теряет объем и жесткость, снимаясь одним движением руки вместе с тонким внутренним техно-трико.

А затем я предоставил недоверчивому барраярцу исчерпывающее эмпирическое доказательство справедливости моих слов, а также генетического превосходства расы гемов над дикими линиями скрещивания и высокой эстетики - над инстинктом размножения. Впрочем, конкретно эта дикая линия продемонстрировала некоторые полезные для закрепления в геноме качества: например, поразительную выносливость и энергию без применения каких-либо традиционных стимуляторов.

Я уже говорил, что из меня плохой поэт? Мои трехстишия делаются лишь жалким отражением переполнявших меня чувств. Но даже в отражении на взволнованной ветром поверхности пруда можно узнать луну и восхититься ею, верно?...

Кисть новичка
Направит наставник, уча
Чертить иероглиф.
***
Сакура гнется
Под бешеным ветром.
Ветер крепчает.
***
Зверя преследует
Неутомимый охотник
В логове самом.
***
Когда разрубит
Топор древесную плоть,
Земля содрогнется.
***
Тигр с драконом
Сразились. Кто же сильней?
Тот, кто подвижней!
***
Гром гремит,
Молния яростью пышет...
Радуга скоро.
***
Мой сад расцветал
Этой весною шесть раз
Милостью неба.

В палатке сгустился ночной мрак, непроницаемый даже для моего острого зрения. Примитивный нагреватель погас. Отыскивать и надевать летную форму на ощупь должно быть неудобно и совершенно неизящно, и я, лежа в ленивом расслаблении, старался хоть немного отсрочить этот момент. Сберегая тепло, я прижался к барраярцу теснее, натягивая на обоих второй спальный мешок. Капитан повернул ко мне лицо - в темноте я почувствовал на своей щеке дыхание, когда он произнес с непривычно мягкой усмешкой:

- Чего тебе еще? Озабоченный ты...

- Чем? А-ау-э... - Я зевнул и потянулся, вжимаясь в теплое молодое тело. - Ты же завтра намерен меня обменять? - Завтра наступит утром, а сейчас мне не хотелось делать ничего. Даже генетическая проба, с мыслей о которой все началось... да провались она к демонам. Для серьезных целей этот образец пригодиться не может, а в виде ностальгического сувенира чересчур хлопотен.

- Уж постараюсь. - В качестве междометия капитан помянул нечто, запутанным образом связанное с процессом естественного размножения и мне, по недостаточному знанию барраярских обычаев, неизвестное. - Долго на ваши церемонии меня... гм, моего терпения не хватит.

- Ты себя недооцениваешь, - дружески утешил я барраярца. - У тебя хорошие генетические задатки. - Мне захотелось поделиться моими наблюдениями, пусть даже со слушателем, не способным оценить мои аналитические выкладки. - Удивительно! Давно доказано, что применительно к роду человеческому естественный отбор неэффективен, но ты - просто чудо дикой селекции. Физическое развитие, восприимчивость, половая выносливость... Может, ты прошел специализированную тренировку?

Мой любовник совершенно неэстетично, с бульканьем, расхохотался. - Тре... ох, тренировку! По утрам... членом... ведро воды поднимаю! - выговорил он сквозь всхлипы.

Нет, до утонченности и понимания действительно важных материй барраярцам поистине далеко. - Мальчишка, - вздохнул я и приобнял его за плечи. - Наивный, неискушенный мальчишка. Жаль, что у меня нет времени побольше тебя... искусить.

- Мужчину отличают по делам. И на войне, и в койке, - непреклонно заявил капитан, но тут же зевнул и обнял меня, и я почувствовал полнейшее нежелание начинать новый спор. В конце концов, нам не дано понять друг друга, даже познав. Его губы были возле моего уха, сонным голосом он прошептал: - Ты вряд ли старше меня, мой шелковый на ощупь гем-лорд. Сколько тебе лет?

Глаза у меня уже слипались, и я ответил лаконично: - Сорок пять.

Мой сонный любовник с невнятным, специфически местным, возгласом подскочил было как ужаленный, дернувшись из-под моей руки.

- Иди спать, - заплетающимся языком взмолился я, - ну чем ты недоволен? Это естественное преимущество цивилиза-а-а... - на этот раз я зевнул так, что рисковал вывихом моей многострадальной нынче челюсти. - Долгая юность плоти - это прекрасно. И твоя молодость - тоже... - мои веки сомкнулись, и я уснул.

***

Утро вышло серым и холодным. Я проснулся в одиночестве и, полузакрыв глаза, прислушался к звукам снаружи. Вестовой: "Восемь утра, милорд. Они будут через полчаса". Капитан: "Чай есть? Сделай мне кружку, сейчас буду. И позови связиста". Шуршание ткани, хлюпанье удалявшихся по грязи шагов...

Барраярец отстегнул входной клапан и заглянул ко мне; я с уважением отметил, что лицо его было жестким и отстраненным, ничем не напоминавшим о прошедшей ночи, мундир застегнут на все пуговицы и лишь пальцы споро теребили последние крючки на воротнике:

- Одевайся и жди готовым. И не вздумай выходить из палатки, пока не позову.

Я молча кивнул, не вставая и не откидывая укрывавшего меня спального мешка, из-под которого виднелся рукав моей скомканной полевой формы и под которым на мне сейчас не было ничего. В этот момент, как подсказывало мне безошибочное эстетическое чутье, даже намек на наготу был бы неприличен.

В следующий и последний раз мы увиделись часом спустя уже посреди лагеря. Капитан, ссутулившийся под влажной суконной накидкой и что-то негромко втолковывающий окружавшим его бородачам в разномастной одежде, поднялся мне навстречу.

- Ты достойно соблюдал условия плена, центурий-капитан Рау. Я обмениваю тебя.

Я вытянулся перед ним по стойке "смирно" - на алой полевой форме ни морщинки, свежий грим лег правильными узорами - и четко отсалютовал по всем правилам, прижав сжатый кулак к груди: - Быть твоим врагом - честь, капитан.

"... а твоим любовником - удовольствие", - подумал я, но, естественно, не стал договаривать.

Уже уходя вместе с партизанским эскортом навстречу близкой свободе, я вдруг улыбнулся, подумав, что, точно в придворных романах, я так и не узнал имени того, с кем разделил ложе. Я напряг слух, пытаясь уловить что-то из разговора за спиною, но ничего, начинавшегося на "фор", не попалось в обрывке фразы "... дождись генерала, Эзар, там вместе и решите..."

Увы, детектива из меня не получилось.

Ну хоть наставником я, надеюсь, оказался неплохим...

@темы: Цетаганда, Эзар, Хенн Рау, таймлайн: Первая Цетагандийская, Слэш, Фанфики

---

Очередная мысль на слэшные темы.

Навеяна перечитыванием т.наз. "тюремной эльфийской порнухи", под которой я, глумясь, понимаю жалостные истории самого разного рейтинга про то, как эльфы попадают в плен и что там с ними вытворяют.
Идея зрела в голове и таки перевернула свой первоисточник вверх ногами.

Итак. Хочу историю про плен. Естественно, по нашему любимому фэндому. И про прекрасную, эстетически развитую, долгоживущую высшую расу... про цетов, короче. Итого, получается развратный эстет-цетагандиец в плену у суровых барраярцев. Совсем всерьез эту вещь писать, конечно же, невозможно, но вот стебно-эротические мемуары в восточном стиле изложения получиться должны...

Пойду обдумывать.
Кто хочет в соавторы?

@темы: Цетаганда, Хенн Рау, Вопросы, Фанфики

---

я сделала ЭТО!

Ну-с, прошу. Вот новый фик.
Всем, кому обещала, похвасталась и т.п. - держу слово.
А остальным - приятный сюрприз! (Надеюсь, приятный).

"Зараза воображения"
Автор: Жоржетта ([email protected])

Фэндом: "Форкосиганы" Буджолд
Сюжетное продолжение "Неоспоримой логики"
Пэйринг: Зерг/Джес
Слэш. Рейтинг R.
Варнинги: ругательства без мата, петтинг без секса, грубость без ограничений
Бетинг - Krystal, Maya Tollie, Awaiter

********************************

Читать тут. Писать в комменты...

- Скучно мне! Ну и чем сегодня займемся?

Сидящий в кресле лениво усмехнулся. Капризная улыбка шла к его холеной, барской внешности: породистое лицо, чуть обрюзгшие полные щеки и выразительные карие глаза в обрамлении пушистых ресниц. Полурасстегнутая в жаркой комнате рубашка открывала складки шеи и широкую грудь. Он полулежал в мягком глубоком кресле, всем своим видом подчеркивая интимность обстановки и то, что в этой богатой гостиной - или спальне? - он уж точно на своем месте. Пригубив вино, он лениво поставил бокал на пол и тем же манерным движением подхватил с инкрустированного столика декоративный стилет. Покачал затейливую вещицу на кончиках пальцев, покрутил, глубокомысленно разглядывая.

Полутемная комната была точно расцвечена мягкими бликами - лужицы желтого света от ламп на стенах, зелень матовой бутылки абсента на столе, темно-бордовая шелковая обивка антикварной мебели, голубоватый колючий блеск самоцветов между пальцами того, кто сидел в кресле, и сияние богатого золотого шитья - на воротнике скомканного мундира, заброшенного в угол дивана.

На диване, высоко задрав ноги в начищенных сапогах на подлокотник, развалился изрядно пьяный молодой человек. Свой стакан с толстым донышком он баюкал в пальцах, не желая с ним расставаться, точно с великим сокровищем.

- Обрыдло все, понимаешь? - продолжил лежащий. - Явился я сегодня к жене, как порядочный, для исполнения, понимаешь, долга... так представляешь, мой папаша приставил к ней такую дылду. Глазами меня сверлит, стоило мне перешагнуть порог. Не женщина, а доберман какой-то! Я, знаешь ли, не намерен! В такой оправе тощие прелести моей Карин совершенно не впечатляют.

- А раньше впечатляли? - приподнял бровь второй.

- Ревнуешь, Джес? - Лежащий захихикал и закашлял, поперхнувшись спиртным. - Иди сюда, я тебя... кха... ик... утешу. - Ладонь приглашающе похлопала по шелковой обивке дивана.

Джес демонстративно провел языком по губам, выдержал паузу. - Неужто так не терпится, мой принц? Увы. Ты сейчас недостаточно трезв для хорошего траха, но недостаточно пьян, чтобы я получил удовольствие от прелестей твоего бесчувственного тела.

Принц зло сузил глаза и надулся, но собеседник этого словно не замечал.

- ... И перестань возбуждать себя мыслями о благоверной, а то у меня зевотой все скулы сводит. Смотри на вещи проще. Тебе, мон шер, папаша привел на случку породистую кобылку и строго-настрого приказал не медлить с форским долгом. - Джес бросил свою игрушку на столик, медленно потянулся, закинув руки за голову. - Ах, как ты забавно злишься на обоих! И на женушку, и на отца. - Он подобрал нож и принялся с рассеянным видом чистить ногти. - Ты племенной производитель, Зерг. И ничего больше. Но, соглашусь по богатому личному опыту, трахаться ты любишь, и очень... Особенно в умелых руках.

- Мать твою, Форратьер, да заткнись! - И принц, пьяно размахнувшись, с силой швырнул в своего приятеля стаканом. Тот машинально прикрылся локтем, и стакан невредимым покатился по ковру, хотя несколько капель успело брызнуть на белую рубашку.

Джес неторопливо встал, брезгливо смахнул влагу с рукава, подошел к дивану и тщательно вытер пальцы о подкладку мундира. - Ну вот и кончилась твоя скука. А ты мил, когда злишься. Жаль, злости у тебя хватает ненадолго, и ты снова делаешься ничтожеством. Кстати, не самый вежливый способ попросить меня раздеться. Ты ведь это хотел сказать? - Он склонился, повернул лицо Зерга к себе, крепко ухватив за подбородок. - Ну-ка, повтори: "Джес, сними, пожалуйста, эту дурацкую рубашку и иди ко мне".

Зерг дернулся, точно вырываясь, - скорее для порядка, потому что поза распластанного на диване не оставляет слишком много возможностей для сопротивления. - На хер, Джес! Я не в настроениях, ясно?

Пахнущие вином, чуть влажные пальцы закрыли ему рот; другая рука уже расстегнула молнию ширинки. - А вот им мы сейчас и займемся, - подытожил старший. - Твоим настроением. - Рука Джеса уверенно продолжила свое продвижение дальше. Что ж, он любил теребить в пальцах не только изящные безделушки... - Разве я предлагаю что-то особенное? Особенное у нас было позавчера, а много сладкого вредно. - Тонкие, раздраженно сжатые губы Зерга наконец-то приоткрылись, и Джес на мгновение накрыл их своими, слизнув капельку с верхней губы. Даже не поцеловал; обозначил владение - или пообещал. - А пока мы полежим и обсудим, как нам с интересом провести этот вечер. - Движение руки, полускрытой тканью брюк; в ответ - то ли фырканье, то ли вздох. - Напоить тебя до бесчувствия? Или, напротив, протрезвить, хорошенько разложив в койке? - Упавший на ковер стилет матово поблескивал в свете лампы. - Решим этот вопрос в семейном кругу, кузен?

- Да уж, к ч-черту шлюх! Хватит. Пожалуй, позавчера мы чуток хватили лишнего... - принц хохотнул, согнул одну ногу, вытянул другую и наконец устроился в удобной позе. Удобной для обоих.

- Ты пьян, как скотина, но прав. Шлюхам недостает искренности. Страха. Когда они наконец соображают, чего действительно стоит бояться, половина удовольствия уже пропала. И вообще, сегодня поездка в караван-сарай отменяется. Негри с подачи твоего отца решил, что мы с тобой нуждаемся в постоянном присмотре, а его "мальчики" не в моем вкусе, тем более, - Джес деланно вздохнул, - что добровольно они не дают.

Новый поворот беседы заставил принца фыркнуть. - Да ну тебя в задницу с такими идеями! Я собираюсь иметь СБ целиком и во всех смыслах, как только мой папаша соблаговолит почить в бозе и... Кстати, а ты не в курсе, что эта за дрянь такая - боза и на что она похожа? - Зерг глуповато захихикал. То ли от щекотки, то ли от под впечатлением своей же пьяной шутки.

- А пошел ты, друг мой... со своей любознательностью, - неожиданно добродушно отозвался Джес. - Лично мне было бы любопытно проверить другое. Скажем, так ли легко снимается с этих чопорных ребят их застегнутый на все пуговицы зеленый мундир, как и твой. - Адмиральский китель самого Зерга смятою тряпкой давно валялся в стороне; привычные пальцы расстегивали уже рубашку принца. - Я люблю... интересные задачи. С умеренной долей риска. Потому что продолжать мою мысль, право, гораздо менее рискованно, чем твою.

- Брось! Ты что, считаешь _меня_ трусом? Ха и еще раз Ха! - Зерг гордо расправил плечи, но дождался в ответ лишь насмешливого: "Эй, не ерзай, а то я тебе яйца оцарапаю ненароком". Пришлось снизить тон. - И где ты нашел риск? Папаша помрет не сегодня, так завтра. Хотя лучше бы сегодня... - Принц мечтательно закрыл глаза, поеживаясь от удовольствия.

- Твой отец? Великий Эзар, и прочая и прочая? Не рассчитывай, он не из той породы. Старик бодр не по годам. Хотя, его последняя игрушка, этот магнитофон ходячий... неужели Эзар впадает в детство?

- Вот кого бы из СБшников и стоило трахнуть - то это лейтенантика, остальные такие дубы... а-ах, еще!... - Младший вытянулся в струнку и до боли сладко зажмурился.

Под смуглым загаром старшего румянец возбуждения был почти не заметен - лишь полуоткрытые губы выдавали, что в этой комнате удовольствие делится на двоих. Но бархатные карие глаза его оставались цепкими и внимательными, а иронично заломленная бровь выразительно свидетельствовала, что он думает о сказанном. - Ты нерачителен. Лейтенантик стоит подороже всего антиквариата в кабинете твоего папеньки, а ты хочешь его использовать как любую десятимарковую шлюху?

Зерг скривился. - Уж я нашел бы этим денежкам лучшее применение. А то разбрасывается моим - моим! - достоянием на свои прихоти. А его старперы-лизоблюды знай себе млеют, глядя ему в рот. Все повторяют, какой он великий. Ну да, вершина папенькиных подвигов - порезать на куски старину Ури. Пришить шурина, подумаешь! Да я всю каринину родню готов поубивать - вырастили дуру...

Джес мечтательно, почти нежно улыбнулся. - Поверь человеку знающему. Убийство своею рукой - а тем более убийство тирана - прекраснейшим образом сочетает в себе святой долг и тонкое удовольствие. Впрочем, в Его Величестве я эстета не подозреваю; старик у тебя - скучный прагматик. Надо - делает. Без сантиментов. Как Комарру взял. Разжалование - Форкосигану, бессмертная слава - императору Эзару. А тебе что остается?

- Мне?! Что мне остается? - вспыхнул Зерг. - Папенька скоро отдаст концы, и мне достанется ВСЕ! Понял? А ты все по этому придурку Форкосигану вздыхаешь. Пожалел? Соскучился? У... сволочь ты, Джес. С-сука. За что я тебя только терплю? - Cловно в иллюстрацию своих слов, он перехватил ладонь уже лежащего рядом Джеса и решительно потянул ее к себе под рубашку, поежившись и коротко втянув воздух, когда бесцеремонные пальцы пробежались по рельефу грудных мышц, мимоходом ущипнули сосок и продолжил свое путешествие ниже.

Джес оставался почти невозмутим. - Ревность глупа, мон шер, - легко парировал он. - Не будь у меня ума на двоих, ты бы в одиночку такого натворил... Ну посмотри: чем ты занят, чем играешься? У твоего отца хоть игрушки осмысленнее. Тот же Иллиан. Отчего тебе не научиться вызывать у своих людей хоть половину такого обожания, как император - у этого офицерика?

Удивление Зерга было неподдельным. - Обожание? Ну ты и отмочил! Думаешь, мой папаша еще может... не просто вспоминать под коньячок старые добрые времена? Когда и трава была зеленее, и девки давали слаще? Хотя... а знаешь, ты прав! - засмеялся он. - Демократичен я, Джес, а? Кронпринц сам признает, что был не прав. Да! Это тоже должно быть моим. Вот только стану императором...

- Станешь, станешь... - успокаивающе пробормотал Джес в самое ухо принца, щекоча его горячим и отдающим ликером дыханием.

- Или... зачем ждать? Давай его сюда, прямо сейчас. Койка широкая, места хватит на всех. Думаешь, мой старик обидится? Плевать, он меня и так не жалует. Эх, обрыдло мне все, Джес... - почти проскулил он.

- Повторяешься, - резюмировал Джес. - Рискну предположить - да что рисковать, все видно, - что вся кровь отлила у тебя сейчас от мозга к члену. А поскольку чудом ораторского искусства ты не бываешь и в нормальном состоянии, предлагаю найти твоим губам лучшее применение, чем пьяные жалобы.

На этот раз тишина была долгой. Достаточной, чтобы затяжной поцелуй погасил последние остатки ноющего недовольства и сопротивления Зерга. И тем более достаточной, чтобы Форратьер собрался с мыслями, отнюдь не затуманенными вином, и решил, как направить дальнейшую беседу в желаемое русло.

- Значит, Иллиан? Хороший выбор, разумная ниточка к твоему папеньке. Или это лишь минутная сексуальная фантазия, а? Желаешь помечтать сейчас о ком-нибудь свеженьком и новом, потешить свою слабость к невинным личикам? Жаль, за этой милой мальчишеской физиономией может скрываться такая же циничная сволочь, как его шеф Негри. Да не такой он и мальчик. Вам обоим по тридцать - кстати, не сыграть ли на том, что вы сверстники? Твое вечное пьяное панибратство, "господа, без чинов!", в кои-то веки окажется полезно. Попытайся с ним подружиться, что ли...

- Трахнуть? - выдохнул раскрасневшийся Зерг. Долгое, искусственно растянутое алкоголем удовольствие на грани фола взвинтило принца до крайности. Картинки, мелькавшие в этот момент у него перед глазами, не имели никакого отношения к политике.

- Думай той головой, что у тебя на плечах, мон шер; впрочем, сейчас тебе это не светит. Я сказал: подружиться. Не всякий с ходу оценит высокую честь покувыркаться в постели с самим наследником империи. Сперва вызови у него симпатию, заставь считать тебя своим. Он охранник, он на такой рефлекс натаскан. А тебя до сих пор воспринимает с эзаровских слов не как своего будущего монарха, а как стихийное бедствие в масштабах дворца.

- Да пошел он со своим мнением! - радостно откликнулся принц. - Прикажу - будет тапочки в зубах носить и ложиться по команде.

- Императорской игрушке приказывать ты не можешь. А сломать - руки коротки. Да что я тебя учу? Не сумеешь переманить на свою сторону лейтенантика, полгода как из провинции, - на что ты вообще надеешься в противостоянии с отцом? СБ сожрет тебя и не подавится, и вся моя помощь окажется бесполезной. Они и так отслеживают каждый твой шаг. Пора предпринимать что-то в ответ.

- Сука Негри, - пьяно всхлипнул принц. - Всюду своих "жучков" насажал, смотрит сейчас, как мы трахаемся... вуайерист хренов. И этот, его выкормыш... ясноглазенький. Тоже, поди, такой. Много ему чести - ходить у меня в друзьях.

Джес рассмеялся - горловым, бархатным, нарочитым смешком. - Полагаешь, Зерг, я его тебе в постель сватаю или в закадычные друзья, потому что самому развлечься нечем? - Развлечение обещало быть привычно долгим. Принц, глубоко и часто дыша, расслабился и размяк в руках Форратьера, как тряпочка. Каждое сказанное Джесом слово, минуя его плавающий в парах алкоголя и тестостерона рассудок, впечатывалось непосредственно в подсознание. - Если мне приглянется этот вышколенный до бесчувствия провинциальный парнишка, я улажу дело сам, не успеешь ты бутылку допить. Не-ет. Это наш доступ к Самому. К единственной персоне в мире, которой ты одержим. К государю и отцу, о смерти которого ты мечтаешь, даже когда я тебя трахаю. Я понятно изъясняюсь?

Зерг открыл было рот для ответа, но в эту секунду, к изумлению принца, в дверь коротко постучали. - Мы что, ждем гостей, Джес? Войдите! - расхохотался он, прежде чем тот успел его остановить. Акустический сенсор послушно уловил команду, щелкнул открывающийся замок. В светлом проеме на фоне прихожей вырисовался силуэт.

- Твою мать! - констатировал Зерг. - Иллиан. А мы как раз о тебе говорили, дорогуша.

"Лишь бы он не ляпнул "иди к нам", мой любвеобильный Зерг", только и успел подумать Форратьер под аккомпанемент радостного восклицания принца: - Лейтенант, присоединяйся! Джес, подвинься, а то он не поместится.

Оторопевший лейтенант статуей застыл в дверях.

- Ну что вы оба на меня пялитесь? - удивился Зерг. - Я помоложе и покрепче, чем мой старик, и тебе, Иллиан, понравится, не будь я кронпринцем...

С почти явственным скрипом статуя ожила. Распрямив плечи в парадной выправке, щелкнув каблуками и откозыряв с четкостью механической куклы, Иллиан сумел выговорить: - Его Величество желает Вашего немедленного присутствия, кронпринц. Прошу проследовать за мной. Я жду Вас в прихожей.

"Ох, как подозрительно некстати...!" - Джес Форратьер досадливо выругался про себя. - "Снова сорвалось".

@музыка: маршевая

@настроение: победное

@темы: Джес, Зерг, таймлайн: правление Эзара, Слэш, Фанфики