"На крышах Форбарр-Султаны шафранный закат померк..."
Название: Три истории про Афон
Автор: fani
Слэш, PG-13
Персонажи: Этан, Теренс, Янос, ОМП.
Таймдайн: постканон "Этана с Афона". Как сложилась жизнь героев по окончанию книги.
читать дальшеЧасть 1. Нетерпение сердца
Ты был юн и хотел всего и сразу, а он был занудой – уже тогда. Ну кто нормальный в самом расцвете молодости станет задумываться о будущих гипотетических детях, которых пока еще нет и в проекте? Да никто! Нормальный – никто, но он-то нормальным не был! Он был занудой, а в число твоих добродетелей, если таковые и были, никогда не входило терпение. Его щенячье обожание поначалу тебе импонировало, а стабильность и уверенность в завтрашнем дне даже казались возбуждающей новинкой после полной безалаберности и непредсказуемости прошлых связей. Но уверенность и стабильность – это одно, а постоянное и непрекращающееся занудство – совершенно другое.
Бухтеть о растрате социальных кредитов, когда вокруг столько интересного и восхитительного: и огромное небо, и скорость, и виражи под облаками, и манящие огни городов, и танцы до утра, и мальчики с упругими телами, восторженно свистящие вслед – ты чувствовал их взгляды спиной и тем, что ниже, и по коже бежали сладкие мурашки. Они срывали с тебя одежду, эти полные откровенного желания взгляды, они обжигали, давили, бросали на лопатки и возносили в облака, от них перехватывало дыханье, сладко ныло внизу живота и становилось трудно танцевать, потому что сводило колени. Ах, отцы-основатели, как же это все это потрясающе! Как хочется снова и снова! Двигаться в ритме, под музыку и мигание стробоскопов, и ощущать рядом такие же ритмичные движения разгоряченных и возбужденных тел, и постоянно касаться их – случайно, во время танца, почти что без задних мыслей (о, почти что, да! Да!! Да!!! Ох…), и нетерпение переполняет тебя, выжигает изнутри, заставляет дрожать каждую жилку.
А потом – словно молния, словно взрыв, и ты вдруг замечаешь отражение своего нетерпения в глазах случайного партнера по танцу, и все вокруг исчезает, кроме этого отраженного нетерпения - оно такое же, как твое собственное, только еще сильнее, и твое возрастает многократно, отражаясь снова и снова, и вы оба без слов понимаете, что наступило время иных танцев. И вы сбегаете вместе, не обменявшись и словом, ведь на слова нужно потратить лишние минуту-другую, а у вас обоих нет этих минут, и нет сил терпеть то мучительно-сладкое, что распирает вас изнутри, ни единой лишней секунды – ведь стоило вам соприкоснуться кончиками пальцев, и ваше нетерпение удвоилось, нет, перемножилось, это как взрыв, и его теперь нет никакой возможности остановить. Вы еще успеваете втиснуться во флаер, задраить колпак и задать программу автопилоту – первую попавшуюся, уже стремительно улетая безо всякого флаера и срывая друг с друга одежду, ведь для вашего нетерпения земля слишком обыденна и приземлена, она все испортит. И свист ветра в ушах, и скорость, и торопливые поцелую на заднем сидении, и верткое скользкое от пота тело в твоих жадных руках, и жадные руки, мучительно-сладко шарящие по твоему, и вкус чужого нетерпения на твоем языке, и чужой язык, жадно исследующий тайные закоулки твоего тела, все ближе и ближе к заветной точке окончательного взрыва… ох, отцы-основатели… ох… да!!!
Вот все это и значило для тебя жить полной жизнью. Жить… ну или хотя бы мечтать! Мечтать-то ведь никому не запрещается, верно?
А он…
Он был совсем другим. Не хотел мечтать. А когда пытался ты – обрывал, называя твои фривольные шутки гнилым трепом. Он совершенно не умел радоваться. Ничему. Вечно озабочен, вечно в проблемах-делах-работе, словно лучше этой дурацкой работы в жизни и нет ничего! Вечно недовольное лицо, поджатые губы и осуждающий взгляд рыжих глаз. За все подряд – за поздние возвращения, за нетвердую походку, за кокетливый взгляд налево и, конечно, за измены – и плевать ему было, что тогда еще потенциальные. А как он ругался из-за разбитого флаера! И плевать ему было, что ты собирался принять участие в гонках и должен был тренироваться.
Твоей победе он тоже не порадовался, на честно завоеванную медаль смотрел, как на поюзаный памперс. А потом чопорно поджал губы и заныл о сущей ерунде – тей самых социальных детских кредитах, потраченных тобою на штраф
А что было делать, если реальных денег у тебя и в помине, а полисмен грозил отправить флаер на штрафстоянку? Чего ругаться, вообще непонятно. Ну да, на обычные деньги детских не купишь, это только в обратку работает. Но до того времени, когда (и если) вы оба созреете на совместное чадо, так далеко, что глупо париться. Успеете заработать. Хотя и противно, конечно, пахать задарма в больничках и обслуживать одинокое старичье или беббиситерить при чужих вечноорущих какашечных фабриках… Помнится, тебя тогда передергивало от одной только мысли о чем-то подобном. Нет, с собственными тоже лучше подождать, а значит – и социальные кредиты пока не нужны совершенно, так почему бы не превратить их в реальные деньги? И зачем портить себе жизнь лишними заморочками, ну как же он не понимает?
Не понимал. Бухтел. Ругался. И смотрел с осуждением и такой выбешивающей жалостью, что хотелось заорать и треснуть его как следует по надменной красивой роже. Или уйти. Ты никогда не отличался терпеливостью, а он был занудой.
Уходить от него было легко – издалека его занудство казалось даже привлекательным. Ведь занудство – обратная сторона верности, а кому же не нравится ощущать за спиной надежную опору? Крепкую стену, которая никуда не денется ни при каких обстоятельствах. Скучную и надоевшую, да, но – надежную. Тихую гавань, в которую ты обязательно вернешься когда-нибудь, устав и нагулявшись по самые помидоры. Вернешься в твердой уверенности, что тебя там ждут – и будут ждать. Всегда. Что бы ни случилось.
А как же иначе? Ведь он хотел ребенка именно от тебя, потому так и злился за разбазаренные соцкреды, зануда. Никуда он не денется! Он же любит. Он будет ждать.
А значит - можно не торопиться с возвращением.
Другие города, другие континенты, смена одежды, причесок, любовников. Если бы для того, чтобы покинуть Афон и окунуться в инопланетный ад не требовалось спецдопуска и нереально огромных соцнакоплений – ты наверняка причастился бы и галактических удовольствий. Ты хотел если и не урвать от жизни все, то хотя бы попробовать. И потребовалось двадцать лет, чтобы осознать, какая же все-таки чушь это пресловутое все и увидеть во сне светловолосого мальчишку с рыжими глазами зануды и твоею ямочкой на подбородке. А проснувшись утром – понять, что таким мог бы быть ваш сын. И значит – пора возвращаться.
Конечно, детских социальных кредитов у тебя так и не было, даже и заработав, ты не берег их – зачем? Успеется! – но теперь беббиситерство уже не казалось настолько омерзительным. Заработаем, какие наши годы?! Главное, что есть надежная гавань и желание. А желание, как ни странно, у тебя уже было…
А у гавани был сын – рыжеглазый и светловолосый. Правда, без ямочки на подбородке. И брачный партнер. Блондин, конечно – он же зануда, так и остался верен своим пристрастиям хотя бы в части цвета волос. У блондина, очевидно, с соцкредитами все было в полном порядке. А у зануды не хватило терпения, чтобы дождаться тебя. Вот ведь какая печальная ирония – зануда тоже оказался нетерпеливым.
И оставалось только с горькой улыбкой смотреть вслед счастливой троице, слишком поздно осознав, что в этом мире никому нельзя доверять.
Даже занудам.
Часть 2. Извращенец
Нервный юнец полчаса листал меню на терминале у входа в мой салон, краснел ушами, вздыхал глубоко, облизывал губы и мялся. А потом, уже закрыв обзорный каталог, минут пятнадцать собирался с духом, прежде чем выпалить:
– А правда, что тут можно… ну это… все что угодно?!
Сказав, покраснел еще больше и решительно подошел почти вплотную, теперь нас разделяла только стойка, к которой он буквально прижался. Сделал всего-то два шага, а дышит так, словно пробежал стометровку.
– Да, конечно, – сворачиваю пасьянс и успокаивающе улыбаюсь ему из-за терминала.
Люблю свою работу и горжусь, что Совет Отцов-Основателей именно мне доверил пост координатора Дома Разовых Встреч. И пусть ортодоксы кричат, что сеть ДВР – оплот разврата и вредоносное галактическое новшество, ненужное нашей патриархальной планете, что оно разрушает устои и семейные ценности, портит нравы молодежи и позорит идеалы предков. Они не правы. Я это знаю, ибо много где помотался в буйные юные годы и много чего повидал, прежде чем осесть в тихой гавани доброго старого Афона. Мне есть с чем сравнивать. И сравнения эти отнюдь не в пользу галактического сообщества, однако же я как никто другой понимаю необходимость и своевременность организации сети ДВР. Она – клапан, позволяющий сбросить избыточное давление. Снять напряжение. Сделать людей счастливыми. Ну и лакмусовая бумажка, конечно, как же без этого.
Своеобразный тест-фильтр.
– Но… у меня… сложный случай…
Он судорожно вздыхает и прячет глаза в пол. Переминается с ноги на ногу. Уши у него давно уже – словно листья клена осенью, а теперь красные пятна проступают и на скулах. Прячу усмешку в усы - да, у меня не только отцовская бородка, но и усы, я достойный гражданин своей новой родины и воспитываю трех сыновей. Двое из них мои собственные, а это честь, заслужить которую не так-то просто. Надеюсь, мои сыновья найдут свою любовь и без ДВР, а если нет – хотя бы будут выглядеть не такими затравленными и несчастными в свой первый визит. Впрочем, до этого далеко, старшему недавно исполнилось только девять.
Поощрительно улыбаюсь замолчавшему было юнцу, и он решается продолжить:
– И, понимаете ли… не совсем стандартный запрос…
– Это нормально.
Это действительно совершенно нормально – почему-то все перворазки считают свои запросы нестандартными. И почти все вот так же мучаются. По-хорошему, мне следовало бы высечь самого себя за высокомерие и черствость, для парня это ведь действительно серьезная проблема, раз решился прийти сюда и обратиться за помощью.
Я горжусь своей работой сводника.
Что может быть важнее возможности дать человеку счастье взаимной любви? Пусть даже и не надолго, пусть только на один вечер, но разве это так уж мало? Далеко не всем в этой жизни удается найти подходящего партнера на всю жизнь, единственного и взаимного, но это не повод лишать себя маленьких радостей, а у нас богатейший выбор: полные и худые, светленькие и темненькие, разного роста и оттенка кожи, темперамента и привычек. Дом – условность, в сеть ДВР включено все совершеннолетнее население Афона, за исключением ортодоксов, конечно же. Но остальные – все тут. Широчайший выбор, подходящая пара найдется любому. Всегда.
Ну, почти.
Юнец все еще мнется и чуть ли не плачет, готовый удрать, но почему-то никак не решающийся даже на это.
– Понимаете… то, чего я хочу… Я не уверен, что оно вообще есть! И оно… неприлично. Очень! И если в институте узнают… Или родители…
Он снова замолкает, кусает губы, в глазах отчаянье. Похоже, ужасно стеснительный любитель экзотики. Как же тебя припекло-то, бедолагу, что все-таки решился. Моя улыбка полна сочувствия, и это больше не маска – я действительно отлично понимаю, как должен был страдать этот несчастный, страдать тайно и молча, сходить с ума, рыдать ночами в подушку, буквально на стенку лезть от невозможности реализовать желаемое. И при этом все время притворяться, что с ним все в полном порядке. Родители наверняка из ортодоксов, они бы не поняли, даже попытайся он с ними поговорить. И друзей наверняка не было – во всяком случае, таких, с которыми можно пойти на подобную откровенность.
Я не гадаю на кофейной гуще – я это все чувствую каждой клеточкой собственного тела. Как и его сильнейшее возбуждение, от которого всю кожу стягивает мурашками и перехватывает дыхание. Как только он заговорил – у него сразу же началась эрекция,, мучительная и неудержимая, и он никак не может с нею справиться, потому и смущается так, потому и к стойке буквально прижался: надеется, что я не замечу его состояния. Потому и удрать не может – ведь стоит ему отойти хотя бы на шаг, и я точно замечу.
Точно, из ортодоксов, только они придают такое значение контролю реакций собственного тела. Полагаю, в институт он буквально удрал, не подозревая, что в большом городе станет только хуже. Знаю я наши вольные студенческие нравы, сам таким был когда-то, тоже пускался во все тяжкие. Но я-то пускался, а этот парнишка – не мог. Внутренние запреты куда страшнее и действеннее любых кандалов и решеток. Думаю, он буквально умирал от желания присоединиться к тому, что видел в кампусе каждый вечер – и наверняка полагал разнузданнейшими оргиями. Бедняга, у меня просто слезы на глаза наворачиваются. Как представлю, через что он должен был пройти… Он действительно должен был дойти до предела, чтобы решиться придти сюда. Что ж, не буду мучать его еще и ожиданием.
Подгружаю каталог БДСМ, снижаю голос до доверительного шепота:
– Все , что происходит между двумя взрослыми людьми и с их обоюдного согласия не касается никого, кроме них самих. Вам надо лишь сообщить мне точно, чего бы вы хотели, и я подберу подходящую кандидатуру.
Он наконец решается, словно со скалы прыгает:
– Я хочу… девушку!
– О… месье знает толк в извращениях! – он не поймет, здесь не в ходу старые анекдоты. А я просто не могу найти подходящих слов. Хорошо, хоть улыбку сумел удержать. Слишком неожиданно, словно удар поддых, отбрасывающий в те годы, о которых я, как мне казалось, уже позабыл. О которых я ничего не хочу помнить. Никогда. Больше. Что ж, могу гордиться хотя бы тем, что хорошо держу удар. – А что месье знает… то есть, что вы знаете о… девушках?
Мне наплевать – что, куда важнее – откуда. Допуска такого уровня у юнца нет и не может быть, значит – утечка. Впрочем, кнопку я нажал, и это теперь не моя забота.
О, они такие, такие! – парня прорвало и теперь не заткнуть. – Говорят, секс с ними просто улет! Даже не сравнить! А еще они выделяют особый наркотик! Вместе с потом! И он круче любого снежка или спейса, просто башню рвет, стоит только лизнуть! А еще у них есть особая дырка, ну для этого дела, не как у обычных людей! И она пушистая, вся словно шерсткой покрытая изнутри! Может, потому с ними так…
Замолчав на полуслове, юнец закатывает глаза и падает на руки двух медбратьев. Настоящие профи – он и не заметил, как они подошли. Его уводят черным ходом – и правильно, в любой миг могут зайти нормальные клиенты, которым можно помочь. Скорее всего, извращенца ждет изгнание: слишком много он знает, вряд ли память удастся подчистить надежно. Что ж, во внешнем мире тоже живут люди, не погибнет, пристроится где-нибудь. Может быть, даже найдет свое извращенное счастье – если не умеет ценить старые добрые патриархальные ценности. Так будет лучше для всех, для него в первую очередь, ибо на Афоне не место любителям женщин.
Увы, я могу помочь лишь нормальным парням.
А еще я очень люблю свою новую родину и чту ее законы.
И не хочу перемен.
Часть 3. Этот прекрасный новый Афон…
– Этан, у нас проблемы, – Теренс был непривычно бледен и смотрел виновато. – Серьезные.
До чего же он сексуален, когда переживает, к тому же вот так, с трагически заломленными бровями и болью во взгляде! А переживает он постоянно, издержки профессии. И с нежностями в такой момент к нему лучше не лезть, не поймет. Этан спрятался за привычной иронией, ее в свою очередь прикрыв нарочито преувеличенной озабоченностью:
– Что, попался такой привередливый клиент, что ты не смог подобрать ему ни одного партнера? Или опять приходил Сид звать тебя в депутаты, и ты не знаешь, как отвертеться? Да, это действительно проблема! Очень серьезные! Как я тебя понимаю!
– Наш сын извращенец, Эти! – Теренс шутки не принял, сморщился страдальчески и протянул Этану детскую куклу. Обычного Барба, Этан сам подарил его Тиму, когда заметил, что тот не особо интересуется конструкторами и развивающими играми, предпочитая им пупсиков младших братьев. На всякий случай подарил сразу парочку, Барба и Кенни – двенадцать лет, самое то для начала романтических игр, пусть парнишка развлекается. Вот он и развлекся, похоже, только своеобразно – на грудь Барба были симметрично прилеплены два шарика из жевательной резинки.
Сердце пропустило удар. Этан сглотнул, вскинул на Теренса растерянный взгляд.
- Откуда он мог узнать?..
Теренс закусил губу и отвернулся. Выглядел он совершенно несчастным, и не надо было быть телепатом, чтобы понять – он винит во всем только себя и свои порченые гены. Сейчас накрутит – потом месяц не успокоить, а то и вообще в депрессию на полгода, с ним такое уже бывало, натура тонкая, артистическая, да и работа ответственная, постоянно на нервах... Так, собраться, спокойно, уверенно, без эмоций. И главное – без паники. Свести все к шутке. Случайности. Пустякам.
– Да ерунда все это, Терри! Битой пробирки не стоит. Парню просто жевку некуда было прилепить, а ты тут панику устраиваешь!
– Ты сам-то себе веришь?! – Теренс то ли всхлипнул, то ли хихикнул. Хотя бы говорит, уже неплохо, в прошлый раз замолчал на неделю, когда вообразил, что это из-за него у малышей крапивница. Впрочем, будь он другим, Сид не крутился бы вокруг, упорно зазывая в депутаты от Комитета Отцов-Основателей. Он очень ответственный, Теренс. Иногда даже слишком. Профессиональная деформация сводников, почти все они становятся такими со временем, если, конечно, они хорошие сводники. Теренс – один из лучших, это все признают, вон даже Сид…
– Перестань себя изводить! Тим хороший мальчик, просто в последнее время дизайнерит высокомодную жуть. По мне – так совершенно неносибельные вещи, но его учитель по эстетике утверждает, что у нашего мальчика талант. Будущий модельер, понимаешь! После прошлого родительского собрания специально меня задержал, рассыпался в восторгах и просил не наказывать, если наш шкет вдруг изрежет шторы или там скатерть на какую свою фантазию. Вроде как нельзя удерживать полет и подрезать крылья. А на этих… хм… выступах шелк лежит красивыми складками, а не свисает как тряпка. Вот и все! Профессиональные заморочки конструктора одежды, как накладные плечи или гульфик, набитый песком. Просто для красоты!
– Ты думаешь? – Теренс смотрел с отчаянной надеждой и желанием поверить. Такую надежду нельзя обманывать. Просто нельзя.
Надежду – нельзя, да…
– Конечно! – сказал Этан, улыбаясь спокойно и уверенно.
– Надеюсь, ты не ошибаешься…
– Конечно же, я не ошибаюсь!
Хорошо, что Теренс телепат не всегда…
Этан уже засыпал, когда Теренс вдруг сказал, словно бы о чем-то малозначащем:
– Позвони завтра Сиду. И скажи, что я согласен.
– Ты уверен? – сон с Этана как рукой сняло. – Ты же сам говорил, что политические дрязги не для тебя. Что тебя от них просто воротит. Что ты не для того сюда сбежал, чтобы заново…
Теренс шевельнул плечом, прерывая. Вздохнул. Но ответил твердо.
– Уверен. Потому что если ты все-таки ошибаешься… Я должен, понимаешь? Изменить этот мир так, чтобы нашим мальчикам было в нем хорошо. Всем нашим мальчикам, независимо от их профессии и… заморочек. И я сделаю это.
Он еще раз вздохнул и уснул почти сразу, успокоенный; он всегда успокаивался, приняв решение.
А Этан долго лежал без сна, понимая, что его родному Афону более не быть прежним, и не зная, радует его это или пугает.
Автор: fani
Слэш, PG-13
Персонажи: Этан, Теренс, Янос, ОМП.
Таймдайн: постканон "Этана с Афона". Как сложилась жизнь героев по окончанию книги.
читать дальшеЧасть 1. Нетерпение сердца
Ты был юн и хотел всего и сразу, а он был занудой – уже тогда. Ну кто нормальный в самом расцвете молодости станет задумываться о будущих гипотетических детях, которых пока еще нет и в проекте? Да никто! Нормальный – никто, но он-то нормальным не был! Он был занудой, а в число твоих добродетелей, если таковые и были, никогда не входило терпение. Его щенячье обожание поначалу тебе импонировало, а стабильность и уверенность в завтрашнем дне даже казались возбуждающей новинкой после полной безалаберности и непредсказуемости прошлых связей. Но уверенность и стабильность – это одно, а постоянное и непрекращающееся занудство – совершенно другое.
Бухтеть о растрате социальных кредитов, когда вокруг столько интересного и восхитительного: и огромное небо, и скорость, и виражи под облаками, и манящие огни городов, и танцы до утра, и мальчики с упругими телами, восторженно свистящие вслед – ты чувствовал их взгляды спиной и тем, что ниже, и по коже бежали сладкие мурашки. Они срывали с тебя одежду, эти полные откровенного желания взгляды, они обжигали, давили, бросали на лопатки и возносили в облака, от них перехватывало дыханье, сладко ныло внизу живота и становилось трудно танцевать, потому что сводило колени. Ах, отцы-основатели, как же это все это потрясающе! Как хочется снова и снова! Двигаться в ритме, под музыку и мигание стробоскопов, и ощущать рядом такие же ритмичные движения разгоряченных и возбужденных тел, и постоянно касаться их – случайно, во время танца, почти что без задних мыслей (о, почти что, да! Да!! Да!!! Ох…), и нетерпение переполняет тебя, выжигает изнутри, заставляет дрожать каждую жилку.
А потом – словно молния, словно взрыв, и ты вдруг замечаешь отражение своего нетерпения в глазах случайного партнера по танцу, и все вокруг исчезает, кроме этого отраженного нетерпения - оно такое же, как твое собственное, только еще сильнее, и твое возрастает многократно, отражаясь снова и снова, и вы оба без слов понимаете, что наступило время иных танцев. И вы сбегаете вместе, не обменявшись и словом, ведь на слова нужно потратить лишние минуту-другую, а у вас обоих нет этих минут, и нет сил терпеть то мучительно-сладкое, что распирает вас изнутри, ни единой лишней секунды – ведь стоило вам соприкоснуться кончиками пальцев, и ваше нетерпение удвоилось, нет, перемножилось, это как взрыв, и его теперь нет никакой возможности остановить. Вы еще успеваете втиснуться во флаер, задраить колпак и задать программу автопилоту – первую попавшуюся, уже стремительно улетая безо всякого флаера и срывая друг с друга одежду, ведь для вашего нетерпения земля слишком обыденна и приземлена, она все испортит. И свист ветра в ушах, и скорость, и торопливые поцелую на заднем сидении, и верткое скользкое от пота тело в твоих жадных руках, и жадные руки, мучительно-сладко шарящие по твоему, и вкус чужого нетерпения на твоем языке, и чужой язык, жадно исследующий тайные закоулки твоего тела, все ближе и ближе к заветной точке окончательного взрыва… ох, отцы-основатели… ох… да!!!
Вот все это и значило для тебя жить полной жизнью. Жить… ну или хотя бы мечтать! Мечтать-то ведь никому не запрещается, верно?
А он…
Он был совсем другим. Не хотел мечтать. А когда пытался ты – обрывал, называя твои фривольные шутки гнилым трепом. Он совершенно не умел радоваться. Ничему. Вечно озабочен, вечно в проблемах-делах-работе, словно лучше этой дурацкой работы в жизни и нет ничего! Вечно недовольное лицо, поджатые губы и осуждающий взгляд рыжих глаз. За все подряд – за поздние возвращения, за нетвердую походку, за кокетливый взгляд налево и, конечно, за измены – и плевать ему было, что тогда еще потенциальные. А как он ругался из-за разбитого флаера! И плевать ему было, что ты собирался принять участие в гонках и должен был тренироваться.
Твоей победе он тоже не порадовался, на честно завоеванную медаль смотрел, как на поюзаный памперс. А потом чопорно поджал губы и заныл о сущей ерунде – тей самых социальных детских кредитах, потраченных тобою на штраф
А что было делать, если реальных денег у тебя и в помине, а полисмен грозил отправить флаер на штрафстоянку? Чего ругаться, вообще непонятно. Ну да, на обычные деньги детских не купишь, это только в обратку работает. Но до того времени, когда (и если) вы оба созреете на совместное чадо, так далеко, что глупо париться. Успеете заработать. Хотя и противно, конечно, пахать задарма в больничках и обслуживать одинокое старичье или беббиситерить при чужих вечноорущих какашечных фабриках… Помнится, тебя тогда передергивало от одной только мысли о чем-то подобном. Нет, с собственными тоже лучше подождать, а значит – и социальные кредиты пока не нужны совершенно, так почему бы не превратить их в реальные деньги? И зачем портить себе жизнь лишними заморочками, ну как же он не понимает?
Не понимал. Бухтел. Ругался. И смотрел с осуждением и такой выбешивающей жалостью, что хотелось заорать и треснуть его как следует по надменной красивой роже. Или уйти. Ты никогда не отличался терпеливостью, а он был занудой.
Уходить от него было легко – издалека его занудство казалось даже привлекательным. Ведь занудство – обратная сторона верности, а кому же не нравится ощущать за спиной надежную опору? Крепкую стену, которая никуда не денется ни при каких обстоятельствах. Скучную и надоевшую, да, но – надежную. Тихую гавань, в которую ты обязательно вернешься когда-нибудь, устав и нагулявшись по самые помидоры. Вернешься в твердой уверенности, что тебя там ждут – и будут ждать. Всегда. Что бы ни случилось.
А как же иначе? Ведь он хотел ребенка именно от тебя, потому так и злился за разбазаренные соцкреды, зануда. Никуда он не денется! Он же любит. Он будет ждать.
А значит - можно не торопиться с возвращением.
Другие города, другие континенты, смена одежды, причесок, любовников. Если бы для того, чтобы покинуть Афон и окунуться в инопланетный ад не требовалось спецдопуска и нереально огромных соцнакоплений – ты наверняка причастился бы и галактических удовольствий. Ты хотел если и не урвать от жизни все, то хотя бы попробовать. И потребовалось двадцать лет, чтобы осознать, какая же все-таки чушь это пресловутое все и увидеть во сне светловолосого мальчишку с рыжими глазами зануды и твоею ямочкой на подбородке. А проснувшись утром – понять, что таким мог бы быть ваш сын. И значит – пора возвращаться.
Конечно, детских социальных кредитов у тебя так и не было, даже и заработав, ты не берег их – зачем? Успеется! – но теперь беббиситерство уже не казалось настолько омерзительным. Заработаем, какие наши годы?! Главное, что есть надежная гавань и желание. А желание, как ни странно, у тебя уже было…
А у гавани был сын – рыжеглазый и светловолосый. Правда, без ямочки на подбородке. И брачный партнер. Блондин, конечно – он же зануда, так и остался верен своим пристрастиям хотя бы в части цвета волос. У блондина, очевидно, с соцкредитами все было в полном порядке. А у зануды не хватило терпения, чтобы дождаться тебя. Вот ведь какая печальная ирония – зануда тоже оказался нетерпеливым.
И оставалось только с горькой улыбкой смотреть вслед счастливой троице, слишком поздно осознав, что в этом мире никому нельзя доверять.
Даже занудам.
Часть 2. Извращенец
Нервный юнец полчаса листал меню на терминале у входа в мой салон, краснел ушами, вздыхал глубоко, облизывал губы и мялся. А потом, уже закрыв обзорный каталог, минут пятнадцать собирался с духом, прежде чем выпалить:
– А правда, что тут можно… ну это… все что угодно?!
Сказав, покраснел еще больше и решительно подошел почти вплотную, теперь нас разделяла только стойка, к которой он буквально прижался. Сделал всего-то два шага, а дышит так, словно пробежал стометровку.
– Да, конечно, – сворачиваю пасьянс и успокаивающе улыбаюсь ему из-за терминала.
Люблю свою работу и горжусь, что Совет Отцов-Основателей именно мне доверил пост координатора Дома Разовых Встреч. И пусть ортодоксы кричат, что сеть ДВР – оплот разврата и вредоносное галактическое новшество, ненужное нашей патриархальной планете, что оно разрушает устои и семейные ценности, портит нравы молодежи и позорит идеалы предков. Они не правы. Я это знаю, ибо много где помотался в буйные юные годы и много чего повидал, прежде чем осесть в тихой гавани доброго старого Афона. Мне есть с чем сравнивать. И сравнения эти отнюдь не в пользу галактического сообщества, однако же я как никто другой понимаю необходимость и своевременность организации сети ДВР. Она – клапан, позволяющий сбросить избыточное давление. Снять напряжение. Сделать людей счастливыми. Ну и лакмусовая бумажка, конечно, как же без этого.
Своеобразный тест-фильтр.
– Но… у меня… сложный случай…
Он судорожно вздыхает и прячет глаза в пол. Переминается с ноги на ногу. Уши у него давно уже – словно листья клена осенью, а теперь красные пятна проступают и на скулах. Прячу усмешку в усы - да, у меня не только отцовская бородка, но и усы, я достойный гражданин своей новой родины и воспитываю трех сыновей. Двое из них мои собственные, а это честь, заслужить которую не так-то просто. Надеюсь, мои сыновья найдут свою любовь и без ДВР, а если нет – хотя бы будут выглядеть не такими затравленными и несчастными в свой первый визит. Впрочем, до этого далеко, старшему недавно исполнилось только девять.
Поощрительно улыбаюсь замолчавшему было юнцу, и он решается продолжить:
– И, понимаете ли… не совсем стандартный запрос…
– Это нормально.
Это действительно совершенно нормально – почему-то все перворазки считают свои запросы нестандартными. И почти все вот так же мучаются. По-хорошему, мне следовало бы высечь самого себя за высокомерие и черствость, для парня это ведь действительно серьезная проблема, раз решился прийти сюда и обратиться за помощью.
Я горжусь своей работой сводника.
Что может быть важнее возможности дать человеку счастье взаимной любви? Пусть даже и не надолго, пусть только на один вечер, но разве это так уж мало? Далеко не всем в этой жизни удается найти подходящего партнера на всю жизнь, единственного и взаимного, но это не повод лишать себя маленьких радостей, а у нас богатейший выбор: полные и худые, светленькие и темненькие, разного роста и оттенка кожи, темперамента и привычек. Дом – условность, в сеть ДВР включено все совершеннолетнее население Афона, за исключением ортодоксов, конечно же. Но остальные – все тут. Широчайший выбор, подходящая пара найдется любому. Всегда.
Ну, почти.
Юнец все еще мнется и чуть ли не плачет, готовый удрать, но почему-то никак не решающийся даже на это.
– Понимаете… то, чего я хочу… Я не уверен, что оно вообще есть! И оно… неприлично. Очень! И если в институте узнают… Или родители…
Он снова замолкает, кусает губы, в глазах отчаянье. Похоже, ужасно стеснительный любитель экзотики. Как же тебя припекло-то, бедолагу, что все-таки решился. Моя улыбка полна сочувствия, и это больше не маска – я действительно отлично понимаю, как должен был страдать этот несчастный, страдать тайно и молча, сходить с ума, рыдать ночами в подушку, буквально на стенку лезть от невозможности реализовать желаемое. И при этом все время притворяться, что с ним все в полном порядке. Родители наверняка из ортодоксов, они бы не поняли, даже попытайся он с ними поговорить. И друзей наверняка не было – во всяком случае, таких, с которыми можно пойти на подобную откровенность.
Я не гадаю на кофейной гуще – я это все чувствую каждой клеточкой собственного тела. Как и его сильнейшее возбуждение, от которого всю кожу стягивает мурашками и перехватывает дыхание. Как только он заговорил – у него сразу же началась эрекция,, мучительная и неудержимая, и он никак не может с нею справиться, потому и смущается так, потому и к стойке буквально прижался: надеется, что я не замечу его состояния. Потому и удрать не может – ведь стоит ему отойти хотя бы на шаг, и я точно замечу.
Точно, из ортодоксов, только они придают такое значение контролю реакций собственного тела. Полагаю, в институт он буквально удрал, не подозревая, что в большом городе станет только хуже. Знаю я наши вольные студенческие нравы, сам таким был когда-то, тоже пускался во все тяжкие. Но я-то пускался, а этот парнишка – не мог. Внутренние запреты куда страшнее и действеннее любых кандалов и решеток. Думаю, он буквально умирал от желания присоединиться к тому, что видел в кампусе каждый вечер – и наверняка полагал разнузданнейшими оргиями. Бедняга, у меня просто слезы на глаза наворачиваются. Как представлю, через что он должен был пройти… Он действительно должен был дойти до предела, чтобы решиться придти сюда. Что ж, не буду мучать его еще и ожиданием.
Подгружаю каталог БДСМ, снижаю голос до доверительного шепота:
– Все , что происходит между двумя взрослыми людьми и с их обоюдного согласия не касается никого, кроме них самих. Вам надо лишь сообщить мне точно, чего бы вы хотели, и я подберу подходящую кандидатуру.
Он наконец решается, словно со скалы прыгает:
– Я хочу… девушку!
– О… месье знает толк в извращениях! – он не поймет, здесь не в ходу старые анекдоты. А я просто не могу найти подходящих слов. Хорошо, хоть улыбку сумел удержать. Слишком неожиданно, словно удар поддых, отбрасывающий в те годы, о которых я, как мне казалось, уже позабыл. О которых я ничего не хочу помнить. Никогда. Больше. Что ж, могу гордиться хотя бы тем, что хорошо держу удар. – А что месье знает… то есть, что вы знаете о… девушках?
Мне наплевать – что, куда важнее – откуда. Допуска такого уровня у юнца нет и не может быть, значит – утечка. Впрочем, кнопку я нажал, и это теперь не моя забота.
О, они такие, такие! – парня прорвало и теперь не заткнуть. – Говорят, секс с ними просто улет! Даже не сравнить! А еще они выделяют особый наркотик! Вместе с потом! И он круче любого снежка или спейса, просто башню рвет, стоит только лизнуть! А еще у них есть особая дырка, ну для этого дела, не как у обычных людей! И она пушистая, вся словно шерсткой покрытая изнутри! Может, потому с ними так…
Замолчав на полуслове, юнец закатывает глаза и падает на руки двух медбратьев. Настоящие профи – он и не заметил, как они подошли. Его уводят черным ходом – и правильно, в любой миг могут зайти нормальные клиенты, которым можно помочь. Скорее всего, извращенца ждет изгнание: слишком много он знает, вряд ли память удастся подчистить надежно. Что ж, во внешнем мире тоже живут люди, не погибнет, пристроится где-нибудь. Может быть, даже найдет свое извращенное счастье – если не умеет ценить старые добрые патриархальные ценности. Так будет лучше для всех, для него в первую очередь, ибо на Афоне не место любителям женщин.
Увы, я могу помочь лишь нормальным парням.
А еще я очень люблю свою новую родину и чту ее законы.
И не хочу перемен.
Часть 3. Этот прекрасный новый Афон…
– Этан, у нас проблемы, – Теренс был непривычно бледен и смотрел виновато. – Серьезные.
До чего же он сексуален, когда переживает, к тому же вот так, с трагически заломленными бровями и болью во взгляде! А переживает он постоянно, издержки профессии. И с нежностями в такой момент к нему лучше не лезть, не поймет. Этан спрятался за привычной иронией, ее в свою очередь прикрыв нарочито преувеличенной озабоченностью:
– Что, попался такой привередливый клиент, что ты не смог подобрать ему ни одного партнера? Или опять приходил Сид звать тебя в депутаты, и ты не знаешь, как отвертеться? Да, это действительно проблема! Очень серьезные! Как я тебя понимаю!
– Наш сын извращенец, Эти! – Теренс шутки не принял, сморщился страдальчески и протянул Этану детскую куклу. Обычного Барба, Этан сам подарил его Тиму, когда заметил, что тот не особо интересуется конструкторами и развивающими играми, предпочитая им пупсиков младших братьев. На всякий случай подарил сразу парочку, Барба и Кенни – двенадцать лет, самое то для начала романтических игр, пусть парнишка развлекается. Вот он и развлекся, похоже, только своеобразно – на грудь Барба были симметрично прилеплены два шарика из жевательной резинки.
Сердце пропустило удар. Этан сглотнул, вскинул на Теренса растерянный взгляд.
- Откуда он мог узнать?..
Теренс закусил губу и отвернулся. Выглядел он совершенно несчастным, и не надо было быть телепатом, чтобы понять – он винит во всем только себя и свои порченые гены. Сейчас накрутит – потом месяц не успокоить, а то и вообще в депрессию на полгода, с ним такое уже бывало, натура тонкая, артистическая, да и работа ответственная, постоянно на нервах... Так, собраться, спокойно, уверенно, без эмоций. И главное – без паники. Свести все к шутке. Случайности. Пустякам.
– Да ерунда все это, Терри! Битой пробирки не стоит. Парню просто жевку некуда было прилепить, а ты тут панику устраиваешь!
– Ты сам-то себе веришь?! – Теренс то ли всхлипнул, то ли хихикнул. Хотя бы говорит, уже неплохо, в прошлый раз замолчал на неделю, когда вообразил, что это из-за него у малышей крапивница. Впрочем, будь он другим, Сид не крутился бы вокруг, упорно зазывая в депутаты от Комитета Отцов-Основателей. Он очень ответственный, Теренс. Иногда даже слишком. Профессиональная деформация сводников, почти все они становятся такими со временем, если, конечно, они хорошие сводники. Теренс – один из лучших, это все признают, вон даже Сид…
– Перестань себя изводить! Тим хороший мальчик, просто в последнее время дизайнерит высокомодную жуть. По мне – так совершенно неносибельные вещи, но его учитель по эстетике утверждает, что у нашего мальчика талант. Будущий модельер, понимаешь! После прошлого родительского собрания специально меня задержал, рассыпался в восторгах и просил не наказывать, если наш шкет вдруг изрежет шторы или там скатерть на какую свою фантазию. Вроде как нельзя удерживать полет и подрезать крылья. А на этих… хм… выступах шелк лежит красивыми складками, а не свисает как тряпка. Вот и все! Профессиональные заморочки конструктора одежды, как накладные плечи или гульфик, набитый песком. Просто для красоты!
– Ты думаешь? – Теренс смотрел с отчаянной надеждой и желанием поверить. Такую надежду нельзя обманывать. Просто нельзя.
Надежду – нельзя, да…
– Конечно! – сказал Этан, улыбаясь спокойно и уверенно.
– Надеюсь, ты не ошибаешься…
– Конечно же, я не ошибаюсь!
Хорошо, что Теренс телепат не всегда…
Этан уже засыпал, когда Теренс вдруг сказал, словно бы о чем-то малозначащем:
– Позвони завтра Сиду. И скажи, что я согласен.
– Ты уверен? – сон с Этана как рукой сняло. – Ты же сам говорил, что политические дрязги не для тебя. Что тебя от них просто воротит. Что ты не для того сюда сбежал, чтобы заново…
Теренс шевельнул плечом, прерывая. Вздохнул. Но ответил твердо.
– Уверен. Потому что если ты все-таки ошибаешься… Я должен, понимаешь? Изменить этот мир так, чтобы нашим мальчикам было в нем хорошо. Всем нашим мальчикам, независимо от их профессии и… заморочек. И я сделаю это.
Он еще раз вздохнул и уснул почти сразу, успокоенный; он всегда успокаивался, приняв решение.
А Этан долго лежал без сна, понимая, что его родному Афону более не быть прежним, и не зная, радует его это или пугает.
-
-
12.10.2016 в 18:20-
-
13.10.2016 в 13:45Тяжело иной раз тем, кто на Афоне.