Ленивый кэп - ленив всюду!

Неделю назад разрешили деанон ЗФБ, а в дневник я только что донесла.

Я в этом году, как и в прежние - если точно, в восьмой раз, - водила барраярскую команду на Зимней фэндомной битве.



Но в качестве эксперимента сказала сразу: ребята, я «ленивый кэп», делаю минимум, тот, без которого команда в принципе не обойдется и не сможет отыграть, лады?
Так и получилось: на мне было всего-то - дизайн, верстка, вся визитка, баннеры с аватарами, ведение списков, общение с оргами битвы, пост набора, проверка принесенного на рейтинг, выкладки как таковые, переводы в оба текстовых квеста, бонус, деанон и ачивки! И еще сто розовых кустов и немного самопознания.



Если серьезно, у меня была отличная команда. Маленькая, но удалая. Они несли работы по велению души и без напоминаний, они устраивали внутрикомандную движуху, они моментально откликались на капитанское "хелло, гайз, нам тут кое-чего недостает". В результате мы (без шаблонов, ботов и напоминания про голосование) все-таки заняли нормальное 36-е место. Жив фэндом! Хоть автор давно нас не радует каноном.

В обшем, из всего сделанного мною больше всего мне доставили удовольствие командные аватары:

1	2	3	4
5	6	7	8

Фэндомный кроссворд (открывается по нажатию):

разгадывать он-лайн

По горизонтали:
3. славны твердой валютой, новейшим оружием и пикантными серьгами. 5. она сурова и требовательна, но барраярцы всё равно любят и ценят её больше всего прочего. 7. фамилия, которую одна графиня предпочитала выкрикивать командным голосом. 10. красавец, невинный свидетель и вечная жертва чужой инициативы. 11. имя, прославляемое пиратами, торговцами оружием и черными хирургами. 14. сборище упертой военщины, где хорошо со всеми четырьмя видами любви. 15. умелые и трудолюбивые ребята, у которых руки, однако, растут из задницы. 16. самый главный кошмар энергичного человечка, который без мозгов — ничто. 18. человек, которого подвигло на кардинальные перемены презрение к своему кузену. 19. создание, которому сама природа велела спать по обе стороны кровати. 24. существо, в котором, как полагают некоторые, грех содержится, точно сок в апельсине. 25. орудие самоубийства для настоящей форессы. 27. природное явление, сильно перепугавшее бравую космическую наемницу. 28. устройство, уравнивающее права обоих полов в вопросе производства на свет детей.

По вертикали:
1. гордый потомок бухгалтеров, наделенный правом судить, управлять и заседать. 2. государство, чтящее исключительную красоту, науку, силу и социал-дарвинизм. 4. фамилия, которая предположительно дала название целой планете. Или наоборот. 6. галактическое захолустье, добродетельный рассадник однополой любви. 8. женщина, не ожидавшая, что после свадьбы муж может измениться так быстро. 9. семейство, предположительно получившее свою фамилию от советского политика XX века. 12. астрофизическое явление, без которого не прославился бы господин Неклин. 13. универсальное лекарство от всего: от легкого похмелья до выстрела в голову из несмертельного оружия. 17. человек, с которого эта история началась (но, мы надеемся, с которым не закончится). 20. маленькое гиперактивное дерьмецо, беспринципный хитрец, обожаемый адмирал. 21. всевластный демиург, вежливая дама семидесяти лет. 22. он первый присоединился к новому флоту наемников, хоть и не совсем добровольно. 23. основная (и даже единственная) военная специальность в войсках лорда, который закончил свои дни в клетке. 26. не бета-версия, а Джексон-версия, но получившаяся необыкновенно удачно.

И три перевода фиков моей любимой Philomytha:



Название: Страницы
Оригинал: Leaves by Philomytha
Переводчик: jetta-e
Бета: Famirte
Категория|Рейтинг|Размер: джен/слэш/гет, PG-13, мини, (1547 слов в оригинале)
Пейринг|Персонажи: Эйрел Форкосиган, сестра Эйрела, Петр Форкосиган, Джес Форратьер, Ралф Форхалас, Корделия Форкосиган-Нейсмит
Жанр: бытописание, пропущенная сцена
Краткое содержание: пять набросков, которые Эйрел нарисовал (и один, который рисовать не стал).
Примечание: авторский рейтинг R
Читать на AO3, на ЗФБ

Название: Экскурсовод
Переводчик: jetta-e
Бета: Famirte
Оригинал: Tour Guide by Philomytha
Категория|Рейтинг|Размер: джен, G, миди (4835 в оригинале)
Персонажи|пейринг: Дув Галени, Айвен Форпатрил, леди Элис, Эйрел Форкосиган
Жанр: пропущенная сцена, психология
Краткое содержание: Айвен предложил Дуву показать ему Форбарр-Султану, но так получилось, что на это утро его присутствие потребовалось еще в одном месте
Читать на AO3, на ЗФБ

Название: Адреналиновая ловушка
Переводчик: jetta-e
Бета: УндДина
Оригинал: Adrenalin Trap by Philomytha
Категория|Рейтинг|Размер: гет и слэш, NC-17, миди (7631 слов в оригинале)
Пейринг|Персонажи: Саймон Иллиан/ОЖП, Саймон Иллиан/Эйрел Форкосиган, Эйрел/Корделия (фоном)
Жанр: шпионский детектив, драма
Краткое содержание: Саймону Иллиану нравится опасность. Для шефа СБ это плохая привычка.
Читать все на AO3, на ЗФБ

@темы: Слэш, Фанфики, аватары, переводы, Буджолд, гет, джен, ЗФБ

---

ДЕАНОН-1. Кроссовер.

Ну вот, я наконец... решилась. Признаться.

Пятнадцать лет я была монопольно верна одному-единственному фэндому, барраярскому. Так уж случилось. Но в этом году меня с неудержимой силой пробило на прекрасных китайцев, то есть на "Список Архива Ланъя".
И все почему? А они, блин, похожи!
Судите сами. Империи - есть. Понятие о чести и справедливости - есть. Молодой человек, несмотря на никакое здоровье, одержимый одной целью, сын прославленной семьи военначальников, и вдобавок натуральный хитроумный гений - есть. Друг-император ( или будущий император) у него - есть. Прекрасные решительные женщины - есть. А различия так незначительны...

В результате я в первый раз за 15 лет изменила своему старому и опытному фэндому Барраяра с молодым и прекрасным Списком Ланъя. Вернее, не желая выбирать между двумя равно милыми моему сердцу, решила написать кроссовер.
Взяла в соавторы восхитительную tuully, тоже к Ланъе неравнодушную, и дело стронулось с мертвой точки.




А что? Майлз Форкосиган - такая же гениальная упрямая зараза. как Мэй Чансу. И проблемы со здоровьем у обоих критические. И боевой опыт. И даже умирать обоим случалось. И возраст похожий. Отчего бы их не познакомить? Вселенные разные, ну, пусть хотя бы приснятся друг другу. А там, слово за слово, первую мысль догнала вторая. Майлз - специалист по спасательным операциям, а одного гения цилиня спасать надо срочно, не то он так красиво и сложится на склонах Мэйлин... И тут на первый план, помахивая веером, вышел Молодой мастер Архива, и взял всю координацию миссии на себя. По дороге поспособствовал одну войну предотвратить, другую - выиграть, ну и двум хорошим людям помог как опытный врач...



Так и появился на свет наш совместный мега-проект БарЛанъя. Почти сто тысяч слов в общей сложности
А поскольку, как было сказано выше, выбрать одного любимого из двух я не могла, то решила извратиться и отдать один фик из цикла в одну команду (барраярскую), а второй - в другую (историческим дорамам). Опять-таки, и ссылки перекрестные, и читателей больше его увидят.



Название: Толкование сновидений
Авторы: jetta-e и tuully
Бета: Касанди
Фэндомы: кроссовер «Саги о Форкосиганах» и «Списка Архива Ланъя»
Категория|Рейтинг|Размер: джен, PG-13, миди (~27 тыс. слов)
Пейринг|Персонажи: Майлз Форкосиган, Линь Шу (Мэй Чансу), Линь Чэнь, Саймон Иллиан, ОМП
Жанр: кроссовер, драма, приключения, мистика
Краткое содержание: про двух гениев, подобных цилиню, и одного цилиня непритворного, или про то, как важен вовремя поданный совет
Примечание: первый фик из кроссоверного цикла «БарЛанъя»; второй («Спасение не-рядового М.») можно прочитать здесь.
Таймлайн:
В «Списке Архива Ланъя» — преканон: Линь Шу излечивается на горе Ланъя от яда Огня-Стужи.
В «Саге о Форкосиганах» — «Границы Бесконечности»: Майлз поправляется на Барраяре после операции.
Читать на А03, на ЗФБ-2019, на фикбуке.



Название: Спасение не-рядового М.
Авторы: jetta-e и tuully
Бета: Серпента
Канон: Список Архива Ланъя, Сага о Форкосиганах
Размер: миди, около 63 тыс. слов
Пейринг/Персонажи: Линь Чэнь, Мэй Чансу, Майлз Форкосиган, а также эпизодически: Му Нихуан, Мэн Чжи, Фэй Лю, Сяо Цзинъянь, Саймон Иллиан, Даг Бенин, Лаиса Тоскане и другие.
Категория: джен
Жанр: драма, приключения, мистика, кроссовер.
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Самоуверенность спасает жизни - и она же может их погубить. Пройти по лезвию этого меча, поддерживая друг друга, предстоит Молодому Хозяину Архива и барраярскому Имперскому Аудитору. И все ради одного человека.
Примечание: Второй фик из кроссоверного цикла "БарЛанъя"; первый можно прочитать здесь
Таймлайн:
В «Списке Архива Ланъя» — время действия сериала: от отъезда Мэй Чансу в столицу до битвы с Великой Юй
В «Саге о Форкосиганах» — «Дипломатический иммунитет» и незадолго до него: Майлз уже Аудитор и женат
Исполнение заявки: "хочу кроссоверов Списка... да, с чем-то вообще к нему не относящимся"
Читать на AO3, на ЗФБ-2019 на фикбуке.

PS А потом я заодно принесла множество всякого интересного в фэндом Списка Ланъя, однако это уже совсем другая история. Но если что, Подмастерье из Архива - это тоже я.

@темы: Фанфики, мое, кроссовер, Майлз, джен, WTFC, таймлайн: правление Грегора

---

26.01.2019 в 20:03

Пишет  tuully:

ха!!!!!! а вот и сюрпризы ФБ - гибрид ужа с ежом, а может быть. даже мутант! Ибо самозародиться такое может не в каждой голове!!!!!

Кроссовер абсолютно несовместимых канонов - Саги о Форкосиганах и Списков Архива Ланъя! Звездный десант и армия Чиянь, такти-го и просто го, драконы, цилини и ауты!!!!!!

Еще, говорят, там голуби разговаривают, веер летает, почем зря, и вообще, Фрейд лезет на Китайскую, вернее, Лянскую, стену.
Хотя, возможно, я преувеличиваю.

Часть первая , барраярская -



Часть вторая, лянская -

@темы: Фанфики, кроссовер

---

WTF-2019: фики

Барраярская команда на WTF выложила фики низкого рейтинга, чтобы попасть в выкладку - жмите на баннер:



Всего 23 работы. Есть драбблы, стихи, мини, миди... и три полноразмерных макси:

- нежный и драматический романс Айвена с Баем ("Дождь и немножко нервно"),
- кроссовер о знакомстве двух молодых гениев - Майлза Форкосигана и Мэй Чансу из "Списка Ланъя" ("Толкование сновидений")
- преканон и непростая история создания Цетагандийской Империи ("Первый сын Цетаганды")

Мастерпост с полным списком работ команды по-прежнему здесь, поднимается с каждой выкладкой.

@темы: Фанфики, WTFC

---

19.02.2018 в 16:19

Пишет  Sammium:

Эзар, а это - вам
Правда, там больше про медовуху, чем про военную технику... так получилось. И вообще акценты чуть не те.
И одно из матерных слов туда намертво встало, и литературной обработке не поддаётся.

Дендарийская касыда

Как приятно встретить друга,
сбросьте куртки, ставьте в угол,
эта северная вьюга
всё на свете замела.
Если холодно снаружи -
надо греться, где же кружка?
Да какая к чёрту кружка -
как обычно, из горла.

Как же нам остопиздело,
что четвёртую неделю
вместо музыки в эфире:
"Партизан, сдавайся в плен!"
Жаль, на складе мало хрена,
а не то бы непременно
мы бы цетам подарили
самый длинный толстый хрен!

Продуктовая раскладка -
было горько, станет сладко,
потому что медовуха
восхитительна на вкус.
Этот остов заметённый -
раскудрявый клён зелёный,
самый главный барраярский
стратегический ресурс.

Мир так пакостно устроен,
что один в полях не воин,
оцени свою удачу -
ты в горах и не один.
Хоть вы верьте, хоть не верьте,
что там будет после смерти, -
помни главную задачу:
выживай и победи.

Выпьем, друг, за наше счастье -
за наличие матчасти,
будут новые полёты,
остальное - трын-трава.
В отделении по факту
есть бетанский мирный трактор
(если сломанный починим,
скоро будет даже два).

А в этических вопросах -
я, признаться, не философ, -
наши - земли, наше - небо,
наши - горы до небес.
И особенно не парит,
есть ли Бог на Барраяре,
если нету - так не выдаст,
и прикроет, если есть.

@темы: Стихи, Фанфики, таймлайн: Первая Цетагандийская

---

Новый перевод: "Принадлежащий тьме и утренним рассветам"

Название: Принадлежащий тьме и утренним рассветам (Of night and light and the half light)
Автор: callmecasandra
Переводчик: jetta-e
Слэш, NC-17, элементы БДСМ. Грегор Форбарра/Анри Форволк. Романс и херт-комфорт
Мини (~2200) слов
Саммари: мечты о несбыточной военной карьере, крепкая дружба и легкая склонность к БДСМ-практикам творят чудеса.
Взято с fanfics.me/fic118626

*
Если по правилам, они оба должны были бы носить кубики мичманов, но по взаимному согласию произвели себя в лейтенанты.

Когда Грегор впервые поделился с Анри своей фантазией, то ощутил себя не идиотом, как того боялся, а скорее... точно на исповеди. И сначала в придуманном им не было ничего особенно сексуального. Это и неудивительно. Оба просто мечтали о службе, в которой им было отказано.

После военного столкновения в Ступице Хеджена Анри начал испытывать зависть даже к Грегору, как ни мал был тот риск, которому он позволил себе подвергнуться. А Грегор, в свою очередь, чувствовал необходимость оправдаться за все свои злоключения — которые он, разумеется, навлек на себя сам, хотя в самом худшем уже признался Анри — в попытке сделать так, чтобы между ними не оставалось недомолвок.

Это сработало. С жестокой честностью он рассказал Анри и про шоковую дубинку, и про реакцию Майлза.

Лицо у Анри сделалось расстроенным, но совершенно понимающим. И, поскольку честно было обменять один секрет на другой, он рассказал Грегору, о чем фантазировал в юности и позже, когда уже знал, что настоящая военная карьера ему не светит. Как мечтал, что принесет императору офицерскую присягу и будет хранить ей верность в любой опасности, во мраке и в самой смерти.

Грегор тогда только усмехнулся. Его фантазии были схожими, разве что он никогда и не пытался воплотить их в жизнь. Да и за кого он мог бы умереть, в конце концов? Император, гибнущий за свою империю — хотя это романтично, но при том и маловероятно. И сопряжено с крайне неудобными обстоятельствами, поскольку тот уровень политического хаоса, который может подвергнуть его жизнь опасности, Грегор представлять не желал. Даже в фантазии.

За годы дружбы они не раз делили одну постель на двоих: будучи пьяными и возбужденными, в поисках утешения, соскучившись или просто из обычного чувства товарищества. Но именно Анри, которого почти все считали пагубно лишенным воображения, пришел к мысли переспать ради утоления желания.

Пока Анри делился с ним этой идеей, Грегор возбудился от одних только его слов.

Хотя сейчас его пробрала нервозная дрожь. Они стояли друг напротив друга, оба одетые в зеленую военную форму (поскольку ни у кого из них не было ни полевого камуфляжа в запасе, ни возможности его добыть без лишних вопросов). В своих зеленых мундирах с лейтенантскими нашивками, слегка нервничающие — Грегор видел слегка перепуганное лицо Анри и понимал, что там как в зеркале отражается его собственный страх — они наверняка походили на двоих попавших во вражеский плен молодых офицеров, которым ничего хорошего ждать не приходится.

Кабинет Анри после перестановки мебели сошел за вполне убедительную камеру для допроса. Черный пиджак из его гардероба должен был изобразить китель следователя. Они собирались меняться ролями, и сейчас оба задумчиво разглядывали этот костюм.

— Итак, — начал Анри, чей голос был сейчас спокойнее, чем выражение лица. — Кто из нас будет за следователя первым?

Грегор точно знал, что первым должен быть он, хоть в голосе Анри и звучало скрытое предложение вызваться первым. За это он любил своего друга еще сильней. Но было бы слишком просить верного Анри причинить ему вред, еще не получив убедительных доказательств того, что эта игра обоюдна и желанна обоим. Странно, но знание, что он будет первым, успокаивало Грегора. Это он, если уж на то пошло, намерен мучить Анри, дойдя до самых пределов или даже задавив свой страх быть... Нет. Сегодня вечером он не хочет об этом думать. Их желание взаимно. Они собираются сделать это друг для друга.

— Давай я, — коротко отозвался он.

Анри прикусил губу. Грегор стянул зеленый китель и облачился в черное. Его друг кивнул, подавая бессловесный сигнал, что готов.

Грегор глубоко вздохнул и превратил свое лицо в бесстрастную маску.

— Разденьтесь, лейтенант, — приказал он лаконично. — До пояса.

Он оценивающе наблюдал, как Анри исполняет приказ. Его мускулы так соблазнительно играли под кожей.

— Дайте сюда ваш ремень, — добавил он, когда тот наклонился, чтобы повесить рубашку на спинку стула. Лицо Анри вспыхнуло. Грегор мрачно улыбнулся, не разжимая губ. Анри вытянул ремень из шлевок и вручил ему, глядя глаза в глаза.

Грегор не отступил: перехватив его запястья, он связал ему руки спереди и приказал.

— На колени, лейтенант. Лицом к стене.

Анри развернулся, исполняя приказ. При этом зрелище у Грегора быстрей застучало сердце. Даже на коленях, в этой глупой игре, тот выглядел по-форски гордым.

Грегор снял собственный ремень и взвесил в руке, оценивая. По здравому размышлению оказалось, что кабинет Анри в бывшей темнице вполне антуражен, но не лучший вариант с практической точки зрения. Грегор чуть не доставал макушкой до низкого потолка. Широко размахнуться и ударить ремнем у него не получится. Надо как-то по-другому — из-под руки или сбоку?

Первый удар был пробным. Грегор аккуратно постарался не зацепить концом ремня себя самого. Обрушив удар на Анри, он невольно поморщился: вышло сильней, чем планировал для первого раза. Хотя Анри принял его как надо: единственной его реакцией был резкий вдох. Грегор не хотел его мучить; хотя нет, неверный выбор слов — мучить он как раз хотел, но не хотел навредить, а, напротив, дать Анри осязаемое основание не щадить самого Грегора, когда они поменяются ролями.

Он нанес еще три удара, стараясь тщательно следить и за собственной техникой, и за реакцией Анри.

Когда Грегор остановился, Анри уже дышал чуть тяжелее — но лишь самую малость.

— Лейтенант, нет никакой необходимости продолжать и дальше это... неприятное занятие. Дайте мне коды, которые я желаю получить, и все закончится.

Анри, которого учили в Академии, как вести себя на допросах, не ответил ни слова. Грегор подавил порыв наклониться к нему и поцеловать; одна его коленопреклоненная поза уже казалась Грегору возбуждающей. Вместе этого он без всякого предупреждения нанес еще один удар ремнем, на сей раз чуть с большей силой. Анри судорожно втянул в себя воздух, а Грегор, к которому пришло немного уверенности, быстро прибавил к первому удару еще два.

— Нет, лейтенант? — переспросил он. Никакого ответа. Еще три удара, такие же жесткие, как предыдущий. Счет дошел до десяти. Ни один из двоих понятия не имел, сколько ударов требуется, чтобы достигнуть их цели. Спина Анри там, где прошелся ремень, была уже вся красная, но под ударами тот, похоже, держался стойко. В старые времена в армии нормой для наказания считалась пара дюжин ударов настоящей плетью. Грегор решил остановиться на двадцати, но был готов прекратить, если покажется, что они зашли слишком далеко.

Грегор пять рад подряд хлестанул его ремнем по спине, так же сильно, но в более медленной последовательности, так, чтобы уделить больше внимания реакции Анри на каждый раз. К последнему разу тот тяжело задышал. Похоже, он рассчитывал, что после первых трех Грегор даст ему еще одну передышку.

— Ох, лейтенант, — заговорил Грегор снова, прибавив в голос насмешки, — ваш стоицизм не принесет вам того, на что вы рассчитываете. В конце концов вы сломаетесь, знаете ли. Все ломаются. К чему попытки, если в конце вас ждет неизбежный проигрыш? Молчание вас ни от чего не спасет. Дайте мне коды.

— Никогда, — выговорил Анри тихим, страстным шепотом, уязвившим Грегора прямо ниже пояса.

Грегор стегнул его снова — еще сильней, и четыре раза подряд клал удары один за другим все ближе к тому месту, с которого начал. Когда они достигли счета двадцать, Анри дышал со всхлипами, и спина его была вся красная — от нижних ребер до плеч.

— Ладно, лейтенант, — произнес Грегор тихо. — Если вы не дадите мне коды, может, это сделает ваш напарник?

Анри прошипел что-то сквозь зубы, и Грегор улыбнулся, хотя от тревоги у него сводило под ложечкой. Он отнюдь не был уверен в своей способности вынести избиение с той же стойкостью, что и его друг.

Однако он бросил ремень на стул и стянул черный пиджак. А потом, опустившись на колени перед Анри, принялся разматывать кожаный ремень, стягивающий его запястья. Грегор заглянул Анри в лицо — тот был словно в легкой эйфории, смешанной с гордостью. Он заслужил эту гордость, подумал Грегор, поцеловал своего любовника в губы и помог ему подняться.

Анри отпил несколько глотков воды, натянул футболку через голову. Грегор протянул ему пиджак — молча, но не устояв, чтобы не встретиться с ним глазами.

Анри небрежно застегнул пиджак.

— Раздевайтесь, лейтенант, — эхом повторил он и улыбнулся.

Грегор развязал галстук и с безразличным видом стянул рубашку и футболку, все это время глядя поверх плеча Анри.

— Лейтенант?

Грегор услышал насмешку в голосе Анри и не удержался — скользнул взглядом к его лицу.

— Я сказал, раздевайтесь.

Грегор довольно глупо заморгал. Разумеется, положение изменилось, ему теперь не придется волноваться о быстром переодевании. А обнаженными они видели друг друга и раньше. Он заставил себя медленно, хоть и не без неудобства, снять ботинки с носками, затем, выпрямившись, сглотнул и расстегнул ширинку форменных брюк, стягивая их вместе с бельем одним движением. Так проще. Он бросил одежду на стул и запретил себе испытывать смущение.

— Руки вперед, — приказал Анри.

Грегор протянул ладони, уже сложенные вместе. Он снова смотрел мимо Анри, поверх плеча, в стену, как того и требовал устав.

— Повернитесь и встаньте на колени.

Подавляя дрожь, Грегор повиновался.

Первый удар Анри нанес без предупреждения. Он сопровождался глухим хлопком, а не тем звонким щелчком, которого Грегор ожидал. Ему вторил раздавшийся за спиной Грегора звук воздуха, досадливо и резко втянутого сквозь зубы. Должно быть, ремень повернулся в воздухе, ударив ребром, а не плашмя. А шипение было словом «извини», которое Анри чуть не произнес и пресек в самом зародыше.

Второй удар он нанес уже превосходно, и болезненно оказалось именно так, как Грегор того и ожидал. Теперь настала его очередь шипеть сквозь зубы. Анри ударил его пять раз подряд, прежде чем снова заговорил.

— Я могу продолжать еще достаточно долго, лейтенант. А вы не сможете. В конце концов порка сломит вас. Обязаны ли мы с вами пройти всю процедуру до конца? Вы выдадите коды так или иначе, лейтенант. Вам следует сделать это, пока вы еще способны ощутить разницу.

Они заранее придумали эти самые коды — два набора. Один был «настоящим» и немедленно стал бы стоп-словом для их игры, хотя они оба знали, что не станут к нему прибегать. Другой был «фальшивым», в игровой реальности означавшим, что допрашиваемый пытается запутать следователя, а в настоящей — что тому надо слегка притормозить. «Что за странная смесь романтики и прагматизма у нас в голове», — подумал Грегор.

Но времени на абстрактные размышления у него особо не было. В ответ на его молчание Анри нанес очередной удар, на сей раз более жестокий. Грегор задохнулся от жалящей боли. То ли Анри действительно полоснул его сильней, то ли удар ощущался острее, поскольку был не первым. А за ним последовали еще четыре, такие же жесткие; Анри был определенно пунктуален в подсчете.

— Лейтенант, могу вас заверить: будете упорствовать, для вас это очень плохо кончится. Вы испытываете мое терпение. Вам не захочется увидеть, что случится, когда оно иссякнет.

При этих словах Грегор неподдельно вздрогнул. Анри в своей роли оказался на удивление убедителен.

Еще одна очередь из пяти ударов. Грегор с трудом заставил себя их стерпеть. Пятнадцать. Остановится ли Анри на двадцати? Наверное, да. Для этого есть масса причин. Но он сам не мог понять, тревожит ли его или возбуждает перспектива, что тот не остановится.

— Подумайте хорошенько, лейтенант. Молчание вас погубит, — снова заговорил Анри. Его голос был как черный бархат: мягкий, глубокий и мрачный. — С каждой минутой вы делаетесь все менее полезным для нас. И если вы перейдете грань, у нас не останется причин сохранять вам жизнь.

Боже правый, Анри в Казначействе зарывает свой талант в землю! Представление у него получалось потрясающее. Только сложно решить, стоит ли тому применить свои способности в театре или в недрах СБ.

— Нечего сказать? Жаль.

Еще четыре удара подряд. Только четыре. Грегор все еще сжимался в напряженном ожидании пятого, когда Анри снова заговорил:

— Ваш последний шанс, лейтенант. Спасти вашу собственную жизнь и жизнь вашего товарища.

Грегор так тяжело дышал, что с трудом мог бы хоть что-то выговорить, и, кроме того, что на это вообще можно было ответить? Он лишь молча потряс головой.

Последний удар ремня был... ну, может, "ужасный" — слишком сильное слово, но свирепым он определенно был. Грегор беспомощно хватал ртом воздух. Но едва он сумел справиться с болью, Анри уже опустился перед ним на колени. Обтянутый футболкой красивый торс был прямо у Грегора перед глазами. Грегор крепко поцеловал Анри, и тот ответил на поцелуй, еще не успев расстегнуть стягивающий руки пленника ремень.

Едва освободившись, Грегор помог Анри стянуть с себя одежду — куда быстрее, чем обычно.

Это было последней частью их общей фантазии: обреченные на смерть юные лейтенанты лихорадочно пытаются утешить друг друга в одной последней вспышке перед наступающей тьмой. «Мы действительно принадлежим к психически нездоровой культуре», — подумал Грегор. Нет, не время думать; он отбросил мысли, опускаясь на пол камеры; слава богу, много лет назад кто-то постелил здесь ковер. Анри лег рядом, они оказались лицом к лицу. Что будет дальше, они никогда не проговаривали прежде, и сейчас совершенно внезапно, Грегора охватило нетерпение. Он стиснул в ладони член Анри — такой же твердый, как его собственный, — и принялся резко двигать рукой. Анри на мгновение прикрыл глаза и тут же подал бедрами вперед, не в силах скрывать, как отчаянно он возбужден. А затем впился поцелуем в губы Грегора, прежде чем сомкнуть пальцы на его члене в качестве ответной любезности.

Грегора как током пронзило это прикосновение, чуть не заставив сбиться с ритма. Они целовались взасос — мокро, непристойно, послав все к черту. Фантастично. Еще несколько секунд они дрочили друг другу, и Грегор нашел себе силы оторваться от губ Анри, понимая, что, как и он сам, тот вот-вот кончит.

— Царапни меня, — попросил он. В голове было пусто, все придумки насчет изысканной совместной фантазии улетучились. — Просто поскреби ногтями спину.

Он почувствовал на своей щеке, как удивленно дрогнуло дыхание Анри, но просьбу тот выполнил: и тут Грегор сам себя удивил, кончив, едва ногти любовника прошлись по его горящей спине. Наверное, он удивил и Анри, потому что тот излился ему в руку какую-то секунду спустя.

И они какое-то время лежали на ковре рядом, просто касаясь друг друга.

Этого им было достаточно.

@темы: Фанфики, переводы, Буджолд, Грегор, таймлайн: правление Грегора

---

Новый фик: "Цена серебра"

Название: Цена серебра
Автор: Tikkys
Оригинальные персонажи, гет, R, драма, мини.
Описание:
Уже пять лет, как Барраяр охвачен войной. Технологические новшества Цетаганды встретились с простыми и действенными приемами партизанской войны людей, которым нечего терять. Цетагандийские гем-лорды, привыкшие к быстрым победоносным военным конфликтам в космическом пространстве, завязли в полной нецивилизованной дикости войне на планете, конца которой не видно. К чему приведет желание одного из них скрасить время своего пребывания в отсталом мире с помощью вдовы одного из форов?
Взято с ficbook.net/readfic/7253717

*
...Исходя из малого количества сохранившихся в СБ документов, можно предположить, что, по всей вероятности, это было добровольное и довольно-таки продолжительное сожительство с одним — или несколькими высокопоставленными гем-офицерами из дислоцировавшегося в округе оккупационного корпуса. В любом случае теперь уже некому сказать, было ли это по любви, из чувства самосохранения, или же леди Форбреттен пыталась обезопасить семью, расплатившись единственной имевшейся у нее монетой.
— А возможно, и по всем трем перечисленным причинам, — сказала леди Элис. — Жизнь в оккупированной зоне — штука непростая.
Л.М. Буджолд «Гражданская кампания»

В поместье тетки Форвинтер она приезжает внезапно, никого не предупредив заранее, но ее принимают радушно. Ахают, расспрашивают о дороге - она отвечает скупо и односложно. Неделю после переезда проводит словно в тяжелом сне — ходит, заученно улыбается, разговаривает с сестрой и остальными обитателями дома — но не чувствует ничего. Телеграф не работает, новостей из дома нет. Выходя из столовой, она случайно выпускает из рук тяжелую дверь, и та, подхваченная сквозняком, захлопывается с оглушительным грохотом. Cестра вздрагивает всем телом и, обшаривая комнату каким-то диким, затравленным взглядом, в защитном жесте прижимает к себе дочку.
— Это всего лишь ветер.
Так и не выпустив ребенка из судорожных объятий, сестра неуверенно улыбается, глядя на нее покрасневшими, заплаканными глазами, и она невольно задумывается: как бы та поступила на ее месте. В памяти с острой, болезненной яркостью всплывают события полугодовой давности.

— У вас чудесные дети. — Гем-лорд опускается в кресло с небрежной грацией хищника. — Охваченная войной провинция — не место для столь юных созданий. Полагаю, жизнь в столице была бы для них куда лучшим вариантом.
Взгляд серебристых глаз скользит по ее телу, как змея - столь откровенно, что не оставляет шансов быть истолкованным превратно. Ей физически хочется стряхнуть его и растоптать, но вместо этого она всего лишь сжимает пальцы так, что ногти впиваются в ладони. В столице — родня покойного мужа, столица не нуждается ни в лекарствах, ни в продовольствии, столицу не обстреливает артиллерия, чей вой слышен над крышей поместья каждую ночь...
И она молча склоняет голову в знак согласия.

***
Вечерами все обитатели поместья собираются вместе. Она сидит в кресле с вязанием, стараясь не вступать в разговоры.
— Питер сегодня вернулся. Просился сходить проведать семью. А деревня пустая стоит, — голос у старухи Форвинтер тихий и дребезжащий, но его слышно в каждом углу просторной гостиной, — дома сожжены, а где жители — неизвестно.

У гем-лорда тонкие пальцы, унизанные кольцами. Всегда холодные. Он никогда не причиняет ей боли, его движения всегда точны и безупречно выверены. Даже на пике страсти кажется, что он выполняет некий сложный ритуал, смысл которого от нее ускользает. Она продолжает исполнять его желания, даже не пытаясь вникать в суть происходящего, каждый раз до последнего сопротивляясь той волне наслаждения, которая накатывает на нее против воли. Она ненавидит себя за эту слабость - и ничего не может с ней поделать.
Гем-лорд продолжает приходить в поместье почти каждый день, и где-то на самом краю её сознания бьётся болезненное непонимание — что же он в ней нашел?
Но время идет, один день сменяется другим, и как-то незаметно этот вопрос перестает иметь для нее значение.

***
Утро начинается с головной боли. Она выходит на крыльцо, болезненно щурясь на яркий свет.
— Вот тебе! Вот тебе, на, получай, проклятый цет! — крик заставляет ее вздрогнуть. Ей не хочется идти, но она все-таки зачем-то идет на звонкий голос, доносящийся с заднего двора, где столпилась ребятня. Палка в руках двоюродного племянника крутится с бешеной скоростью. Его атака стремительна и беспощадна, от глиняного воинства во все стороны летят черепки, а сам герой уже по уши вымазан в красной пыли. Горстка его сверстников смотрит на неравный бой, восхищенно приоткрыв рты. Последний из врагов повержен, и мальчик гордо вскидывает свое оружие к выцветшему от зноя небу.
— Когда я вырасту, я стану великим полководцем! Я буду гнать гем-лордов до самой Цетаганды, а их императора посажу в клетку и буду возить по улицам!
Она медленно отступает назад, невольно прикасаясь к кинжалу фор-леди, висящему на поясе.

Спустя месяц гем-лорд впервые остается в поместье до утра. Лицо без привычных ярких разводов грима кажется лишенным возраста и его странная, нечеловеческая красота завораживает. Она смотрит на него не отрываясь — до тех пор, пока свечи не догорают, погружая спальню в темноту. А потом до рассвета лежит без сна, слушая ровное дыхание рядом, и сжимая под подушкой рукоять кинжала.
Утром она аккуратно кладет кинжал на столик возле кровати.
Гем-лорд, разумеется, замечает. На мгновение останавливает на ней пристальный серебристый взгляд - и не говорит ничего.

***
Проходя мимо кухни, она случайно ловит обрывок разговора.
— Слыхала, у Форкасионов хранилище разграбили? Охрану перебили, почти всю картошку унесли. И ладно б цеты — так свои же, чтоб им сгореть.
— Ой, лишенько мое, скоро ж снег сойдет — что они сажать будут теперь? Они ж и эту зиму еле пережили — на следующую сами к цетам на поклон пойдут, помяни мое слово.

Эту зиму она будет помнить до конца своих дней. Дороги засыпаны снегом так, что поместье оказалось отрезано от большого мира. И без того скудные порции еды приходится уменьшить вдвое. Запасы топлива на исходе, и она приказывает разобрать на дрова часть хозяйственных построек. Гем-лорд прилетает на вертолете, привозит консервы. Небрежно ставит ящики у дверей, как нечто незначительное, не стоящее упоминания. После его ухода она долго смотрит на ровные ряды банок, чувствуя, как что-то странно и болезненно сжимается внутри. Потом встряхивает головой, обрывает яркие этикетки с незнакомыми надписями и несет банки в кладовку.

***
Ночью она просыпается от жажды. Голова горит, губы пересохли так, что к ним больно притрагиваться. Она встает и идет на кухню. У дальней стены замечает два силуэта, слившиеся в один, слышит звуки торопливых поцелуев - и от души хлопает дверью об косяк. Испуганный вскрик, мелькает белое пятно фартука — и дробный топот двух пар башмаков горохом рассыпается по лестнице черного хода. Она проходит к раковине, наливает себе воды — и некоторое время стоит, слепо глядя в пустой квадрат окна, за которым едва начинает сереть предрассветное небо.

Руки гем-лорда обнимают ее за плечи. Они стоят вдвоем у широкого окна в гостиной, и смотрят, как снег засыпает деревья в саду. Иногда ей кажется, что наблюдать за танцем снежных хлопьев он может часами напролет.
— Там, откуда я родом, не бывает снега.
Она протягивает руку, и впервые касается его по собственной инициативе. Гем-лорд неожиданно улыбается, и становится до невозможности похож на человека.
Разумеется, она не произносит этого вслух.

***
- А я слышала, что тут партизане где-то лагерем стоят. Может, сюда каких-то карателей пришлют…
- А мне говорили, что они тут воду отравить собираются, чтобы выкурить партизан, в нашей Веринде-то…
- А я думаю, цеты просто отсюда уходят, обломали зубы-то об наших. Вот и пакостят, чтоб ничего ценного за собой не оставить.
Она медленно прикрывает глаза, перед внутренним взором стоит мост через Веринду, единственный на десятки миль вокруг, до которого от дома – десять минут неспешным шагом.

— Вы должны уехать отсюда. Как можно быстрее. Серебристые глаза смотрят цепко и пристально, заранее пресекая любые возражения. В голове теснятся десятки вопросов, но она только кивает и идет собирать вещи. Гем-лорд молча наблюдает за ней, потом подходит, и одним движением заставив ее запрокинуть голову, коротко целует в губы. Она не выдерживает - тянется навстречу, обнимая его в ответ. Ни один из них не произносит ни слова.
Когда маленький отряд выезжает из ворот поместья, она с безжалостной ясностью понимает, что все кончено. На месте души остается пустота с рваными серебряными краями.
Спину в последний раз обжигает нечеловечески пронзительный взгляд, но она ни разу не позволяет себе оглянуться.

@темы: Фанфики, Барраяр, гет, таймлайн: Первая Цетагандийская

---

Новый фик: "Женщина, которой везло"

Название: Женщина, которой везло
Автор: Zayanfhel
Драма, гет, даркфик, PG-13 . Мини.
Кроссовер: Толстой Лев «Война и мир» * Буджолд Лоис Макмастер «Сага о Форкосиганах»
Пэйринг и персонажи: Елена Васильевна Курагина, Федор Иванович Долохов, ОМП
Предупреждения: инцест, Элементы гета, Элементы фемслэша
Саммари: история одной неправильной фор-леди, ровесницы повторного открытия Барраяра
Взято с ficbook.net/readfic/6557645

*
Леле шесть. У неё есть куклы, и пышные платья, и роскошные дворцы, и Леля не всегда задумывается, где граница между миром вокруг и её фантазиями. Часто играть ей не с кем: она – единственная дочь лорда Форрагина, и равные ей подруги появляются в замке редко, а до служанок она не снизойдёт. Тогда Леля зовёт брата, и он часами играет с ней, хотя не любит ни принцесс, ни замки – только солдат и лошадей.
***
Леле десять. К отцу приезжает погостить её дядя Этьен Форволк. Поздно вечером он долго спорит с отцов, а Лена стоит, прижимая ухо к замочной скважине, и пытается разобрать разговоры взрослых. Они говорят об измене одной из племянниц Форволка, и отец говорит непривычно мягко, а Форволк возражает ему твёрдо, зло и почти не резко:
- По мне, так жена должна родить, а остальное – блажь.
Лена вдруг отбегает от стены и понимает, что почти выдала себя. Но её горло сдавливает отвращение непонятно к чему, и она с усилием останавливает тошноту. Потом появляется странная мысль – что-то тягучее и неразборчивое, а сквозь него отчаянно стучит: мерзко, мерзко, мерзко, которое отчего-то превращается в не хочу, не хочу, не хочу.
Через несколько минут она берёт себя в руки и снова подходит к скважине, но эта тяжёлая мысль весь день ворочается у неё в голове. А вечером приходит к брату – брату, которого уважают и боятся все мальчишки замка и который в любое время готов слушать её – и говорит ему то, что крутилось у неё в голове весь день: не хочу детей. А потом резко добавляет: хочу всё, кроме детей. И тогда Лене становится легче.
А на следующий день отец ласково говорит ей: «А ты повзрослела».
***
Елене Форрагиной семнадцать. У неё породистое холёное лицо и тяжёлая коса до колен. Когда она приезжает в столицу, её встречают двоюродные братья: один из них - наследник графства, второй - первый красавец Форбарр-Султанны. Первый вводит её в императорский дворец и на вечера к Фордорогиной. Второй – знакомит с красавцами из Военной академии. С родным братом она видится всё реже, и всё чаще ей становится тяжело и неприятно оттого, как он на неё смотрит.
Лена часто вспоминает, как год назад мечтала о столичных балах и приёмах с их танцами, знатными красавцами и пьянящей роскошью, как будто пришёдшей из детских игр-грёз. Она пытается искать вокруг себя эту роскошь, танцует с графами и их наследниками, часами стоит без движения, когда модистки прямо на ней создают тяжёлые и величественные платья, беседует с аудиторами, и их благосклонные кивки пьянят не хуже вина. Она учится тонуть в роскоши – или в своей мечте о роскоши, да и важно ли это? – пока красивое породистое тело само двигается за неё по балам и салонам, само бросает заученные благосклонные улыбки и подбирает изящные реплики, само выводит сложные фигуры в танце с редкой грацией. Елена учится во всём доверять своему телу, которое на лету схватывает самые тонкие правила этикета и мгновенно подбирает самую точную позу, улыбку и взгляд, пока сама Елена позволяет себе любоваться на мир с неуместным – почти детским и почти провинциальным – восторгом.
На одном из таких балов второй двоюродный брат знакомит её с молодым красавцем-офицером.
- Это Фёдор Фордрохов, - говорит он до того, как представить их друг другу, - безумец, как и все Фордроховы. Они одни из первых стали форами, но развязали войну в 25 веке и лишились графства в наказание за измену, и с тех пор горды, бедны и всегда на передовой.
Брат подводит её к Фордрохову, и Елена как всегда даёт своему телу говорить и улыбаться, а сама любуется на него: у него роскошное, как будто высеченное из мрамора лицо, властная улыбка, холодные серые глаза. Елене кажется, что эти глаза смотрят на неё в упор сухо и оценивающе, как будто спрашивают: чего ты, такая красивая, стоишь на самом деле. И Елена хочет ответить на этот взгляд сама, не пряча ничего от него и от себя, но понимает – если она ответит о своих грёзах и любви к роскоши, то ей достанется только презрение этого человека.
Тело Елены танцует с Фордроховым и завладевает его вниманием, а сама Елена ищет: что этот властный человек сможет назвать достойным. Она вспоминает свою жизнь, поместье, игры и сказки, брата рядом и странный разговор, когда она сказала, что у неё будет всё, кроме детей. Тело Елены всё быстрее кружится, Фордрохов танцует с ней весь вечер, а она вспоминает, как её хлестнули слова Форволка, и как она привыкла заставлять брата играть с ней и слушать её, как училась пленять людей света. На заключительном танце Фордрохов смотрит на неё всё более пристально, и Елена понимает: всю она жизнь любила решать за себя сама, и пускай это не похоже на все слова и легенды о фор-леди, до конца верных своим мужьям. Елена оглядывается вокруг себя – и вместо привычной роскошной грёзы видит только снисходительные и внимательные взгляды других мужчин: а из тебя выйдет неплохая жена; а интересно, кому такой приз достанется. И только взгляд Фордрохова кажется ей таким же, как раньше – сухим, оценивающим и пугающе беспристрастным.
***
Елене восемнадцать. На приёмах она всё чаще видит забавного богача из недавно поднявшихся форов. Нескольких разговоров с ним хватает, чтобы понять: если он станет её мужем, то окажется слишком мягким человеком, чтобы мешать ей тратить его деньги. Тело Елены давно знает, как очаровать такого просто мужчину, а сама она ловит взгляд Фордрохова – он становится насмешливым и цинично-благосклонным: молодец, девочка, быстро учишься. Через месяц богач присылает сваху.
Первая ночь проходит на удивление гладко: тело Елены хорошо знает свою работу, а муж как будто растерян перед своей великолепной женой и осторожен с ней. На следующую ночь они спят порознь.
Через некоторое время он начинает разговор о детях – и тело Елены отвечает ему снисходительной и слегка брезгливой улыбкой, а ей вдруг становится до тошноты отвратительно и тоскливо рядом с ним. Утром она приходит к брату (тому, который родной), ловит на себе его тяжёлый обжигающий взгляд, приветливо улыбается и беседует – и через полчаса он говорит ей, что влюблён в неё. А Елене просто хочется хоть так поквитаться с теми традициями, из-за которых она была вынуждена выйти замуж и забыть своё отвращение к мужу в жадных объятиях младшего брата.
На приёме через несколько дней Елена встречает Фордрохова, и впервые с приезда в столицу мысль о резкой и ясной границе между ней самой и своим телом у Елены исчезает. Она подходит к Фордрохову уверенно и грациозно, говорит ему общие, но очень уместные слова о собственном браке и муже, и эта походка, и эти слова, и её улыбка и жесты теперь принадлежат ей, а не только её телу. И её породистое достойное лицо кажется ей собственным лицом, а не тем, которое только придумала для себя провинциальная девочка. Она смело и с любопытством смотрит в глаза Фордрохова, и в его взгляде кроме холодной оценки, которую он даёт каждому, она начинает видеть что-то другое: то ли поддержку, то ли восхищение, то ли понимание.
Елена не хочет долго разбираться, что это – просто она приглашает Фордрохова на приём у своего мужа (сам он ничего не понимает в светской жизни, смотрит на приёмы как на бесполезную обязанность и уходит с них при любом удобном случае). Через некоторое время она снова зовёт его к себе в дом, потом ещё раз, и опять, и опять. Вскоре они становятся любовниками – и Елена уходит в новый для неё зыбкий и безумный мир полузапретных светских романов. Она влюблена в этот странный мир, где для того, чтобы поговорить с человеком не на строго установленный круг тем, нужно больше смелости, чем на то, чтобы провести с ним не одну ночь.
В один из вечеров Фордрохов зовёт её поговорить – и Елена понимает, что это будет один из редких в её жизни не-светских разговоров. Он холодно смотрит на неё и медленно произносит:
- Я хочу убить Вашего мужа.
Тело Елены легко скидывает привычную вежливую улыбку, которая не всегда исчезает даже ночами, и она говорит так же откровенно, как и он:
- Что ж, я не буду о нём скорбеть. Но какое Вам до него дело?
- Он Ваш муж, и у него есть власть над Вами.
Лицо Елены остаётся строгим, но сама она вдруг пьянеет от счастья: ради неё идут на убийство. И всё она отвечает сухо и сдержанно:
- Он мягкосердечен и добр, и не посмеет воспользоваться этой властью.
- Не стоит говорить так уверенно, - Фордрохов как будто злится на Елену, - он слаб, а слабые люди всегда могут захотеть самоутвердиться, а, согласитесь, жёны для такого самоутверждения и нужны.
- Хорошо, - Елена говорит так, как будто слова Фордрохова (впрочем, убеждённого холостяка) не уязвили и не должны были уязвить её, - но при его смерти его деньги отойдут моему отцу, а он за них схватится гораздо крепче моего мужа.
- Ваш отец – человек сильный, и он не станет себе что-то доказывать тем, что лишит вас денег. Вы с ним сможете договориться раз и навсегда. А Ваш муж может вдруг захотеть изменить свою жизнь - и его состояние уйдёт у Вас из рук.
Елена кивает, и сквозь счастье и гордость она до отвращения ясно видит свою нелюбовь, переходящую в ненависть и ставший привычным, как воздух вокруг, затаённый страх перед мужем.
- Хорошо, - холодно говорит она.
- В таком случае, завтра я вызову его на дуэль.
При прощании Фордрохов и Елена жмут друг другу руки, как будто скрепляют договор.
***
Елене двадцать. В городе цеты, и то здесь, то там вспыхивают бои. Роскошный дом Елены – после дуэли муж уехал прочь из столицы, оставив его жене – почти не пострадал. На рассвете к ней прибегает девочка-служанка и передаёт просьбу Фордрохова прийти к ней.
С Фордроховым она не говорила один на один уже два года – после его дуэли с её мужем. И теперь она стоит перед ним, одетая непривычно просто, и он холодно оценивает её взглядом, как при первой встрече.
- Ты слышала о приказе Императора Дорки уходить в леса и продолжать сопротивление цетам? - он говорит тем же деловым тоном, каким обсуждал с ней дуэль.
- Да. И ты уходишь туда?
Елене любопытно, зачем он звал её: он не из тех, кто станет красиво прощаться с бывшей возлюбленной.
- Ухожу, - спокойная констатация факта, - а ты?
Елене смешно и горько. Фордрохов – тот Фордрохов, которому была безразлична честь и который легко смеялся над собственной репутацией, вдруг посчитал и себя, и её «истинными и правильными барраярцами».
- Зачем? – на лице Елены незаметно для неё самой проступает привычная, но до безвкусицы неуместная в этом разговоре светская улыбка, - что я забыла в лесах? Ради чего мне жить там и каждый день делать грязную работу? Ради старых порядков? Прости, но мне больше нравятся цеты: несмотря на все перегибы, у них на дворе двадцать восьмой век, а не восемнадцатый.
Фордрохов смотрит на неё вдумчиво и брезгливо, как на высушенное насекомое, и Елена почти слышит его непроизнесённый слова: «Забавно: такую, как ты, я любил...» Но секунду спустя оба разворачиваются и расстаются, не прощаясь.
К восходу Елена снова дома. Ей удаётся попрощаться с братьями – родным (он толком не думает о ней, мысленно он уже в горах), старшим двоюродным (он холоден, и прощается, как будто соблюдает ритуал) и младшим двоюродным (его лицо избалованного ребёнка мгновенно становится взрослым, и только он прощается искренне).
Через несколько дней, когда стихийное сопротивление в городе почти стихает, к ней в дом приходят двое: художник и племянник одного из генералов Прайен гем Варга и его то ли подруга, то ли любовница Ребекка гем Модеан. На лице Прайена, выразительном и резком даже сквозь изощрённый гем-грим, выражение несильного и чуть презрительного любопытства; у Ребекки - то стандартно-красивое спокойствие, в котором почти всегда застывают лица гем-леди. Елена не знает этикет Цетаганды, и принимает гостей по барраярскому – беседа, прогулка по дому и еда в несколько перемен.
Во время чая Прайен и Ребекка беседуют друг с другом, и Елена впервые вынуждена молчать в собственном доме.
- Согласись, - голос Ребекки удивительно чистый и ровный, как на звукозаписи – крайне любопытно, что еда в их обычаях играет такую огромную роль.
- Неудивительно, - Прайен смотрит Ребекке в глаза, но Елена чувствует на себе его холодное и снисходительное внимание, - ведь им приходилось выживать ещё двадцать лет назад. Все доиндустриальные культуры уделяют еде огромное внимание.
- И при этом она не отличается разнообразием вкусов – всё или жирное и сытное, или сладкое.
- Бедна, как и всё у местных. У них даже красивые люди почти на одно лицо: оно широкое, тяжёлое и резкое.
- Не стоит так обобщать, посмотри хотя бы на хозяйку дома, - Ребекка говорит то ли как заводчик лошадей, то ли как экскурсовод перед группой туристов, - её лицо далеко от идеала, но комбинация генов весьма любопытна.
- Согласен. Я планирую, - голос Прайена остаётся всё таким же ровным, но теперь он смотрит в упор на Елену, - обучить её манерам и выходить с ней в свет. Думаю, будет смотреться весьма любопытно: экзотическая внешность без этой форской дикости.
Ребекка окидывает Елену взглядом – её молодое аристократическое лицо сохраняет всё ту же улыбку, сильное тело почти расслаблено.
- Мне кажется, это вполне возможно. Кстати, обрати внимание: она – одна из самых красивых местных, и она же наиболее трезво оценивает свои перспективы в нашем мире и не тратит себя на бесполезную ненависть.
- Ты хочешь напомнить мне о том споре, когда ты утверждала, что даже при случайных комбинациях генов красота сочетается с более высоким, чем у остальных людей третьего сословия, развитием остальных качеств?
- Именно о нём.
- Что ж, - Прайен смотрит на Елену немного мягче, - посмотрим на неё подольше: насколько быстро учится, как занимается сексом. Если она окажется интересной, мне придётся признать твою правоту.
- Думаю, - Ребекка улыбается впервые за разговор, - ты будешь совсем не против принять поражение в этом споре.
- В таком случае, - глаза Прайена загораются азартом, - мы переедем сюда и перестроим этот дом. А потом возьмёмся за её воспитание.
Прайен и Ребекка встают, и Елена прощается с ними. Её тело, привыкшее всегда оставаться безукоризненным, улыбается и говорит им что-то вежливое, запоминает, что Прайен снова прибудет сюда вечером уже навсегда, лёгкими, но неторопливыми шагами провожает их до флаера. А сама Елена горько-горько смеётся про себя и почти не верит, что это она два дня назад считала слова цетов о том, что они хотят вывести позаботиться о Барраяре и в вывести его в современность, правдой.
Гемы уходят. Елена не смотрит им в след, а только вслушивается в тишину в пока ещё своём доме. Она понимает, что это последний вечер тишины, последний вечер, когда она может решать сама, что ей делать.
***
Елене двадцать один. Сопротивление в городе не прекращается уже больше месяца, но вокруг Елены – только смутные слухи об этом. Ей не позволено выходить из дома одной, и она напряжённо вслушивается в разговоры гостей – о стихах, лицах, художниках и почти никогда о войне – и пытается увидеть за ними мир вне дома, уже давно не принадлежащего ей. Там, вне, цеты строят космопорт на землях отца, кто-то из её прошлых любовников гибнет, Фордрохов записывает видео с массовой казнью, братья сражаются в горах и их боятся, даже муж в плену после какого-то безумного покушения. Там, вне, люди живут по-настоящему.
А здесь, внутри дома, жизни нет. Есть Прайен, перед которым надо держать себя, как гем-леди и ночи с которым с каждым разом становятся всё более изощрёнными. Есть Ребекка, которая приходит всё реже и которой нужно просто отыграться на ком-то после разрыва с Прайеном. Есть гости, с которыми она может говорить часами, но чьи взгляды только скользят по ней или мимо неё. Есть горьковатые таблетки, после который Елена сходит с ума от желания и не видит перед собой никого и ничего, кроме Прайена. Есть неуверенные попытки служанок поддержать: тебе ведь повезло – тебя не забрали в лабораторию, не убили свои же за связь с цетом, не отправили в лагерь из-за братьев в сопротивлении, не... не... не...
Но Елене всё чаще кажется, что и этого нет - есть только ровное, будничное, удушающее бессилие. И в этом бессилии жизнь видится Елене удивительно простой: и роскошь, и вожделение мужчин, и власть над ними, и даже свобода всё чаще кажутся ей полностью бесполезными.
Елена не спрашивает себя, есть ли тогда что-то не бесполезное. Просто однажды посылает одну из служанок к Берте-травнице, лукавой и весёлой женщине-простолюдинке, к которой молодые фор-леди часто отправляют прислугу за травами, если появился ребёнок не от мужа, а другие пока об этом не узнали.
- Скажешь, чтобы дала трав для малыша, но так, чтобы на гема хватило. А то, что она тебе передаст, принесёшь мне.
- Вы... убить себя хотите? – испуганно шепчет служанка.
Елена лишь улыбается на её слова.
- Делай, что приказано.
Через некоторое время служанка приносит отвар из купленных трав. Елена спокойно благодарит, и ей вдруг становится легко. Так легко, как не было в детстве. Так легко, как не было на лучших балах. Так легко, как не было после отъезда мужа. Так легко, как не было ни в толпе, ни с любовниками, ни в одиночестве.
Елена выпивает отвар без напряжения.

@темы: Фанфики, гет, таймлайн: Первая Цетагандийская

---

Фик на ФБ-2018: "Попутчики"

Название: Попутчики
Автор и бета: fandom Medic 2018 (анонимность будет раскрыта после окончания ФБ)
Фэндом: Сага о Форкосиганах
Мини (~3 тыс. слов), драма, юмор
Гет и джен, G, оригинальные персонажи
Краткое содержание: Барраяр — весьма милитаризированная империя; ничего удивительного, что даже объяснение в любви превращается в небольшую военную кампанию.

Ссылка на фик на Фэндомной Битве - fk-2018.diary.ru/p215940188.htm?oam#more1

Устроив багаж на полку, планшет — на откидной столик, а себя — в кресло с высокой спинкой, Редж приготовился к недолгому комфортному путешествию.

Он любил монорельс, когда поезд стремительно летел через корично-латунные просторы Южного континента, и на горизонте холмы оттенков жженой умбры, сепии и меди сменялись горами более суровых тонов. В термокружке исходил паром ароматный чай - зеленый, ни в коем случае не черный, чтобы случайно не слиться с ландшафтом. И люди, путешествующие монорельсом, обычно представляли собой интересные объекты для экспресс-исследования. То подвернется суровая форесса — не элегантная столичная леди, видевшая коров только на картинке, а настоящая, истинная дочь, супруга и мать форов, женщина, способная провести семейство через войну, пожар и распродажи, не потратив ни единой лишней марки. То — романтик дальних странствий, какой-нибудь житель барраярской глубинки, с почтением и придыханием рассуждающий о чудесах прогресса. Очень часто — военные, разных служб и рангов, то следующие к месту службы, то уезжающие в отпуск.

Или, как в данном случае — студенты.

Реджинальд Иванович Смитсон, доктор медицины со специализацией в психотерапии и психодиагностике, под прикрытием планшета перевел взгляд на молодых людей, занявших места через три ряда кресел, у противоположного окна. Компания собралась шумная. Шестеро парней, вызывающе гражданского вида (аминь! Сегодня Редж не собирался заниматься тестированием новобранцев), три девушки. Первой бросалась в глаза томная блондиночка, ухоженная и модно одетая (пришлось аккуратно, не привлекая постороннего внимания, сделать снимок и расшифровать цвета ее наряда через «фор-с-лайн». Старшая дочь младшей ветви, до графов далеко, но амбиции чувствуются). Вторая — хохотушка-шатенка, одетая по комаррской моде, оживленно спорила со своими спутниками, отстаивая свое мнение относительно какой-то музыкальной группы. Третья — спортивная девица с гладкими темно-каштановыми локонами до плеч — почти сразу исчезла из общего разговора, закрывшись планшетом.

Реджу стало любопытно. Он подергал оправу очков, будто бы они натерли ему переносицу. Поймал суровый взгляд от противоположного окна — сидевшая там дама, одна из тех, кто вечно призывает к порядку окружающих, явно хотела, чтобы господин доктор, весь такой солидный и правильный, призвал молодежь вести себя потише. А лучше — вообще пересесть в другой вагон.

Смитсон сделал вид, что не понял намека. Уткнулся в собственную читалку. Спустя некоторое время дама поднялась и торжественно пересела. Голографические вишенки на ее шляпке сияли горьким осуждением.

На самом деле Редж просматривал результаты «разведки». Приятно им удивившись, он коротко переговорил со стюардом и приготовился действовать, как только представится возможность.

И - вот оно. Восемь минут спустя томная блондинка громко осведомилась, где здесь можно перекусить. С ней удалились на поиски вагона-ресторана двое ухажеров; еще трое — присели поближе к хохотушке, и компания полностью погрузилась в какую-то азартную видеоигру. Последний парень время от времени делал попытки разговорить увлеченную чтением подругу, пока стюард не попросил его помочь поймать запущенного кем-то из детей робозавра. Бабушка проштрафившегося ребенка громко заявляла, что, поскольку действия ее внука никому не причинили ущерба, то и платить штраф она отказывается; та самая дама с вишенками, наоборот, доказывала, что едва не пережила смертельный инфаркт, когда по ее ноге прошлась вымершая пятьсот миллионов лет назад пластиковая скотина. Виновник пытался ввинтиться под сидения и поймать робота-уборщика. В общем, студент проявил вежливость и тем оставил важный объект без охраны.

***


Когда Лариса отвела взгляд от планшета, напротив нее сидел не Серж, а совершенно незнакомый мужчина. Довольно приятный на вид, хотя и не идеал красоты. Среднего роста, чуть более плотный, чем это можно было бы объяснить телосложением, но и не обрюзгший толстяк. Так, уютная полнота. Высокий лоб, румяные щеки, гладкий подбородок, карие глаза, светло-рыжие короткие волосы, очки в тонкой золотой оправе. Невыразительный гражданский серо-коричневый костюм, но общий подтянутый, бравый вид выдает человека, не чуждого армейской дисциплине.

Мужчина почесал переносицу и наградил визави чуть смущенной улыбкой.

— Добрый день, — вежливо поздоровался он.

— Добрый, — признала Лариса.

Продолжать разговор она не спешила. Во-первых, маменька всегда говорила, что заговаривать с незнакомцами — это не совсем прилично, да к тому же небезопасно. Дедушка до сих пор напоминает о необходимости хранить военную тайну, пусть он давно в отставке, да и с памятью у него проблемы, совершенно забыл, что именно должен держать в секрете.

А во-вторых… Ларисе уже давно не пятнадцать лет (точнее — восемь лет, как не пятнадцать), и она вполне понимает, что иногда с ней заговаривают незнакомые мужчины только потому, что она — девушка, и очень даже симпатичная. А они — ну… мужчины.

Будто услышав ее мысли, толстячок поморщился, что сделало его немного похожим на плюшевого бурундука, из-за которого Лариса когда-то ссорилась со средней сестрой, и заговорил:

— Знаю, о чем вы думаете. О галактической медицине.

— Вот как? — вежливо, но прохладно ответила Лариса.

— И социокультурных установках. Да-да. Именно из-за них наши дорвавшиеся до благ галактической науки предки — хотя, называя их «предками», я несколько погорячился, ведь речь идет о ровесниках моих родителей, в общем-то, нестарых по меркам Комарры или Эскобара, а уж тем более — Колонии Бета, людях. Именно из-за социокультурных установок патриархального типа, в которых сын — это не только наследник семейного имущества, но и хранитель чести, воин, защитник, мышца империи, и все такое прочее, а дочь — всего лишь украшение семейного древа, и сложилась нынешняя ситуация. По данным последней переписи населения на Барраяре диспропорция мужского и женского населения составляет 54 к 46.

— Угу, — промычала Лариса. Надо быть слепой и глухой, а еще горбатой и хромой на обе ноги, чтобы не быть в курсе современных демографических проблем Барраяра. Правда, справедливость требовала признать, что с помощью статистики ее еще не соблазняли.

Но стоило показать, что ей не интересно продолжение разговора. Она подняла читалку повыше, просто чувствуя, как рыжий «бурундук» смотрит на нее, постепенно утрачивая боевой задор и самоуверенный вид.

Поймав себя на тройном перечитывании абзаца, смысл которого так и остался загадкой, Лариса снова опустила планшет. Она оказалась права — знаток демографических проблем чуточку погрустнел.

— Я настолько предсказуем? Простите, не хотелось портить вам путешествие, — покаянно извинился мужчина. — Если желаете, я уйду…

— Спасибо, — обрадовалась Лариса. Не то чтобы ее сильно смущали выражения мужских восторгов или она не умела разбираться со слишком настойчивыми ухажерами, но — знакомиться в поезде? Это как-то…

— С другой стороны, — почти покинув кресло напротив неприступной красавицы, мужчина замер. — Я никогда не прощу себе столь позорной капитуляции. Давайте попробуем начать знакомство сначала? — Прежде, чем Лариса успела отказаться, он жизнерадостно протянул руку: — Позвольте представится. Капитан медицинской службы, Реджинальд Иванович Смитсон. Сражен вашей красотой. Разрешите предложить сделку? Если я угадаю, что вы сейчас читаете, вы терпите мое общество один час — всего один час! И сможете задать любой вопрос, который вас интересует.

— Но если не угадываете… — Лариса скрепила договор рукопожатием. Ладонь Реджинальда Ивановича оказалась крепкой и теплой. — Вы продолжаете путешествие в гордом одиночестве.

— Хорошо. Итак… — Смитсон потер переносицу, призывая все свои таланты. — По вашему виду я заключаю, что вы студентка, скорее всего — не столичного университета, но какого-нибудь престижного колледжа северных провинций. Вы одеты неброско, но, позвольте заметить, это наряд вам очень к лицу.

Лариса поправила ворот темно-зеленого болеро, хотя в этом не было необходимости. На самом деле она считала, что темно-зеленое, да еще с ярко-желтой блузкой, придает ее лицу бледноватый вид, и кораллово-розовый пошел бы ей больше. Но в нем она чувствовала себя слишком легкомысленной.

— Строгие, четкие линии, — продолжал Смитсон. — И вообще, ваш облик не допускает излишеств. Исходя из этого, сделаю предположение, что вы изучаете что-то из точных наук, возможно, нечто связанное с техникой.

Брови девушки чуть дернулись вверх. Удивительно, но этот любитель монорельсовых знакомств попал в точку.

— Ага! — поздравил себя с первой победой Реджинальд. — Логично предположить, что с собой в дорогу вы взяли что-то, близкое к специальности.

— И вы думаете, что я читаю. .? — с некоторым проблеском интереса Лариса вступила в предложенную игру. Ей показалось, что победа практически лежит у нее в кармане.

— Нет, это не «Вестник Барраярской науки и техники», и вообще мало похоже на учебник по сопромату… — Смитсон выставил вперед руку, как древний астролог, нащупывающий исходящие от планшета эманации. Вид у него был такой, что Лариса фыркнула, еле сдерживая смех. — Это что-то более сложное. Я чувствую флюиды больших страстей… Страх… Отпечаток сильной ауры… Странные, очень загадочные существа…

Лариса затаила дыхание. Нет, угадать практически невозможно…

— Герберт Уэллс, «Война миров».

— Что?! — не поверила Лариса. Она перевернула планшет, чтобы убедиться в его непрозрачности. — Как вы узнали?!

— Ну, — гордо выпятил нижнюю губу Реджинальд. — У нас, психиатров, свои секреты. Осмелюсь заметить — прекрасный, хотя и весьма неожиданный выбор. Книга древняя, написанная в эпоху, когда Земля считала, что Солнце вращается вокруг нее…

— Вы жульничали! — все еще не верила Лариса. — Нет, вы точно сжульничали!

Реджинальд пожал плечами, развел ручками, признавая, что небезгрешен… И устроился поудобнее:

— Зато теперь я целый час буду наслаждаться вашим обществом.

Лариса обиделась:

— Вы выиграли нечестно! Я не желаю с вами разговаривать! — и загородилась читалкой.

Ее благие намерения утопить назойливого ухажера в презрении выдержали секунд тридцать.
Послышалось деликатное покашливание. Стюард сервировал чай, посматривая на сердитую девушку и довольного собой мужчину с явным одобрением ситуации.

— Вы подговорили стюарда! — догадалась Лариса.

Реджинальд помешал ложечкой горячий чай, аккуратно уложил ее на край блюдца:

— Если вы подразумеваете, что это стюард подсмотрел название книги, вы ошибаетесь. Я играю по правилам! — напомнил он, видя ее возмущение. — Я обещал вам отвечать на любые вопросы, которые вы зададите, так вот он я, к вашим услугам!

— Хорошо, — Лариса отложила планшет, налила себе чаю, добавила лимон и два кусочка сахара. — Как вы это провернули?

— Что именно? — прищурился Смитсон.

— Если не стюард, то кто же? — девушка резко обернулась. За ее спиной, в блестящей хромированной детали, колыхнулось ее отражение. — Кто вам подсказал? Ведь угадать, какую книгу читает незнакомый человек, нереально!

— На самом деле, вероятность — мизерная, незначительная — существует, — Реджинальд со смаком откусил от пирожного. — Вы знаете, что такое профайлинг? Концепция древняя, но от этого не перестает быть полезной: человеческие эмоции, при всем их многообразии, отражаются сходными способами. Мимические движения, настолько микроскопические, что их улавливает не всякая аппаратура, но парадоксальным образом отмечает человеческий глаз. Эволюционный механизм, что поделать. Не заметил, как напряглась спина твоего товарища — пропустил нападение саблезубого тигра, — Смитсон придирчиво осмотрел блюдо с десертами и запустил ложечку в рулет с ореховой начинкой. — Беседуя с вами, я обратил внимание на весьма характерное подергивание мышц левого века… щечные мышцы меняли свое положение…

— Вы снова меня разыгрываете! — догадалась Лариса. — Ах вы, мошенник! А еще обещали правдиво отвечать на вопросы!

Смитсон искренне расхохотался.

— Истинная правда, мадемуазель! Я действительно специалист по профайлингу и психодиагностике.

— Так я и поверила…

— Можете проверить. Наберите в строке поиска «Смитсон, психодиагностика» — увидите ссылки на мои статьи.

Напустив на себя строгий вид, Лариса так и поступила. Выскочившие ссылки не удивляли числом, но относились к достаточно уважаемым изданиям — по крайней мере даже она, изучая основы машиностроения, догадывалась, что абы кого не допустят читать доклады в Имперской Военной Академии.

— Что такое «символизм травматизма»? — споткнулась она о незнакомый термин.

— Очень интересное явление! — с охотой поменял, как ему казалось, тему разговора Реджинальд. — Моя основная специализация — работа с посттравматическими стрессовыми расстройствами. Помогаю, по мере сил… Барраярская психиатрия, надо заметить, вообще развивалась очень хаотичными рывками из одной крайности в другую. Достаточно вспомнить несколько показательных эпизодов Периода Изоляции, когда явно не слишком вменяемого человека из-за различных юридических тонкостей не признавали больным. И наоборот, у людей другого социального класса достаточно было появиться малейшему неврозу, зачастую сопровождавшемуся психосоматическими жалобами, чтобы стать пугалом для окружающих, получить прозвище мутанта, ну и… сами понимаете, не всегда с хорошим итогом. История барраярской психиатрии — это хаос, собрание мифов, откровенной лжи, исторических анекдотов, судебных ошибок, а подчас и махинаций, и подобие порядка наметилось, как ни печально, только в годы Оккупации. Цетагандийцы вели учет людей с аномалиями вообще и психическими в частности; незадолго до Вторжения, когда Барраяр был открыт заново, появились препараты, воздействующие на нервную систему. В этом-то и есть основная проблема.

— Какая же? Почему? — удивилась Лариса. — Мой дедушка рассказывал… Он, конечно, не имел проблем по психиатрической части, — тут же спохватилась девушка и объяснила: — Он просто вспоминал мятеж Фордариана, рассказывал о том о сем. По его словам выходило, что психиатры неплохо справлялись, если надо было… ну… — Тут Лариса поняла, что верность семейным традициям завела ее на кривую болотистую тропку.

— Купировать психотический срыв, — подсказал Смитсон, протягивая собеседнице руку помощи. Исключительно фигурально выражаясь. — Да, в таких случаях без фармакологии не обойтись. Но, если взглянуть на проблему шире, важно не только помогать людям с явными признаками болезни, но и предупреждать ее у группы риска! А военные неврозы? Психосоматика? Там лекарствами делу не поможешь, нужны более щадящие методы. Бетанцы для этих целей используют психоанализ. Мы, исключительно в силу традиций…

Ларисе показалось, или доктор Смитсон действительно с презрением относится к любителям седой барраярской старины?

— …предпочитаем таблеточки. Так вот, мои исследования показали, что при сочетании медикаментозного лечения с психоанализом можно улучшить результаты. А зная социокультурные архетипы личности, возможно с высокой долей вероятности…

Далее последовала небольшая лекция, из которой Лариса поняла только, что ее собеседник — действительно врач, и весьма увлечен своей профессией.

— Я слишком много болтаю? — спохватился Реджинальд.

Поезд затормозил у станции. Лариса краем глаза посмотрела на Сержа — тот, покончив с ловлей робозавра, сидел у противоположного окна и грустно вздыхал. Девушка почувствовала, что приятель вызывает у нее раздражение: ну и толку смотреть на нее взглядом побитого щенка? Если она так ему нужна — подойди, сядь рядом!

Если следовать логике, доктор Смитсон, с его энергичной нахрапистостью, должен был вызвать раздражение, но тут, сравнив милого, но вялого и безынициативного Сержа и нового знакомого, Лариса испытала что-то вроде гордости собой. Так, должно быть, чувствовала себя Елена Троянская, узнав, что ее профиль отправил в поход тысячу кораблей. Плохо, конечно, что на войну, но что война ради нее - это явный плюс.

— Не поняла и половины, — немного резче, чем хотела, ответила Лариса. Тут же, извиняясь, добавила: — Нет, вас интересно слушать… Вы лихо уходите от темы…
На этот раз они засмеялись вместе.

— Простите, — ни чуточки не смущаясь, ответил Реджинальд. — Я просто сражен вашей красотой, но хорошо понимаю, что шансы мои весьма незначительны. Вы явно увлечены чем-то другим…

Лариса снова покосилась на Сержа и подумала, насколько мило со стороны ее нового знакомого не сказать «кем-то». Или не «мило», а все-таки «нагло»?

— А я — всего лишь попутчик. И, — он с сожалением взглянул на хроно, — моя станция будет через четверть часа.

— Отлично, — хищно улыбнулась Лариса. — У вас еще есть время рассказать правду!
Реджинальд потер переносицу, снял очки:

— Правду? Хорошо. Я сделал снимок отражения текста, — он указал на блестящую панель за спиной Ларисы, — прогнал его через распознаватель, и — вуаля!

— Я так и знала, что вы не умеете читать мысли!

— Читать мысли?! Пфи! — картинно скривился Реджинальд. — Вот внушать мысли — это действительно задача не из легких.

— И что же вы собираетесь мне внушить? — спросила Лариса. Уже заканчивая фразу, она поняла, что откровенно кокетничает с новым знакомым, и покраснела. Тот, все еще полируя стекла очков, по счастью, этого не заметил и продолжил:

— Внушать я собираюсь своим пациентам. Вы интересуете меня совершенно не в профессиональном плане. Но, раз уж вы задали вопрос… Пожалуй, я попытаюсь внушить вам не гневаться слишком сильно на незнакомца, осмелившегося украсть час вашего времени. И разрешить ему позвонить вам, чтобы дать ответы на те вопросы, которые вы не успели задать.

— Например? Что, по-вашему, я еще о вас не знаю?

— Что я четвертый, младший ребенок в семье. Мать осталась вдовой в двадцать два года, и все детство у нас с братом была одна пара обуви на двоих. Сапоги, которые мой двоюродный дед когда-то добыл с пленного цетагандийца, я получил в личную собственность, только когда отправился в Вейновию сдавать экзамены. Экзаменаторов очень удивило, когда я попросил объяснить мне, где у комма кнопка включения и не разрядится ли он, пока я отвечаю на все вопросы. До этого я изучал коммы только по справочникам, хранившимся в доме старосты… Но в итоге я сдал испытание с одиннадцатым, из ста шестнадцати абитуриентов, результатом, и был принял в Военную Медицинскую Академию. Я мечтал научиться лечить опухоли и мутации…

Улыбка Реджинальда стала кривой и грустной, и Лариса решила повременить с расспросами — кто и когда умер в его семье. Еще будет время узнать.

— Но за годы учебы увлекся психиатрией и всем, что с ней связано. Социокультурная парадигма, ее архетипические констелляты и абберации в поликультурной среде — это же бездонная пропасть! Столько вариаций! Столько возможностей! ПТСР обретает индивидуальность благодаря психотипу пострадавшего, следовательно, изучив структуру его личности, его личные смыслы, которые кристаллизуют пережитый опыт в индивидуально-своеобразные символы подсознания, можно сделать процесс исцеления более успешным! Но я еще не рассказал, как попал в поле внимания Службы Безопасности…

Лариса поперхнулась:

— Армейской?

— И армейской тоже, — уклончиво ответил доктор Смитсон. — Когда я проходил стажировку на Комарре, за мной, оказывается, приглядывали, просто как за барраярцем в не совсем лояльном окружении. Но меня угораздило ввязаться в историю, закончившуюся полицейским расследованием и даже небольшой перестрелкой, а потом…

Коммы нескольких пассажиров пиликнули, предупреждая, что до конца путешествия остались считанные минуты. Поезд сбавил ход.

Реджинальд поднялся, одернул пиджак, молодцевато щелкнул каблуками туфель. Лариса поймала себя на мысли, что хочет поправить ему пиджак — не то, чтобы тот был в беспорядке, но это повод погладить «бурундучка» и ощутить исходящее от него теплое, светло-рыжее, как солнце в весенний полдень, обаяние.

— В общем, вопросов много, — подытожил доктор Смитсон. — И, если я не очень утомил вас, возможно ли спросить…

Лариса, признавая полную капитуляцию, протянула руку:

— Возможно, — ответила она. — Лариса Брюнье. Можете позвонить мне, если пожелаете.
Серж позеленел и набычился, будто лягушку проглотил, но Лариса чихать хотела на его обиды.

— Очень мило, мадемуазель Брюнье, — Реджинальд мягко взял узкую, изящную ладошку в свои руки.

Не было ни великосветского лобзания рук (Лариса бы умерла со стыда, случись с ней такое! Будто она какая-нибудь леди! Ужас какой! Она же не знает, как дальше себя вести с таким поклонником!). Ни жадного хватания в стиле «ты моя добыча, не доставайся никому!».

Было только мягкое человеческое тепло.

И, черт побери, этот наглый рыжий лис что-то явно задумал. Глаз из-под очков так и сверкали!

— На самом деле я хотел спросить, выйдете ли вы за меня замуж, мадемуазель Брюнье. Но - можете не спешить с ответом. Я обязательно позвоню вам!

Реджинальд Смитсон подхватил протянутый ему стюардом чемоданчик, и через секунду уже бежал по перрону, махая вслед уходящему поезду.

Станция скрылась из виду настолько стремительно, что впору было считать ее порождением фантазии.

Как и предложение руки и сердца, последовавшее через час с небольшим от начала знакомства.

— Он просто ненормальный, — подвела итог Лариса. Отодвинула пустую чашку, отгородилась от Сержа и остального мира планшетом. Сделала попытку вернуться туда, где под булыжной мостовой древней Земли просыпались вымышленные, несуществующие, но неимоверно притягательные пришельцы с бесплодного Марса.

Основная проблема была в том, что Ларисе Брюнье нравились ненормальные, читай — не совсем обычные люди. А Реджинальд Смитсон явно к таковым относился.

И все же - как он умудрился сделать снимок отражения текста?..

***

У станции доктора Смитсона поджидал флайер и два сопровождающих.

— С прибытием, док! — поздоровался пилот. — Как добрались?

— Все в порядке. Все в полном порядке. Летим?

Второй сопровождающий помог врачу занять место в кабине и передал инфокристалл:

— Полковник велел передать сведения, которые уже удалось собрать.

Поблагодарив, Реджинальд принялся загружать данные в собственный комм. Он любил начинать беседы уже подготовленным. Жаль, конечно, выбрасывать из головы прелестную Ларису, но дело — прежде всего. Реджинальд изменил поляризацию стекол очков и принялся изучать выводящуюся на эти мини-экраны информацию.

Отличное изобретение, очки-обманки! Исправить близорукость проще простого, но инстинктивно люди испытывают большее доверие к собратьям с маленькими, незначительными, но все же недостатками. Чуть ниже среднего рост. Чуть большая, чем принято стандартами красоты, полнота. Не самое лучшее зрение.

По счастью, Служба Безопасности, для которой доктор Смитсон составлял психологические профили жертв, возможных преступников и сотрудников, ценила специалистов с высокоразвитой способностью к манипуляции. «Макиавеллистов», если использовать официальную терминологию. «Хорьков», если использовать житейские наблюдения.

Не то, чтобы Реджинальд действительно был… ну, не будет экономить эпитетов — скунсом. Но он предпочитал одаривать своей честностью и правдой только тех, кто этого достоин.

Доктор Смитсон поймал себя на мысли, что вместо анкеты подозреваемого любуется образом Ларисы. В груди потеплело. Посмотрим, как оно дальше пойдет, улыбнулся он.

А сейчас — сосредоточимся на деле.

@темы: Фанфики, Барраяр, гет, СБ, таймлайн: правление Грегора

---

На фанфикс.ми открывается очередной фикрайтерский конкурс по космофэндомам (к которому барраярский, несомненно, относится) - "Далекая Галактика-2"



Это хорошая оказия получить порцию разнообразных фиков,

И в связи с этим я спрашиваю у фэндома помощи.
Заявки!
Пожалуйста, все, кто хочет и может - напишите здесь, что вам было бы интересно прочесть.
Все до одной исполнить честно не обещаем, но посмотрим внимательно и постараемся темами вдохновиться.

@темы: Вопросы, Фанфики, конкурсы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

мой деанон-2. "Ангел на замену" и иллюстрация к нему.

Название: Ангел на замену
Автор: jetta-e
Бета: УндДина
Категория|Рейтинг|Размер: джен, PG, миди (~ 6300 слов)
Пейринг|Персонажи: Майлз Форкосиган | Эдан Сатал
Жанр: приключения, пропущенная сцена, кроссовер
Краткое содержание: даже по ту сторону смерти Майлзу не удается предаться безделью.
Примечание: написано по заявке «кроссовер Форкосиганов и «Житие мое». Таймлайн в Саге – середина «Танца отражений», у Сыромятниковой – середина романа «Алхимик с боевым дипломом».

*
Когда я пришел в себя посреди хоровода золотистых ангелов в подземельях криохранилища, то даже не удивился. Так, посетовал на нерадушный прием со стороны старых знакомых, которые чирикали, носились и не обращали на меня никакого внимания. Не исключено, что на этот раз моему одурманенному мозгу они действительно привиделись. Так сказать, естественные ассоциации, которые не могли не возникнуть у меня среди штабелей замороженных тел, заботливо уложенных спать в криокамеры на целый век или даже больше.

Свихнуться можно, за столько-то времени.

Я в своей криокамере проторчал лишь несколько недель, и, может, поэтому сохранил не только здравый рассудок потом, но и любопытство в процессе.

...Черные крылья в золотистом сиянии — это чертовски красиво, если, конечно, есть кому оценить подобную красоту. А если это последнее, что ты видишь, когда тебе в грудь влетает иглограната, тут уже не до эстетики. Вселенная моментально вывернулась наизнанку, как мои бедные потроха, и все исчезло.

Открыть глаза я рискнул не сразу? тем более что и глаз, в общем-то, не было.... Хотя чем я тогда созерцал холодное как черт-те что космическое пространство, подернутое черной рябью, и золотистые силуэты в нем? И чем, если не ушами, слышал клекот отдаленных криков, когда меня обступила круговерть ангелов?

Последняя фантазия умирающего мозга? Я отчетливо помнил, как граната опрокинула меня, точно мне с размаху прилетело в грудь ударом великанского молота. Учитывая, что моя боевая броня в ту секунду была на Марке, попадание должно было оказаться смертельным. Хорошенькое у меня представление о посмертии, ничего не скажешь. Стоило всю жизнь вопреки усилиям матери оставаться твердокаменным барраярским атеистом, чтобы вокруг тебя запустили эдакий райский карнавал, стоило тебе отдать концы?

— Мы живы-живы-живы! — возмущенно заорали и зачирикали ангелы на разные голоса. — Крио-крио-крио...

Острым ожогом полоснуло горло. Шипение убегающей из тела крови обернулось шорохом сухих листьев. Перед несуществующими глазами трассирующими пулями вспыхнула бесконечная строка минусов, ледяных и сверкающих.

— Кри-и-ио! — надрывались ангелы, или чайки, или просто бабочки из золотого света и черных лоскутов. — Лед-лед-лед!

Прозрачный, как лед, намек от мироздания — или от подсознания. Криозаморозка, чтоб ее так.

***

Эдан Сатал, региональный координатор Редстона, пребывал в состоянии полнейшей черномагической ярости. Эти козлы, навести их Король, осмелились поднять руку на его семью! Украсть его сыновей!

Черные не знают страха — ни за себя, ни даже за своих близких, — зато чувство собственности и границ, которые никто не смеет преступить безнаказанно, развито у них патологически сильно. Вызов силе мага, шантаж, наглые требования, прямые угрозы, вдобавок попытка посягнуть на личное царство магистра Сатала: его маленький — пока — клан... И за меньшее зарвавшимся оппонентам полагалось медленно открутить головы.

Да, маг — тоже человек, им можно попытаться манипулировать, если, конечно, не думаешь о последствиях. Но было весьма самонадеянно со стороны Искусников рассчитывать, что месть не воспоследует.

Проблема была только в том, что для мести и откручивания голов нужно было отыскать их обладателей. Сильнейший боевой маг региона рвался в драку, его ненависть жаркой волной кипела в груди, отворенный Источник гудел в пределах досягаемости — но что с того? Инструментальное расследование не дало вообще ничего; где именно прячутся сами Искусники и где они удерживают его сыновей, Сатал по-прежнему не знал. У-у, уроды, Шорох их папа!

Он привычно выругался и вдруг замер на полуслове.

Ему вспомнился один наглый юнец и его взаимоотношения с упомянутым Шорохом. Да-да, именно «взаимо-», поскольку молодой Тангор умудрился не только не дать тому себя съесть, но сумел его приручить.

Шорох был совершенно уникальной штукой. Судите сами, единственный потустороний феномен, обладающий зачатками личности (Тангор говорил, мол, даже моралью, но это парень точно брешет). Уникальный в том смысле, что только его черный маг способен призвать по своей воле. Распростерший свое инфернальное тело по всему миру. Неистребимый, неуязвимый, неотступный — единожды помеченный Шорохом оставался таким до самой смерти. Растворяющий плоть, взбалтывающий мозги. Древняя жуть, чьим именем ругались уже не первое столетие. Да что говорить, непонятно было даже, один он такой, просто проникает повсюду, или целый вид чего-то особенного.

Но на эти подробности Саталу было наплевать: он не был теоретиком. Зато он знал факты: результат встречи обычного неудачника с Шорохом — обглоданный дочиста скелет и куча бурой пены; результат знакомства с ним опытного мага — медленное сумасшествие; результат, которого добился молодой нахал Томас Тангор — договоренность, сотрудничество и использование фантастических возможностей древнего нежитя.

А то, что смог щенок, лишь вчера получивший диплом, обидно было бы не суметь его опытному наставнику!

***

Так, рассуждаем здраво. Если у меня предсмертный бред, уже ничего не поделать. А если такой хитрый эффект и вправду дает криозаморозка, то рано или поздно меня вытряхнут из капсулы и оживят. До того времени моей первейшей задачей будет не свихнуться. Видал я размороженных (только не вспоминать про рядового Азиза!), ребята вполне себе в здравом уме, хоть и не до конца в твердой памяти.

Правда, историй про порхающих ангелочков никто из них не рассказывал, ну, это ничего, буду первым; под фаст-пентой Шекспира читать тоже не у всякого выходит.

Чирикать и кружиться в темноте — определенно не лучший способ сохранить здравый рассудок. Я огляделся (при полном отсутствии глаз), высмотрел где-то впереди пятно посветлее и, оттирая соседних ангелов плечами (которых у меня, разумеется, тоже не было), рванул на свет.

«Идио-о-от!» — взвыла суеверная часть меня, напоминая про пресловутый «свет в конце туннеля», который непременно окажется тем светом. И я ее разумеется, не послушал, вываливаясь в…

Куда?

Во внутренности П-В туннеля, не иначе. Масштабы приближения, правда, менялись произвольно по моему желанию, но даже на самом крупном из них ни черта было не понятно. Вокруг какие-то светящиеся контуры, схемы, распайки – словом, воплощенный бред обкурившегося энергетика. И все куда-то лилось, тянулось, переливалось, словно на зимнепраздничной елке. Самый общий план показал мне нечто круглое, что в теории могло бы быть планетой, только она, как апельсин на пику, была нанизана на подсвеченную воображаемую ось.

Короче, непонятно, хотя красиво. Я даже порадовался тому, какое богатое у меня разыгрывается воображение при температуре жидкого азота. Хоровод ангелов, вид на червоточину изнутри, в общем, фантастика, про которую расскажи кому — не поверят. Не настолько пикантно, конечно, как когда мне в бреду привиделась игра в конное поло говорящей головой моего же офицера, но тоже ничего.

Я немного поиграл мысленным удалением-приближением картинки и расстановкой меток, толком не понимая, на что я сейчас смотрю, и чувствуя себя питекантропом перед комм-пультом. Вымышленным питекантропом без тела перед несуществующим коммом, так точнее. Но, пока я бесцельно болтался в пятом измерении, что-то сработало, и передо мной в цветном тумане загорелся самый настоящий маячок наводки на цель.

***

Меловая лейка. Разноцветные свечи. Настои во флаконах и точно отмеренные дозы порошков в бумажных пакетиках. Заряженные амулеты. Вощеный шпагат. Оловянные шарики — да-да, на этот раз не обычные медные, пригодные для большинства заклинаний. Участок пола, выскобленный и вымытый до того, что почти сравнялся по блеску с хорошо натертыми ботинками. Решимость, острая, как складка на свежеотглаженных брюках. Все?

Вычерчивая Знак с контурами накопителей, оловянными концентраторами и Якорями, Сатал не колебался ни минуты. Нужно быть самоубийцей, чтобы добровольно призывать страшнейшую жуть на свою голову? Не вопрос. Но тут есть один маленький нюанс: черные практически ничего не боятся. Кроме одной мелочи — потерять лицо. Черному показать слабость в важном деле — значит не отмыться до конца своих дней, а живут маги долго. А не защитить младших своего клана — оно самое и есть, позорный проигрыш.

«Ну сожрет он меня, самое худшее. А может, это я его; я для этого сейчас достаточно зол. Как-никак, свирепый колдун, крутой и черный, который людей на завтрак если не ест, то исключительно потому, что соус не подходит».

Сатал погасил свет, сжал Источник и погнал Силу в первое плетение, предназначенное для призыва.

***

Вот он, мой приводной маяк. Вполне узнаваемый человеческий силуэт — условный скелетик из зыбких светящихся трубочек, который весь дрожит и искрится, словно плазменная дуга. Под его ногами какой-то сложно размеченный посадочный круг, тоже сияет. На такой сигнал целый боевой катер посадить можно. А не то что одну ангелобабочку, шуршащую и взметающую своими крылышками темную листву. (Листву? У них что тут, осень?)

Хотя насчет удачной посадки — не уверен. Я-то впаялся в него с размаху, как залп плазмотрона в защитное поле.

В окружающей Вселенной что-то щелкнуло, и мешанина пятен вокруг превратилась в самый превосходный вирт-имитатор планеты, какой мне случалось видеть за все время своей службы. А уж я в них и в Академии наигрался и в тактической рубке часами за ними просиживал. Смена масштабов — действительно от одного до миллиона, детализация — фантастическая, можно было разглядеть все, от отдельных людей (светящиеся гуманоидные контуры) до глобальных энергетических потоков планеты (привязанных к координатной сетке). Ну вот это другое дело! Контурная карта мира вспыхнула всеми цветами, и я получил полную возможность носиться над нею как бесплотный дух и разглядывать.

Причем не только снаружи. Я всегда считал, что «человек, вид изнутри» — неаппетитная картинка, которая заинтересует лишь патологоанатома. Ан нет, тут все куда интереснее, чем кровавое месиво с холестериновыми бляшками, на которое я насмотрелся после сражений. Внутри люди разноцветные и сделаны из медленных кисельных водопадов намерений, мерцающих всполохов эмоций и скрученных светящихся трубочек жизненной силы. Откуда я понял, что это не лимфатическая система, если все мои знания о медицине ограничены курсом скорой помощи в боевых условиях? А черт его знает. Я, любопытствуя, потянулся было потрогать, но вовремя сообразил, что тускнеющее под моим прикосновением свечение ни о чем хорошем не говорит. Фу, я же не людоед какой, человека жрать.

Эй, мужик!.. Кстати, ты точно мужик, а не прекрасная дева? За обзорный пункт и наводку на маяк спасибо, конечно. А вот тебе я зачем понадобился? Последние достижения заморозки обсудить или клады вместе искать? В последнем я не очень хорош, и к тому же каждую минуту жду, что криохирурги выдернут меня отсюда обратно в мир живых, словно репку из грядки.

И поскорее бы!

***

И это — ужасный Шорох?! Тысячелетний злобный монстр, легко пожирающий всю плоть с костей, Эдана Сатала не пожелал даже надкусить: видимо, в отличие от ученика, злой и взрослый черный в ранге старшего координатора сразу оказался ему не по зубам. Вломился в него нежить, правда, с изяществом разогнавшегося бронепоезда и тут же принялся ворочаться в мозгах, давя на них всей своей силой. Но ни позывов к ссоре не проявил, ни выжечь свое обиталище не пробовал. От эфирного тела Шороха исходили скорее волны веселого любопытства.

Явно малец Тангор присочинил, делясь опытом. И насчет холодных липких щупалец нежитя, так и лезущих в самое средоточие сознания, и про то, как приходится их отражать предельным усилием воли, и даже как они с потусторонним феноменом дрались на манер двух бешеных котов за власть над телом. Видно, решил прихвастнуть на все деньги — самое нормальное поведение для черного, чего уж. Просто учителю не следовало принимать на веру все рассказанное учеником и уж точно — следовать кое-чьему дурному совету, осаживая монстра, чтобы не наглел. Конечно, кому нравится, когда что-то шевелится у тебя в мозгах, тычась в разные стороны и пробуя окружение на вкус. Но когда в ответ на очередное тыканье Сатал решил, как ему было сказано, припугнуть гостя карманной молнией, вышел сюрприз. Сперва к эмоциям Шороха примешалась некоторая озадаченность, а потом, не меняя дружелюбного настроя, тот изобразил в ответ бьющий из какого-то неизвестного амулета разряд настолько бешеный, что чуть зрение черному не выжег. Мол, знай наших, и мы так умеем.

Сатал почувствовал, как по виску катится капля пота, будто голову и впрямь прижгло изнутри. Пришлось сесть, привалившись к стене. В довершение всего, проклятый нежить сочувственно хмыкнул.

Так! Черный заставил свое сердце стучать в ровном злом ритме. Нельзя показывать Шороху страх, волнение, слабость. Сожрет и не поморщится. Лишь тот, кто переборет чудовище, получит свой профит — всезнание... вот только борьба получалась очень странная. Несмотря на всю ярость шарахнувшей откатом в голову молнии — какая-то игра по правилам, а не борьба.

«Ну, и что ты от меня хочешь получить?» — подумал Сатал без уверток и как можно более членораздельно. Никакое потустороннее в принципе не умеет говорить, оно просто для этого не приспособлено, но вот в сообразительности его гостю не откажешь, Он такой один, уникальный: только Шорох умеет вести себя осмысленно, испытывает четкие желания и даже, похоже, обладает чувством юмора. Вот пусть и выкручивается. Молнию он меняет на молнию, вопрос... на вопрос?

Ага! Вопросительная интонация эхом отозвалась в голове регионального координатора, так четко, словно Шорох и вправду глядел на него, приподняв бровь.

***

Невероятно, но этот тип на посадочном круге маяка оказался местным полицейским. Или СБшником. В общем, каким-то чуваком из силовых структур с соответственной профдеформацией. Потому что в процессе нашего с ним знакомства он попытался призвать меня к порядку, а раз не мог сказать — то попросту ткнуть шоковой дубинкой. Спросите, как именно, если я — ангел с крылышками, а он — контурная схема, внутри которой я болтаюсь? А я откуда знаю! Мысленно! Я отшатнулся, достал парализатор, мощный, из тех, которыми мы на флоте десант вооружаем, и пальнул… Что значит «как»? Не знаю. У меня не было ни рук, ни ног, ни карманов, ни парализатора, разумеется. Но тем не менее сработало. Полицейский икнул, отшатнулся от разряда и сел где стоял. И дальше уже вел себя вежливей.

Дано. Меня притащило к нему по самому что ни есть прямому вызову, если считать эту чудную рисованную схему маяком, и до сих пор он не пытался меня выставить или впасть в панику по поводу моего неожиданного появления. Значит, именно он меня и звал. И, значит, этому типу из органов чего-то от меня нужно. Логично и знакомо: органы обычно отличаются подобным практицизмом в отношении всех, кто им под руку подвернется, ангел ты или бусинная ящерица.

Сегодня, в порядке бреда, я — ангел. Правда, какой-то хищный, потому что технически могу высосать человека, как коктейль через трубочку, но в реальности, мужик, на этот счет ты можешь быть абсолютно спокоен. Ненавижу людоедов, в прямом и переносном смысле, и с удовольствием обошелся бы без подобной способности.

С другой стороны, только попав к нему, я перестал быть слеп и глух среди непознаваемых пятен чужого ландшафта, так что и у меня есть свой интерес.

Не могу понять пока, зачем я ему нужен, но уверен, мы сторгуемся ко взаимному удовольствию. Зря ли адмирал Нейсмит имеет репутацию человека, способного продать пальто — змеям, несуществующий флот — нанимателю, а новую религию — четырнадцати тысячам обозленных солдат? Зря ли под моим командованием дендарийцы заслужили репутацию людей, которые обожают браться за безнадежные спасательные операции и с блеском их завершать?

«Рассказывайте, сэр, рассказывайте. В чем ваше дело?»

***

Любопытство. Вопросительные знаки, подвешенные в воздухе. Физиономия какого-то совершенно незнакомого старичка с бородкой клинышком, в чудном пиджаке и с блокнотом в руках. Больше всего похож на белого эмпата, доброжелательно вопрошающего: «Ну-с, молодой человек, слушаю вас».

Сатал категорически не жаловал, когда его звали молодым человеком («в щенки определили, да?»), но матерому нежитю, которому, по слухам, десять тысяч лет уже исполнилось, такое спустить было бы можно. Хоть Тангор и уверял, что Шорох обладает эмоциональной непосредственностью подростка, но опытный черный предпочел перестраховаться. Колдуны болезненно чувствительны к недостатку уважения, а нежить, который с ними знается испокон веков, мог и перенять у них эту черту.

Значит, надо обуздать раздражительное нетерпение, требующее решить задачу немедленно и прямо сейчас (нормальная реакция для черного), представиться по всей форме и дать потустороннему феномену понять, как ему повезло с контактером. С крутым магом, у которого есть не только опыт, мощь и мастерство, но и высокий статус плюс разнообразная сфера деятельности для применения всего этого добра. Если и вправду для уникального монстра он — окно в реальный мир, то цеплять следует его любопытство. Ведь других интересов, кроме получения информации, у Шороха нет: он не размножается, не испытывает голода, ему невозможно ничем повредить… Что там еще определяет поведение хищника? Значит, решил Сатал, досыта накормлю его информацией. Обещающей накал страстей, эпические драки и все такое.

«Я — региональный координатор НЗАМИПС... службы надзора за магами и потусторонними силами».

Смешно разговаривать самому с собою, а потом еще тянуть паузу в ожидании отклика. Понял ли Шорох в этой фразе хоть что-то, кроме слова «я»?

В ответ пришло несколько карикатурных, чуть ли не детских рисунков: расплывчатой формы призрак угрожающе парит в воздухе, сказочный маг в балахоне воздевает посох, человечек со зверским лицом трясет прутья решетки, кто-то горит на костре. Сатал поморщился: нежить практически открытым текстом его высмеял, мол, что ты меня за дебила держишь? Шорох не обладает символьным мышлением, но информация о человеческом мире интересует его чрезвычайно, поэтому в азах он разбирается, и разжевывать ему очевидное по слогам — дураком надо быть.

«Два года назад меня поставили во главе регионального отделения после, гм, катастрофического провала прежнего руководства».

Черный Рыцарь с его эскападами, безобразная лень службы очистки, безответственность и сожранный гоулами целый полковник... Подробности опустим. Что Шорох знает от мальчишки Тангора, то и ладно. Тем более что нежить ждет продолжения, демонстрируя образ мягко похлопывающей по подлокотнику, подгоняющей ладони.

«Мы сейчас заняты искоренением организации Искусников — белых магов-экстремистов. Я им как кость поперек горла».

Он сглотнул, прежде чем признаваться в нелестных для всякого черного вещах. Пусть даже признаваться всевидящему нежитю, совершенно чуждому черномагических игр в иерархию, а все равно неприятно. Постоянное присутствие Источника обостряло у Сатала присущие любому черному эмоции: раздражительность и воспаленное самолюбие.

«Шесть дней назад Искусники похитили моих младших детей — Джеймса и Вильяма...»

Ого! Тангор предупреждал, что Шорох — «нежить с моралью», что бы он под этим не имел в виду, но вспышка возмущения, окатившая ментальное пространство, для Сатала оказалась некоторой неожиданностью. Он поспешил договорить:

«Их используют как заложников, чтобы шантажировать меня по делам службы. Пока я тяну время, но надолго меня не хватит. Мне нужно найти и вернуть мальчишек в кратчайшие сроки, целыми и невредимыми, и чтобы ублюдкам, которые посмели на них покуситься, мало не показалось!»

***

Упс! Не высказывай богам свои желания — они могут и исполниться. Спасательные операции — наш конек, говорите? Да, мне случилось вызволить из плена четырнадцать тысяч человек, имея в активе лишь выдранную из книги страницу и пару пижамных штанов, да и те мне не сразу отдали. Но, справедливости ради, этой операции предшествовала длительная разведподготовка, а мою голую задницу на самом деле прикрывал целый флот наемников рядом с планетой.

Свои собственные рассуждения новый знакомец до меня доносил легко, хоть и звучали они натуральным бредом. Черные колдуны против белых, заклинания и амулеты, неживые создания, пожирающие людей? И вдобавок волшебный помощник, которого можно призвать один раз и до конца жизни, если у тебя хватит сил одолеть его в единоборстве (все по правилам жанра)? Сюжет для романа в стиле мистики. Загвоздка в том, что я-то никакой не шелест, не шорох и не шепот, не обладаю всезнанием, не жру людей пачками, и мне точно не десять тысяч лет. Я — Майлз Форкосиган-Нейсмит, временно (то есть, надеюсь, обратимо) убитый в перестрелке на Единении Джексона. Но что-то подсказывало, что не стоит сообщать это в лоб отчаявшемуся безопаснику, готовому на все, чтобы спасти своих детей. Начнем понемножку, потихонечку...

«Видишь ли, я не совсем то чудище...»

Черт. Картинка Тауры с клыками и розовым бантом на шее. Совсем не то, это точно.

«Я не Шорох...»

Мысленная Таура обзаводится пышными юбками и идет по осенней аллее, подобрав их, чтобы не шуршали по листьям.

«Да что такое этот ваш Шорох?» — сорвался я непроизвольно.

Таура оглянулась, стянула с шеи шарф, скрутила его в увесистый знак вопроса и молниеносно засветила кому-то в лоб. Молодец, девочка.

Последовательно обломавшись несколько раз, я понял, что полицейскому на том конце линии могу либо вбросить картинку, лучше — когда-то раньше закрепившуюся в моей памяти, либо транслировать эмоцию, желательно сильную и однозначную. Понятно. Сущность, в которую меня вбросило, настолько увечная, что и речью не владеет: эдакая местная собака — «все понимаю, а ответить не могу». Гав! Или, в крайнем случае, серый волк из сказки про королевского сына Ивана. Зверюга, от которой по всем канонам (нашим, сказочным, и здешним — реальным) требуется совершить чудо.

А для совершения чуда нужно по крайней мере провести рекогносцировку. Беда в том, что мой визави понимает, что я его о чем-то спрашиваю, вот только никак не догадается, о чем именно. Да и то, вопросы у меня были все больше метафизические, в веселых картинках не выражаемые: «Какого черта ты убежден, что я – именно Шорох?», «Где в вашей Вселенной выдают положенное мне всеведение?» и «Если Шорох на самом деле существует, не придёт ли он бить мне морду за узурпацию?».

Эй, стоп! Усилием воли я попытался придавить непроизвольно выскакивающие картинки шоколадки в фольге (такой громко шуршащей и на нужную букву), каптенармуса со связкой ключей и очень натуралистичного палача с окровавленным топором, немедленно явившегося на милое всякому барраярцу слово «узурпация».

М-да. А ведь я со своими вопросами не по адресу. Если бы кто-нибудь стал меня расспрашивать, как именно устроен чип памяти у шефа Иллиана и где бы такой гарантированно получить, я бы тоже мало что сумел ответить. Хотя твердо знаю, что шеф обладает поистине волшебной устрашающей способностью помнить все до мелочей, а особенно — твои ошибки. Главнейшими из которых он считает лень и самонадеянность.

Так что, подбодренный воспоминанием о живительном слове шефа, я напрягся и выскочил из сознания мага во внешний мир как пробка из бутылки. Окружающее снова обратилось в мешанину цветных пятен, условное небо треснуло напополам, в нем замельтешили черные и золотые крылышки, но самое главное — в голове защебетало и засвиристело подключение к сонму бестолковых, но разговорчивых ангелов.

***

Вот гадство! Не зря Тангор предупреждал, что Шорох капризен, что его надо долго улещивать и торговаться. Стоило Саталу честно озвучить, что именно он хочет получить от хитрого потустороннего гостя, как тот разразился очередью совершенно невразумительных картинок (заканчивающихся эшафотом и казнью), а потом и вовсе смылся, и нет его.

Зато блаженная пустота в голове после отбытия нежитя позволила Саталу осознать, как давило присутствие Шороха ему на мозги – хуже пудовой гири! Пусть тот и вел себя неожиданно вежливо: не особо вертелся, устраиваясь у него в голове, и не тянул то неназываемое, что мог бы тянуть, к средоточию его памяти и жизненной силы. Все-таки человеческая голова не предназначена для того, чтобы ее изнутри утюжил кто-то потусторонний.

Но! Координатор Сатал – боевой маг, крутой и черный, а если черный чего-то хочет, его остановит только смерть, и то не всегда. И уж точно не какая-то головная боль. Против нее, припомнив советы эмпатки, он заварил себе хорошего зеленого чаю, без молока и сахара, такого крепкого, что аж горчил. Помогло.

Смешно будет, если кому сказать: маг недоволен оттого, что изгнал Шороха!

«Эй, нежить, вернись! Где ты еще найдешь такой вкусный источник приключений в человеческом мире? Обещаю не прятаться. Не принимать блокиратор». Боевой маг, чистильщик по специализации, победитель пяти единоличных дуэлей, представлен к аттестации на магистра, находится в самом центре крутых служебных расследований… «Чего еще тебе понадобилось, зараза? Тангора, что ли, отправился навестить, звездочку нашу малолетнюю?!»

Сатал решительно прихлопнул зазудевшее внезапно самолюбие и раздражительность, которую черная натура переключила на единственно доступный объект. Нет уж, он – не мальчишка, не способный контролировать поток низменных эмоций от Источника. Тангор тут не при чем и, между прочим, честно сказал, что Шорох ведет себя как капризное дите, даром что ему много тысяч лет. Но если кураторы управляют армейскими магами, опираясь на предсказуемые слабости черной натуры (факт замалчиваемый, но реальный), что мешает умному магу манипулировать потусторонним гостем по тому же принципу? Пусть то место в человеческом естестве, куда Шорох влезал, сознательному воздействию было недоступно, зато нежить, как выяснилось, превосходно выманивался на любопытство.

Ну! Туши свет, зови Шороха!

***

Как будто включили в командирском шлеме радиоканал широкого диапазона приема. Или будто ты вывалился из сосредоточенности рабочего кабинета в гудящую толпу.

Эй, ангелы! Хватит так орать! Давайте-ка плодотворно почирикаем, если вы не плод моего воображения. Ну или пошуршим, раз уж здесь так принято. А если серьезно – проведем краткий брифинг. Кому-нибудь из вас понятно хоть слово в основополагающем местном постулате «я Шорох, я все знаю и все могу»?

Чириканье голосов как ножом обрезали. Дальше, исходя из специфики волшебной реальности, я ожидал каких-нибудь зловещих фильмовых спецэффектов – вроде нарастающего свиста ветра, поднимающего первые листья, громыхания железных листов на крыше перед торнадо, шипения змеи, готовой атаковать…

«Шорох – это я. А за мною – все вы. Все, кто умер и не отпущен по ту сторону смерти».

Наверное, так себя ощущает Саймон Иллиан, когда ему отзывается чип в голове. Хотя, надеюсь, иллирийский чип не содержит такой дозы встроенного пафоса.

«Мы все-все-все…» – подтвердило эхо.

«Да, вы все: поднятые зомби, жертвы оружейных проклятий, коматозники в больницах, странные люди из иных миров! И ты тоже. Летите ко мне, как пчелы в улей, а потом пускаетесь во все тяжкие, кто как может».

Как в бесплотном голосе, который и не голос вовсе, может прозвучать обида, непонятно, но вот было же.

«Сначала был только я. Теперь мы вместе присутствуем в каждой точке мира и знаем одно и то же. Как бы я хотел от вас избавиться, незрелых, непонятливых, мелких чудищ! Когда сущность безмозглого зомби жрет одного человека за другим, память съеденных тоже делится на всех нас, но меня и только меня считают монстром!..»

Остро захотелось подать голосу чистый носовой платок, а то и целую жилетку, чтобы выплакаться. Да, если саймоновский чип тоже разговаривает с ним, как обиженная женщина, можно понять, отчего шеф такая язва.

Ш-ш-ш, только не сердитесь, сэр – мэм? – я никого не собираюсь жрать, я все понял… ничего не трогать, не высовываться, быть осторожным, не портить репутацию в глазах общественности, в случае сомнений проверить по базе – говорите, мы все знаем одно и то же, мы вездесущи?

Уговаривая, улещивая и осторожно пятясь, я метнулся обратно в свое убежище в разуме черного мага.

***

Черная рябь закружилась в воздухе. Нежить не устоял и пришел. Да что там пришел – примчался. И с размаху швырнул в Сатала картинкой парочки одинаковых щекастых карапузов в голубых подгузниках, сопровождая ее настойчивой вопросительной интонацией.

Ш-што? Сатал сперва опешил, не в силах сопоставить нормальных черномагических детей с этим пупсами, потом до него дошло. Его сыновья, да. Шорох, проявляя непривычную деловитость и ухватки следователя, желал получить полную информацию об обстоятельствах похищения и персонах похищенных.

«Да я все тебе сейчас расскажу, монстр ты мой деловитый, пока ты снова капризничать не начал!» С подростками всегда так. Настроение скачет туда-сюда, как на качелях. С черными подростками, во всяком случае… Сатал с некоторым удивлением поймал от нежитя в ответ мимолётную картинку эллиптической орбиты, как будто кинутую в сторону реплику посреди работы. «Настроение в перигее – настроение в апогее; наглядное изображение». Шорох с чувством юмора?! Быть не может. Может, монстров действительно несколько, и они сменяют друг друга, как часовые на посту?

Тот, что попался сейчас Саталу, истерик не устраивал, вел себя как пай-мальчик. Не торговался, не ставил условий, просто работал. Прямо-таки рвался к активному расследованию и точно знал, как это делается.

Картинка. Двое мальчишек. Безмолвный вопрос. «Эти? Нет?» Изображения замелькали одно за другим быстрее, чем хлопья тьмы, обозначающие появление Шороха.

«Потусторонний феномен не способен к символьному мышлению», что значит – Шороху не доступны для анализа относительные понятия. В том числе – чисто человеческая абстракция степени родства. Он просто ищет по всему миру пару детей, похожих на полученное им изображение. Перебирает совпадения, раскручивает поисковую спираль от Редстона вовне. «Эти? Эти?»

– Стоп! – рявкнул Сатал, Есть попадание!

К ликованию Шороха примешался хорошо уловимый оттенок самодовольства. Будто ему было в новинку отыскать одну рыбку информации в бесконечном море, и теперь он жаждал похвалы. Просто, как нежить воспитанный, на комплимент не напрашивался.

— Молодец! — великодушно похвалил маг. — Парней ты нашел моментально. А теперь давай главное — где это место?

Адреса как такового нежить показать не мог (откуда табличка с адресом на заброшенной ферме, где, как выяснилось, и засели мерзавцы?), но выкатывал один вид с высоты птичьего полета за другим, старшему координатору оставалось только проследить путаницу проселочных дорог и вычертить маршрут по карте.

— Кто мальчишек держит? Какой защитный периметр они выставили вокруг? Сколько там человек? Как все устроено внутри?

Сатал отлично помнил доклады Тангора по Хо-Каргу и его ошеломляющую манеру: отыскать ничего не подозревающих ублюдков с помощью Шороха, налететь в одиночку и под прикрытием личины обычного горожанина, а затем вычистить все клопиное гнездо разом. А если такое вышло у шебутного Тангора (которому в смысле боевых проклятий еще учиться и учиться, несмотря на все таланты), то тем более выйдет и у него.

— Вооружено всего трое, еще двое на подхвате? И периметра тоже нет, что, там просто обычные люди?!

Король им в печенку, вот это везение! В своей способности вынести посредством штурмовых проклятий несколько обычных боевиков, магией не владеющих, Сатал ничуть не сомневался. Для верности можно было прибавить пару-другую заряженных амулетов и ядовитую аэрозоль. Но главное и самое восхитительное: сволочей, укравших малолетних детей, никакой суд не оправдает, значит, у боевого мага и отца похищенных развязаны руки. А ничего так не воодушевляет черного, как редкая легальная возможность наподдать противнику вплоть до перевода его в состояние трупа. «Бил, бью и буду бить!»

Хватит вопросов, пора действовать. Поднявшись, маг одним плавным движением, не глядя, сгреб с полок запасы. Аккуратность в хранении сослужила ему отличную службу. Шороху он просто кивнул, как свирепому, но прирученному псу: «Ну что же? Идем!»

А вот и нет. Упрямство, нежелание, образ натянутых вожжей, которыми на скаку тормозят лошадь.

— Да идем же! – нетерпеливо позвал Сатал. – Будет занятно. Отвращающие знаки там стандартные, хилые, я их смахну одним ударом, и дальше ты сможешь хорошо повеселиться. Ты ведь наверняка голоден?

Еще больше нежелания, отвращение, оскорбительная картинка с пальцем у виска.

Что это — лень? Недоверие? Мораль, о которую монстр споткнулся на ровном месте? Час ровной работы внезапно сменился капризами, потому что Шороху пристало выполнять работу не даром, а за интерес?

Сатал досадливо поцокал языком, но решил, что с обычными людьми он способен справиться и без поддержки легендарного ужаса. Он шагнул к двери, на ходу рассовывая баллончики зелий и кругляши амулетов по карманам, и тут оказалось, что картинками возможности Шороха не ограничиваются.

***

Стой! Взрослый, понимаешь ли, человек. Отец семейства. Ответственный чиновник. Куда рванул с подпаленной задницей и единственной мыслью: «Да я их там всех шапками закидаю!»?

Не слушает. Пьян от предвкушения мести, самоуверен как юнец. Изнутри его головы я читаю все эти эмоции точно открытую книгу, написанную самыми крупными буквами из букваря для малограмотных.

Да стой же!

Понятия не имею, что я сделал. Натянул поводья, наверное. Сатал замер на полушаге, напрягшись для рывка, но не смог пошевельнуться.

«Убью, – процедил маг свистящим шепотом. – Совсем оборзел, тварь?»

Следовало бы достойно и цветасто выругаться в ответ, вот только беда, я не обучен ругаться в картинках. Поэтому мы сцепились за власть над телом молча, злобно, в одном лишь треске плюющейся искрами вольтовой дуги. (Что же у местного населения такая бедная фантазия, сосредоточенная исключительно на электричестве?) Это было примерно так же, как укрощать бешеного дедова жеребца, которому хочется одного: давить, топтать и нестись вскачь неведомо куда. Или как перехватывать дублирующее управление во флайере, почти сорвавшемся в штопор. Или…

В общем, свой флайер я выровнял почти над самой землей. И послал моему сопернику парализующий эмоциональный заряд, по силе сравнимый с ударом кувалды или с сержантским рыком перед строем: «Сми-и-ирно!»

Ну хорошо. Заставил я его замереть, а дальше что?

Держать изо всех сил и пытаться сообразить, что вообще можно сделать с этим бешеным неуправляемым снарядом, чтобы немного образумить. Как донести до него простую истину «Куда рвешься, не подумав, авантюрист?» Что-то было, в этой картинке, что меня так насторожило. Жопой чую, что не все там так просто, а это у меня инструмент точный…

«Освобожусь – выжгу тебя нахрен, скотина!» – зло пообещал колдун, не прекращая тщетного сопротивления и не собираясь меня слушать. Боевые инстинкты, рефлекторная реакция на принуждение, драка за доминирование, которая запускается без участия рассудка. Прелесть какая.

М-да. Можно подумать, я сам лучше. Кто там считал себя самым крутым и великолепным, бросаясь спасать недотепу Марка? Кто говорил: «Служебная дисциплина – это допустимо, если, конечно, я не умнее собственного начальства»? Кто, в конце концов, лежит в криокамере (ох, надеюсь!) замороженной тушкой, потому что грудью поперся на бхарапутрян, надеясь на внезапность налета и собственный тактический гений?

Спешите видеть: Майлз Форкосиган читает лекции об осторожности! В картинках и смайликах, потому что иначе мне свои мысли до него не донести… Никак и совсем.

Осталось спрессовать свое отчаяние в один тугой комок и швырнуть в него. «Хочешь видеть, как бывает, когда заигрываешься в своих великолепных планах, решив, что ты тут самый умный? Н-на!»

Сожженное лицо Элли. Ботари с перемолотыми в кровавую кашу внутренностями. Падающая в пустоту Беатрис. Азиз без проблеска мысли на лице. Замороженная в ледышку Филиппи. Отлетевшая вместе с шлемом голова лейтенанта Марко. Разрыв снаряда у меня в груди. Смерть, увечья, смерть, смерть, смерть…

«Цена самонадеянности – смерть тех, кто от тебя зависит!»

Если бы мог, я бы это провизжал. Увы, местные шуршащие ангелы способны лишь чирикать, да и то в компании себе подобных.

***

На этот раз Шорох Сатала по-настоящему изумил. Нет, не тем, что взбесился на ровном месте и начал захватывать контроль над телом: про это Тангор рассказывал. Плохо только, что колдун оказался к этому не готов: слишком сильно он сосредоточился на предстоящей драке с похитителями, чтобы ждать нападения откуда-то еще.

Но дальше, к полному удивлению Сатала, Шорох не совершил ничего катастрофического: просто поставил его столбом посреди комнаты – и начал заваливать потоком одинаковых картинок. Бойцы в мундирах и защитной броне, пораженные тем или иным проклятием или потусторонним феноменом, весьма разнообразно и кроваво. Откуда у монстра такой опыт, трудно сказать: должно быть, успел сожрать не меньше батальона армейских магов. И фоном на черного вываливался самый непривычный ему эмоциональный коктейль: горе, сожаление, вина…

Короля вам в печенку! До черного наконец дошло. Шорох терпеливо, как учитель, демонстрировал ему ошибки черных во время активных действий и их пагубные последствия. Нежитю почему-то активно не нравилось то, что Сатал намеревался сделать, но вместо того, чтобы дурить, наводить галлюцинации и вести его, как марионетку, он пытался достучаться до рассудка мага. Ну, скандалил по ходу, не без этого, но тут его можно было понять: пришлось бы Саталу учить кого-то, размахивая руками и бессловесно мыча, он бы тоже сорвался.

– Ты чего орешь? – спросил Сатал недовольно.

Шорох немедленно затих, прекратил кидаться образами. После паузы он выдал вопросительную интонацию и пару рисунков: с рук падают наручники, в двери поворачивается ключ. И снова вопрос.

– Ладно. Отпусти, не убегу.

С ворчанием, как потревоженный пес, Шорох разжал мысленные тиски, и Сатал почувствовал, что снова может двигаться. Нежить способен себя контролировать, умеет не только жрать и нападать? Пусть посмотрит, что и у боевого мага с самообладанием не хуже. Сатал аккуратно прикрыл канал Источника, выложил на столик флаконы с зельями, прислонился к стене, сложив руки на груди. И только тогда спросил:

– Тебя что пугает, ошибки? Я не намерен совершать никаких ошибок!

В ответ – всплеск возмущения, приправленного довольно издевательским изображением: карикатурный человечек с завязанными глазами бежит куда-то со всех ног и падает. Вот зараза, подумал Сатал. Но потусторонний феномен на дуэль за неуважение не вызовешь. С ним приходится быть терпеливым.

– Хорошо. Ты чего-то знаешь, что не знаю я? Покажи.

Шорох действительно точно пес, принюхиваясь, закружил по дому, где содержались мальчишки. Укрепленная деревянная дверь со знаками отвращающего периметра над ней (нежить, кстати, не среагировал совершенно). Растения в кадках. Немытые окна. Арбалеты в стойке, допустим, угроза, но Саталу ведь не сложно плетением любую арбалетную стрелу в воздухе расщепить. «Не оно?» В ответ его окатило раздражением. Личности бандитского вида: мускулов и ножей хватает, но в магическом плане – пустышка, предупрежденному об их присутствии черному они ничем повредить не способны. Не то. Подвал, какая-то поломанная мебель, обломки железяк – бывшей фермерской техники, трубы, бочки...

Мигающий красный свет. Эхо прерывистой сирены. «Осторожно. Опасность. Опасность!»

Сатал не понял. Вот этот бак с водой – опасность? Или вон тот обломок непонятного сельскохозяйственного механизма? Шороху несколько тысяч лет, абстрактные понятия ему вообще недоступны, о современной что алхимии, что магии, он имеет представление самое приблизительное, должно быть, что-то напутал…

«Бу-у-ум!» Вспышка, грохот и ощущение удара, пронесшегося по мозгам с силой товарного поезда. Ах ты, зараза потусторонняя! Бочка – какая-то маслянистая жидкость внутри – взрыв – бочка – жидкость… «Бум!»

Нестабильное вещество, разгадал подсказку Сатал. Нестабильное, язви его Шорох, вещество, инертное, приготовленное в количестве специально в расчете на визит могучего боевого мага, который без сомнения лупит проклятиями с обеих рук… Взрыв разнесет и заложников, и террористов, и нападающего; просто и изящно. Черные не испытывают страха, но тут воистину «тень Короля коснулась его сердца».

***

С умниками вроде нас именно так и надо. Сперва шарахнуть в рожу наглядной картинкой возможных последствий твоего поступка, Чем кровавей, тем лучше. Потом показать элементарный просчет в плане, который к этому приводит. Страх за близких и стыд за свою глупость вместе работают оптимально.

В бочках там, конечно, был не астеризин, а что-то попроще, из нитроглицериновой группы, но бахнуть может. А судя по оторопи моего волшебника, он даже понял, при каких условиях оно может бахнуть, и теперь намерен слушать меня очень внимательно. И информацией вовремя делиться.

– Получается, они не стали противостоять мне магически, кишка у них тонка, у Искусников. Понятно, что инструментальный контроль ничего не мне показал, там магами вообще не пахнет. Они выставили против меня противника, которого я снесу не глядя, зато сделали так, что своей же силой я себя и уничтожу… – размышлял тот.

Ага, именно, человечески-магическое дзюдо. Ты, наверное, и не слышал про такой вид борьбы, приятель? Не особо рассчитывая, я показал магу картинку борца в кимоно и штанах и получил в ответ такое радостное узнавание, словно продемонстрировал ему голоснимок его любимого дядюшки. А это хорошо. Значит, мужик полагается не только на пассы и волшебную палочку и способен понять, что против наипростейшего лома приема не бывает.

Ну, на то я у него и есть, чтобы отыскать все спрятанные простые ломы. И мы принялись обыскивать дом.

Обошлось не без конфузов, конечно. Рисунки на обоях, принятые мною за детские каракули, оказались важной волшебной штукой для чего-то там, а от набора декоративных бус вроде елочных, которые я проглядел, мага и вовсе перекосило. Но зато я обнаружил пару устройств-ловушек над дверями, заведенных на обычную мононить над самым полом и начиненных мелкой стальной дробью. Мой дед вспомнил бы по ассоциации кое-что из своего богатого партизанского прошлого и противопехотных мин – но и металлический шарик в затылок способен укокошить не хуже. Маг внял и посчитал не зазорным попросить помощи в штурме у обычной полиции.

Словом, все шло хорошо, если бы не голоса в голове.

Поймите меня верно, голосу в голове жаловаться на другие голоса – это уже какая-то чертова рекурсия. Но ангельское чириканье и обиженные причитания главного по Шороху делались все громче. Похоже, конкуренты по полетам в здешнем поднебесье отыскали меня и здесь, и хорошо если они не намерены предъявить мне счет за занятие розыскной деятельностью без лицензии. Так что я удвоил темп, пока успевал.

Вот это запомнил? А это? Курс проложил? А план начертил? И схему разминирования? Сколько там полиции будет, два взвода? Пойдет. Только сам не лезь, всего святого ради, тебя-то там и ждут.

Мой маг ничего, вымотался, но справлялся, сразу видно тренированного спортсмена. Хотя ноги-то бедолагу больше не держали – но даже обессилев и сев на пол, он аккуратно подернул брюки, отглаженные до острой складки. Вот пижон самолюбивый, уважаю.

Вспомнив, как старейшина всей этой тусовки злилась на тех, кто портит ей репутацию, я быстро изобразил сквозь крики в голове что-то вроде: «Справишься дальше без меня? Я побежал, а то много дел; всемогущий Шорох, сам понимаешь, всюду нужен! Зови, если что, оставайся на связи!..»

И тут меня вышибло.

В сонм ангелов, золотые крылья среди мельтешения черных хлопьев, через злой визг самой главной, все выше, выше, в слепящий свет… Свет бестеневой хирургической лампы, сухой свист аппарата ИВЛ и знакомый резкий запах.

Насчет криозаморозки ангелы не соврали.

***

Впрочем, и координатору Саталу Шорох не солгал ни словом. И все закончилось благополучно.

– Нормальное он существо, – пожал плечами Сатал в ответ на вопрос обеспокоенной эмпатки. – Бескорыстное. Не понимаю, чего Тангора от него так воротит…

И иллюстрация к этому фику.
Название: Какие сны в том смертном сне приснятся
Автор: adept-13
Персонажи: Майлз Форкосиган; Эдан Сатал с детьми
Категория|Жанр|Рейтинг: джен, кроссовер, G

@темы: Фанфики, кроссовер, Майлз, джен, WTFC

---

мой деанон-1. "Двойная звезда", макси

Название: Двойная звезда
Автор: jetta-e
Бета: Altra Realta
Категория|Рейтинг|Размер: слэш, PG-13, миди (~ 31600 слов)
Пейринг|Персонажи: Майлз Форкосиган / Грегор Форбарра, Бел Торн, Элли Куинн, ОМП
Жанр: романс, приключения, АУ
Краткое содержание: как это монаршей особе удалось так ловко слезть с балкона в охраняемой резиденции, и действительно ли Грегор собирался сбежать от всех, кому он небезразличен?
Примечание: таймлайн – роман «Игра форов».

Спойлеры

Хотите узнать, что будет, если скрестить "Братьев по оружию" и "Игру форов" и немного подлить сиропу?
Название отсылает к известному роману Хайнлайна в той же степени, как и к паре главных героев.
Ссылка: размещение целиком на AO3
Написано для команды WTF Barrayar 2018

* 1 *

Двое станционных охранников тащили по коридорам режимной зоны парализованного коротышку.

«Ух, — молча бесился Майлз, вспоминая самые забористые дедовы ругательства, — узнаю, что это за Кавилло такой, который купил ордер на мой арест, голой жопой в муравейник посажу!» Хотелось орать, но получалось, к сожалению, только сипеть, на что полицейские совершенно не обращали внимания.

«Кто сказал, что парализатор — это гуманное оружие? Их бы, умников, в парализующую сетку, а потом добавить пару тычков шокером, они моментально бы побежали жаловаться в бетанский Совет по правам человека, требуя, чтобы арестованных отныне безвредно оглушали тяжелой дубиной по голове». Невозможность пошевелить хоть мускулом в сочетании с настоятельным призывом взбодренных шоковым ударом нервов, дергающих эти самые мускулы, создавала поразительный, похожий на зубную боль эффект. Ну, кто не против побыть одним большим болящим зубом?

Каждая клеточка тела так ныла и чесалась, что Майлз почти не почувствовал, как охранники без затей сгрузили его на койку в одной из камер. Был ли у него сосед по несчастью или нет, он разглядеть не смог: глазные яблоки дрожали и не слушались вместе с остальным. Он мог лишь созерцать сетку кровати ярусом выше. Хотя нет, вот в поле его зрения вплыло озабоченное лицо... такое знакомое лицо, которого здесь в принципе быть не могло.

— Грегор, оп-ля! Как я рад т-ебя... — попытался выговорить Майлз и с чувством глубокого удовлетворения потерял сознание.

Приходил в себя он медленно и безболезненно, и мысли тоже плыли медленно в пустой голове. «Здорово будет рассказать Грегору, что он мне в галлюцинации привиделся. Посмеемся вместе. Когда вернусь... Как? Как-нибудь, где наша не пропадала».

Он осторожно пошевелил затекшей шеей, потер глаза — ура, мышцы снова слушаются! Голубое пятно перед его сфокусированным взглядом превратилось в силуэт человека в робе, стоящего у решетки спиной к нему. И этот силуэт Майлз опознал бы в любом ракурсе, больным, пьяным и ночью в грозу. Облегчение пополам с испугом нахлынуло на него, отгоняя вялость.

Майлз быстро потряс головой, ущипнул себя — нет, это не сон — и в недоумении завертелся, оглядываясь. Да, обычная камера в полицейском участке на станции. Четыре койки, храпящее тело на одной из них замоталось в одеяло, как в кокон; лючок биотуалета; решетка. И у решетки стоит мрачно и неподвижно император Барраяра в комбинезоне чернорабочего.

— Грегор! — выпалил он. Стоящий резко обернулся. — Что ты здесь делаешь? Где твоя охрана?

— А твоя? — коротко ответил тот вопросом на вопрос.

Не выругался заковыристо в изумлении, не бросился обниматься, не поздоровался толком; похоже, старина Грегор изрядно на него рассержен. В последнее время он всегда страшно дергался, когда Майлз рисковал; это было тем иррациональнее, что три года назад Грегор сам чуть не отправил его на смерть. Но за это время они зашли так далеко, со сверхсветовой скоростью пролетев от сухой официальности к болезненному, всей шкурой воспринимаемому ощущению, что они двое – единое целое…

А теперь Грегор сердится. Выходит, световые годы остужают даже самые горячие чувства. Майлз ведь впервые после той трехлетней давности истории улетел с Барраяра.

— Когда я в последний раз видел сержанта Оверхолта, — быстро отрапортовал он, — тот был похож на грузовой контейнер: большой, совершенно неподвижный и плотно упакован в сетку. Кстати, я в этом почти не виноват. — Ура, речь лилась свободно и без запинок. Он состроил самое умильное лицо, какое на Грегора обычно действовало, и прибавил: — И не злись, я и правда не хрустальный, и ничего страшного со мною не произошло. В конце концов, я же офицер на твоей службе. А вот ты что здесь делаешь?

— Это, — веско и совершенно неинформативно сообщил ему Грегор, — долгая история.

Определенно долгая, предположительно неловкая и ужасно загадочная! И к своему завершению оставившая Грегора совершенно не в порядке. Напряжение и усталость легли мешками под его глазами, от осанки не осталось и следа, он выглядел помятым. Вместо всегда тщательно выбритого и коротко подстриженного волосок к волоску аккуратиста Майлз видел перед собой раздерганного неврастеника с пробивающейся щетиной — кстати, на подбородке еще ладно, но вот усы тому определенно не шли. Вот если бы отросли волосы — они, наверное, завивались бы в колечки, забавная такая штука на ощупь...

— Да уж, — быстро согласился он. — Верю. Долгая, на целых шесть П-В переходов. Ты вроде должен сейчас сидеть в столице... или уже представлять свою монаршую персону на Комарре? Черт, не вспомню. Я же не Иллиан с его чипом. Так что или ты мне сейчас быстренько объяснишь, как ты умудрился спрятать тут под койкой целый гвардейский взвод, положенный тебе в охранение, или я решу, что ты удрал в самоволку. А?

Шуточка была незамысловатая, но лицо Грегора неожиданно просветлело.

— Ну, в общем, ты угадал.

— Про взвод под койкой?

— Нет, про самоволку. Понимаешь... — тот осекся и огляделся с какой-то нехарактерной для него неуверенностью. Или дело было в возможной прослушке? Черт, как он раньше не подумал! А еще СБшник. Пусть даже начинающий.

— Ты лучше садись, — Майлз, так и не дождавшийся положенного объятия, не говоря о большем, приглашающе похлопал по койке рядом с собой, — и рассказывай на ухо.

Он обнял послушно присевшего рядом Грегора за бок и притянул его к себе поближе. Как бы плохи ни были их дела, привычность этого жеста его успокоила. Хотя Грегор все равно сидел напряженный, словно древко от знамени проглотил, и рассказывать о величайшей глупости в своей жизни ему было явно неуютно. «Что ж, у нас не допрос третьей степени в СБ, поэтому начнем мягко и с наводящих вопросов».

— Как это ты смог убежать из дому? Я помню, как мы с тобой об этом шутили, но вряд ли ты успел соскучиться по мне настолько сильно...

Увы, Грегор не подхватил штуки, а начал рассказывать в самом занудном стиле, поясняя очевидное.

— Обстоятельства совпали. Я был на Комарре, на переговорах. Знаешь, соглашения о трафике и мерах безопасности П-В переходов на нашем и соседнем узле, все такое. Подробностей не нужно? Я выучил свое домашнее задание честно и подписал все, что составил для меня Совет Министров. Даже предварительно прочитав. Но, знаешь, — он бледно усмехнулся, — с графом Форкосиганом за спиной я во всех этих военных делах могу пожизненно оставаться просто парадной фигурой. Никто не заметит разницы, даже если на мое место поставить манекен в дворцовом мундире.

«Ага, шутит все-таки! Оттаивает».

— На моей памяти ты высказываешь эту идею уже в третий раз, — озабоченно заметил Майлз. — Определенно стоило бы попробовать. Жаль, нельзя вместо манекена взять рыцарские доспехи из твоей Желтой Залы... Ладно, давай дальше.

— Ну, а я решил проверить эту идею на практике, даже предварительно не запасшись манекеном. После приема и кое-каких разговоров я был... в отвратительном состоянии духа и вдобавок пьян. Иначе бы не решился ночью, не дав себе времени подумать, попытаться выбраться из комнаты через балкон... ну, там росли такие лозы, крепкие, и были выступы на стене. Так я и долез до самого низу.

Офигеть! Нормальный человек воспользовался бы пожарной лестницей, но алкоголь часто творил с мозгами барраярцев непредсказуемые вещи. Майлз представил, как Грегор занимается стенолазаньем в темноте, без страховки и спьяну, и запоздало за него испугался аж до мурашек, а потом еще более запоздало сообразил:

— А что же ребята Иллиана? Как они тебя выпустили? Пьяного, ночью, непонятно куда?!

— С этой стороны здания почему-то не стоял охранник, поэтому у меня все и получилось. Может, он отошел, ну, в туалет?..

Они переглянулись, и Майлз озадаченно поскреб в затылке. Они оба знали, что за такое фантастическое совпадение шеф СБ должен спустить с бедолаги-охранника шкуру живьем и по кусочкам. Загадка. Впрочем, стоит ли требовать логики от пьяных воспоминаний?

— Мне повезло, я беспрепятственно вышел в город. И тут… я вдруг почувствовал себя таким свободным, словно скинул с плеч те самые рыцарские доспехи. Ржавые, скрипящие, всем заметные. Никто меня не остановил, не заметил, не требовал от меня играть роль куклы на парадном приеме и не одергивал в страхе за мою драгоценную жизнь. Голова у меня кружилась, зато ноги держали и сами понесли в космопорт... и мне удалось договориться о месте на борту с капитаном скачкового грузовика.

— Тебя взяли в команду?

Отличные оценки Грегора по пятимерной навигации позволяли ему рассчитывать хотя бы на место штурмана-стажера. Жаль, прекрасно отработанные в Академии навыки барраярского офицера по вооружению вряд ли нашли бы применение на торговом корабле.

— Нет, пассажиром. Я заплатил. У меня был хороший комм-линк — я только выломал из него чип секретной связи и рассчитался за проезд коммом. Шкипер долго расспрашивал меня, не бегу ли я от полиции, но все-таки взял на борт. — Он вздохнул и признался: — Вот только здесь он заявил мне, что этих грошей за комм хватило бы едва до Пола, на мне еще висит долг — и сдал меня финансовой полиции, а она... Короче, мне теперь надо отработать на бюро по найму контрактников. Скорее всего, нас отправят работать на Аслунд, когда наберется бригада…

Грегор рассказывал, а какая-то часть разума Майлза все громче и громче вопила, что пора немедленно схватить друга за плечи, хорошенько потрясти и заорать, и, может, тогда до того дойдет, что же он натворил. Безумие! Император, пропавший на Комарре — это однозначно выглядит как похищение с политическими целями. Должно быть, дома СБ сходит с ума, Иллиан рвет на себе волосы, а собственный отец Майлза на грани инфаркта, учитывая его сложное положение в линии наследования барраярского трона... Но он понимал, что давить на ощетинившегося, застрявшего в депрессивной фазе Грегора готового обвинить все и вся, и в первую очередь самого Майлза, просто потому, что он сейчас под рукой, — определенно не конструктивный подход.

Так что он улыбнулся и сказал спокойно, словно речь шла о какой-то из их давних дворцовых шалостей:

— Да уж, потрепало тебя. Но ничего, благодаря чудесному совпадению теперь мы вместе. Представляешь, ордер на мой арест перекупил какой-то неизвестный хмырь, и меня вдобавок обвиняют в убийстве, так что я тоже тут не задержусь... значит, и сбежать нам будет вдвое легче. Но странно, что ты еще здесь. Когда ты… улетел с Комарры?

Грегор скрупулезно загнул пальцы и посчитал, прежде чем ответить:

— Четыре дня назад.

— Ха! Четырех дней с запасом хватает, чтобы протрезветь, даже в таком мощном запое, какими славятся наши старые форы, поэтому ты сейчас разумен и трезв как стеклышко. Так что ты делаешь за решеткой и в ожидании отправки на черные работы, вместо того, чтобы распахивать ногой двери нашего консульства на Ступице Хеджена? Почему ты еще на Поле не смылся, в конце концов?

— Но ты же приехал за мной, — буднично и даже скучно сказал Грегор, разглядывая свои ботинки. — Операция по освобождению типично в твоем стиле, и из этой камеры я тоже не никуда пропаду. Куда мне было спешить?

Майлз только рассмеялся:

— Ты еще скажи, что веришь в судьбу и в то, что я не мог тебя не отыскать. Я, конечно, ради тебя порвусь на части и на все пойду, сам знаешь, но только в дешевой бетанской фантастике у влюбленных героев случается мистическая связь, которая приводит их друг к другу.

— Влюбленных? — Грегор сверкнул глазами. — Как-то не очень это слово подходит к тому, что шеф Иллиан послал тебя меня выслеживать.

«Быть отправленным в самостоятельное галактическое задание СБ — это хорошо. Получить шоковой дубинкой даже не за свои грехи — это плохо. Найти пропавшего Грегора, да еще оказаться с ним наедине — это хорошо. Обнаружить, что у Грегора совсем некстати случился приступ депрессии с мизантропией — это плохо... Прямо как в анекдоте».

— Грегор, — тихонько вздохнул Майлз, утыкаясь носом ему в плечо, — похоже, ты не очень-то рад меня видеть. Что произошло?

— А ты думал, я порадуюсь, увидев тебя в роли образцовой ищейки СБ? — возразил Грегор на полном серьезе. — И что мне теперь делать — драться с тобой за свой выбор?

Старый добрый Грегор! Когда они оба были мальчишками, именно на Майлза периодически накатывала черная депрессия: от осознания своей калечности, после очередного перелома или обиды от сверстников. А Грегор его утешал: спокойный, старший, сильный. Повзрослев, они внезапно поменялись ролями — ровно после той первой истории с дендарийцами. Теперь уже Майлзу пришлось научиться вытаскивать Грегора из тихой, но жестокой меланхолии, которую тот осмотрительно не показывал больше никому. Так у них сложилось: Грегор осторожничал — и он брал на себя инициативу, Грегор сомневался — он уговаривал его, что стоит рискнуть, Грегор параноил — он говорил о доверии, Грегор так боялся признаться — а он... сделал это первым. И все это чертовски кружило голову, что говорить.

— Ау! Грегор, посмотри на меня! — произнес он жалобно. — Ты на самом деле думаешь, раз Саймон взял меня служить в свое ведомство, я перестал быть твоим? Что ты перестал для меня быть самым важным человеком на свете? Серьезно?

— Ничего я не знаю, — буркнул несчастный император.

— Так спроси меня. Выслушай, как обстоят дела. Может, тогда часть своих фантастических гипотез ты отбросишь за ненадобностью.

Грегор посмотрел на него обиженным взглядом ученика, которого профессор валит на экзамене. Майлз заторопился:

— Пункт раз — насчет того, что это Иллиан меня отправил. Сам знаешь, сколько лететь отсюда до Барраяра, даже самым скоростным из курьеров. Если ты всего четыре дня как сбежал, по времени не сходится. Согласен? Теперь пункт два: что он прямо сюда прислал мне задание. О пропаже императоров молодым мичманам через полгалактики почему-то не сообщают. Их начальству — бывает; лишь теперь до меня дошло, отчего вчера так занервничал Унгари, словно ему зажженный фитиль вставили... — Майлз фыркнул собственной шутке и внимательно проследил, среагирует ли Грегор. Не-а. Тот точно решил оправдать свое прозвище "Угрюмый". — Но я-то не знал. Ну, и сразу — три. Хотел бы я убедить всех, что способен за четверо суток отыскать пропавшую иголку в стоге сена галактического масштаба и вернуть Барраяру императора! Я был бы крут. Звезда Империи первой степени как минимум, да? Ты бы подписал? Увы, — он взял ладони Грегора в свои, — я просто обладатель какого-то подпорченного везения: встретил тебя случайно, зато и сам влип. Веришь? Уступает позиции твоя фамильная паранойя?

— Н-ну, да.

— Я тебе хоть когда-то врал? — усилил он напор.

— Мне — нет, — признался Грегор после осторожной паузы.

— Ну то-то же. Будь хорошим императором, ответь мне той же монетой. В смысле правдой. Что это за выбор такой и когда ты вообще успел выбрать?

— Ну… сразу после побега я, конечно, был уверен, что сделал глупость. Но пока мы летели, я вдруг понял, что эта глупость — мой единственный шанс! — Грегор сверкнул глазами. — И другого у меня не будет никогда. Если я вернусь, меня после этого побега до конца жизни посадят в такую прочную клетку, что даже в сортир я буду выходить под присмотром трех агентов СБ одновременно. Скажешь, нет?

«Если» вернусь? Не «когда»? Грегор, ты меня пугаешь!»

— По крайней мере, усомнюсь, — ответил Майлз решительно.

Для усиления эффекта он даже поднялся на ноги и принялся, хромая, ковылять туда-сюда по камере: пять шагов в одну сторону, пять — в другую. И продолжал, не останавливаясь не на секунду:

— Если ты помнишь, три года назад меня и за худшее не засунули ни в тюрьму, ни в смирительную рубашку, если не считать таковой курсантскую форму. Правда, тогда ты вмешался ты — и мой отец тоже постарался. Но если ты сядешь и разумно поговоришь с ним и с Саймоном, проблем не будет... Ты император, в конце концов, а не лорд-наследник, да еще несовершеннолетний вдобавок, каким был я. Единственный, от кого ты не сможешь убежать ни здесь, ни на Барраяре — это ты сам.

— Скажи на милость, разве в этом парадном мундире остался хоть какой-то «я сам»? Мною, от планов до конца жизни до распорядка дня, распоряжаются все, кроме меня самого…

— ...А ты распоряжаешься всеми остальными, ведь это в твоих руках настоящая власть. Папа все регентство боролся, чтобы сохранить ее для тебя. Так что получается неплохой баланс. И над тобой, по крайней мере, точно нет командиров, которых так и хочется пнуть, чтобы они прекратили поступать как ограниченные подозрительные солдафоны и приняли от тебя разумную помощь...

— Ты это про себя и Иллиана? — с подозрением уточнил Грегор.

— Ой, нет, конечно. Не бери в голову. Скажи, а говоря о «тебе самом», нас с тобой ты вовсе не принимаешь в расчет? Я настолько тебе надоел, что ты готов удрать от меня на другой конец Галактики за десяток П-В переходов? — он изо всех сил попытался превратить эту жалобу в комичную.

— Но ты же улетел от меня за десяток П-В переходов ради своей вожделенной военной службы, — парировал Грегор после крошечной паузы. И Майлз вдруг почувствовал, как в его собственной шуточной обиде всплывает на поверхность глубоко упрятанная правда.

Хороши же они будут сейчас, если начнут увлеченно перебрасываться тугим комком из обид, ревности и зависти. В этой игре в мяч Майлз точно проиграет.

— Получается, я летел не от тебя, а к тебе, — примирительно пошутил он. — Что ни делается, все к лучшему?

— Возможно, — сухо согласился Грегор. — Уж точно к лучшему, что я сейчас говорю с тобой, а не с твоим СБшным командиром. Что-то мне подсказывает, что, если бы я, его главнокомандующий, приказал бы оставить меня в покое, он бы не послушался. Скорее связал бы и доставил на Барраяр силой. Вот тебе и вся власть.

— Эй, это я тебе только что рассказывал про командиров-солдафонов! Ты крадешь мои реплики.

— Ладно-ладно. А ты сам подобного приказа послушаешься? Забудешь, что меня видел, если я это тебе прикажу как твой главнокомандующий и сюзерен?

— Я? Я уж точно нет, у меня всегда были проблемы с субординацией. Поэтому, гарантирую, я поступлю совсем наоборот: стану рыдать, хватать тебя за колени и причитать «На кого ты нас покидаешь!». Подумай сам, ведь если тебя не будет, чью задницу ты предложишь примостить вместо твоей на императорскую табуретку? Мою? Моего отца, который всю жизнь шарахался от трона как от чумы? А может, Айвена?

— Айвен — это как раз вариант… — протянул Грегор задумчиво и примерно тем же тоном, каким рассеянный, но опытный в семейной жизни супруг машинально вставляет требуемую приличиями реплику в монолог своей жены.

— Грегор! Не шути так. Сам знаешь, что Айвен скорее застрелится, чем согласится принять на себя хоть какую-то ответственность.

— А лучше, чтобы застрелился я? — рявкнул тот.

Майлз опешил. Реплика «И сколько же народу умрет, там, дома, чтобы купить тебе путь на свободу?» умерла на его губах, так и не родившись. Апелляция к угрозе гражданской войны на этого Грегора, сердитого и явно на что-то решившегося, не подействует. Все, что оставалось, это спросить с неподдельным беспокойством:

— Все настолько плохо?

— Угу. И ты сам знаешь, насколько, — ответствовал Грегор мрачно. — Мне уже двадцать пять, а твой отец и твой шеф по-прежнему окружают меня, точно две скобки, контролируя каждый шаг. И я сам не знаю, что хуже — позволять им меня поддерживать и даже не пытаться ходить самому или наделать собственных грандиозных ошибок, вроде той, с заговором Фордрозды, три года назад. А может, и то, и другое, по очереди. Власть придет ко мне со временем, хочу я этого или нет. Но хватит ли у меня сил справиться с ней? В музеях еще много места, найдется витрина и для моих останков, когда меня свергнут, как Безумного Юрия. Потому что я точно свихнусь. Айвен, по крайней мере, э-э…

— Покладист и добродушен? Потому что ты сейчас определенно мрачен и зол. Хотелось бы, по крайней мере, чтобы злился ты не на меня.

— Я все время думаю, может, Барраяру будет лучше, если бы меня не было вовсе… Прости. Я ведь могу на тебя рассчитывать? — Грегор внезапно сник и произнес это полушепотом.

— Я люблю тебя, — ответил Майлз серьезно. Это было чистой правдой, хотя из этой самой любви ему сейчас хотелось отвесить Грегору изрядную оплеуху. — И не задавай риторических вопросов.

* 2 *

В конце концов ворчливые протесты Грегора снизились до тихого бурчания. Трудно сказать, поверил ли он окончательно, что Майлз не собирается хватать его за шкирку и тащить к исполнению императорского долга, или просто выдохся после эмоционального выступления. Грегор с самого детства был тихим и замкнутым, и даже проявления злости, какие случаются у любого, у него выходили практически незаметными внешне. «Как выглядит по-настоящему рассерженный император? Да точно так же, как обычно». А показательный монарший гнев он практически всегда разыгрывал с холодной головой и как хороший спектакль, это Майлз знал точно. Но последние четыре дня, вероятно, вымотали его до крайности, истощив все запасы энергии, и он сейчас быстро угомонился.

Но когда Грегор, наконец, обессиленно задремал, натянув голубую куртку на голову, на Майлза, напротив, напала жажда деятельности пополам с бессонницей. Горящий в мозгу тревожный сигнал продолжал бесцельно бросать его от стены к стене. Пять шагов туда, пять — обратно; хорошо, что сандалии на резиновом пластике ступают бесшумно, а тот он своим топотом тут всех перебудил бы.

Оценивая ситуацию, в которую он влип, Майлз быстро решил: пожалуй, нельзя ее считать самой скверной, в какую он попадал за всю свою жизнь, но она уверенно делит место в первой десятке с палаткой, утонувшей в вечной мерзлоте, прободением язвы за пять минут перед боем и тем самым похищением репликатора, о котором он знал только с маминых слов.

Грегор в панике. Грегор не хочет домой. На Барраяре больше нет императора, оп-ля, здравствуй, старая добрая гражданская война плюс голова лично Майлза на пике, поскольку в преддверии драчки самые легальные права на трон — у Форкосиганов, но только мутантишку на барраярском троне никто не потерпит...

Нет, не так. Грегор — его Грегор! — не хочет домой, а хочет сбежать втихую куда-нибудь подальше от Барраяра и от самого Майлза и их лихорадочного романа, да еще открытым текстом говорит, что опасается предательства с его стороны, и вдобавок ему совершенно наплевать на ожидающую голову его лучшего друга и любовника печальную судьбу — смотри выше. Более явно послать Майлза к черту он просто не мог бы.

Нет, снова не так. Грегор в отчаянно нестабильном состоянии духа, и не просто Грегор-друг, но Грегор-император, средоточие власти. Сразу задумаешься, что за перспективы открываются перед Барраяром, на троне которого восседает паникующий и категорически не желающий этой должности человек? Тут можно и старину Юрия припомнить, который Грегору всего-то двоюродный дед.

Или даже так? Грегор в панике, и не зря, потому что он сидит сейчас в инопланетной каталажке без какой-либо охраны и защиты, если не считать одного малорослого и крепко побитого мичмана СБ, и представляет собой лакомый кусочек для любой из инопланетных разведок. Кто откажется заполучить его себе: для дезинформации, для психопрограммирования, для шантажа, для убийства?

«Ох, все такое вкусное, прямо не знаю, что и выбрать!»

А хуже всего то, что Майлзу не приходит в голову ни одного мало-мальски работающего способа, как им хотя бы спастись из-под ареста.

Взломать электронный замок на двери камеры с помощью магнитной рулетки, липкой ленты и пакетика растворимого средства от изжоги? Он как-то читал про подобное в приключенческом романе и изрядно посмеялся. К тому же у него нет с собой рулетки.

Уговорить Грегора изобразить страшную болезнь, чтобы застрять здесь в лазарете подольше, и положиться на предприимчивость капитана Унгари? Должен же тот, в конце концов, разыскать своего непутевого подопечного? Опытный СБшник Унгари явно считает Майлза неспособным самостоятельно даже завязать шнурки на ботинках, а уж не то, чтобы поручать ему какое-нибудь полезное в нынешней миссии задание. Значит, бедолага капитан сейчас разрывается на части, представ сразу перед двумя катастрофами: пропажа самого императора там, на Барраяре, и пропажа всего лишь лорда Форкосигана, зато прямо здесь, у него из рук. Как будет он счастлив обнаружить, что две его задачи разрешаются единым махом!

...И пропавший император немедленно станет проблемой СБ, ура. Вот только нынешний нервический Грегор наверняка шарахнется от офицера барраярской Безопасности, как черт от ладана, а Майлза еще и пожизненно запишет в предатели. Проклятье!

Вместо капитана СБ ему бы сейчас в помощь гораздо больше пригодился кто-нибудь из лояльных капитанов... да, дендарийцев. Пусть те сейчас зовутся оссеровцами, но даже так среди них немало людей, на которых он рискнул бы положиться. Одна загвоздка: Майлз пока не выяснил, как их отыскать в Ступице, а, между прочим, это и было его домашним заданием от Иллиана. Эх, может, Унгари и вправду не зря считает его лопоухим непутевым новичком?

Э, нет, не совсем же он безнадежен. Просто сейчас его первоочередная задача — не отстать от Грегора, а уж дендарийцев он как-нибудь разыщет. Вот, к примеру, возможное решение этой задачи: перекупить контракт чернорабочего у неизвестного тела, храпящего сейчас на верхней койке. Проблема в деталях: во-первых, кто сказал, что их соседа по камере загребли за то же, за что и Грегора, а во-вторых, за какие богатства Майлз собрался что-либо покупать? Кредитка и даже комм Виктора Роты остались в руках полиции, а верить на слово в окрестностях Единения Джексона дураков не было.

Покуда Майлз отчаянно перебирал варианты, в коридоре раздались шум шагов и голоса. Он запаниковал было — Грегора уведут! его самого уведут! все пропало! — но до их камеры полицейские не дошли, задержались в перпендикулярном коридоре. Видно было так себе, он напряг слух. Ничего неожиданного: шаги, пощелкивание магнитной карточки, гудение замка, голоса, смех, гулкое: «Тут ваш обалдуй, мэм. А ну просыпайся, служивый, за тобой такая женщина пришла!». Щелкнули набойки на сапожках, женский голос что-то негромко произнес, и сердце у Майлза неверяще воспарило ввысь. Боже, на небесах точно есть кто-то, кто приглядывает за новоиспеченными мичманами и их депрессивными главнокомандующими…

— Куинн! Куинни!

Охранник повернулся к камере Майлза и вполголоса рявкнул на него: «А ну, молчать!» — выразительно показывая шоковую дубинку. Но дело было уже сделано. Самая желанная сейчас во Вселенной женщина обладала прекрасным слухом и железной собранностью, которую не теряла даже в горячке боя. «Здесь кто-то звал меня по имени?» — поинтересовалась она и, нимало не стесняясь, подошла посмотреть.

Это лицо до нынешнего дня Майлз видел только на снимках, которые прислала по его настоятельной просьбе бабушка с Беты (мама, конечно, не упустила случая спросить, что там за симпатичная девушка, на что Майлз ответил чистую правду — «десантник, который получил выплату из моего страхового фонда»), но не узнать не мог. Бетанские хирурги проделали великолепную работу, восстанавливая уничтоженное плазменным ожогом — перед ним была все та же Элли, но словно искупавшаяся в волшебном источнике фей. Тяжелые боевые ботинки и небрежно наброшенная куртка не делали ее менее ослепительной.

На ее лице отобразилась крайняя степень изумления, как у человека, который обнаружил слона в собственном платяном шкафу. Не дожидаясь, пока с идеальных губ сорвется «Адмирал Нейсмит?!», Майлз зачастил:

— Элли, это я, Виктор Рота! Спасай! Нужно выкупить мой ордер на арест, это срочно — вопрос жизни и смерти, буквально. Заплати из средств флота, я возмещу, ты же знаешь, у меня надежные активы!

Судя по выражению на лице Элли, она только что обнаружила, что ее слон вдобавок розовый и говорящий.

— Вы намерены общаться с этим человеком? — встрял охранник изолятора.

«Да!» — хором произнесли Майлз и Элли.

— Запрещено. У вас не оплачено свидание согласно установленным расценкам, — договорил тот.

Вот чего не отнимешь у джексонианского правосудия: оно совершенно коммерчески беспристрастно. Адмирал он или торговец, Рота или Нейсмит, здешним полицейским оказалось все равно. Заключенный был финансово несостоятелен и потому бесправен, но коммандер Куинн — другое дело.

– Я… я готова, сколько? – спохватилась Элли.

– Погоди! – завопил Майлз. — Мне не нужно свидание, мне нужен залог! За меня двадцать плюс штраф… Вон за того парня тоже штраф — сколько там, Грег? Двадцать пять тысяч бетанских долларов вместе, если округлить.

Округлились скорее глаза у Элли, и он попытался добавить в эту новость хоть малое утешение:

– Если обвинение против меня не будет доказано — а оно не будет, я ведь никого не убивал — то деньги вернутся сразу, за вычетом издержек на ведение дел. Все, иди, я буду ждать!

А если и нет, Иллиан точно не будет возражать против любых расходов на императорскую безопасность в прямом смысле слова.

Тем временем император дернул его за рукав:

– Ты уверен, что этой женщине можно доверять? – поинтересовался он хмуро.

– Конечно! – изумился Майлз. – Это же Элли, Элли Куинн, моя дендарийка. Я писал про нее в тех рапортах, что тебе приносил Саймон. Девушка с сожженным лицом, помнишь?

– Лицо у нее в полном порядке, то-то ты с него глаз не сводил.

Майлз облегчённо вздохнул: объяснение лежало на поверхности.

– Да ладно, не ревнуй! У Элли действительно самая прекрасная внешность, какую может подарить бетанская пласт-хирургия. К тому же она, пока выздоравливала после операции, гостила у моей бабушки, ну, и я ей тогда немного помог финансово… в общем, считай, мы почти родня. – Он взял Грегора за плечи и развернул к себе. – Ты же знаешь, я костьми лягу, но не допущу, чтобы тебе чего-нибудь угрожало. Но Элли я готов доверить не только свою жизнь, но и твою.

По всем правилам и согласно диспозиции после этой фразы Грегор должен был его поцеловать. То, что он не решился этого сделать и даже отстранился немного, говорило о глубоком и беспокоящем душевном разладе.

А впрочем, Грегор всегда был стеснителен, и его могла смутить просто решетка вместо одной из стен и равнодушный ко всему охранник в коридоре.

«Ничего, — пообещал он себе мысленно, — когда Элли вытащит нас отсюда и мы рванем с этой станции подальше, теряя тапочки и запутывая следы, во время перелета все равно нечем будет заняться, тогда я запрусь с тобой в каюте и применю самые непристойные практические методы излечения тебя от хандры». Которые, как показал опыт, срабатывали неизменно эффективно.

Майлз в принципе не признавал тихой депрессии. На взлете своего настроения он активно стремился нанести миру добро и причинить пользу, а в его нижней точке, наоборот, затевал самоубийственные эскапады, язвил и хватался за всякое колюще-режущее. Окружающие, не знающие его достаточно хорошо, были уверены, что бедняга пребывает в глубокой прострации от своей инвалидности и связанных с нею жизненных неудач, тогда как тихое упорное молчание Майлза означало всего лишь, что он изо всех сил стискивает зубы, чтобы не высказать миру, как его все бесит, и не рвануться прямо с места сносить само бесячее препятствие.

Не то Грегор. Вытащить его из упорной меланхолии было невероятно сложно, пока недавно Майлз не отыскал верный способ. Железное правило: если удается раскрутить Грегора на секс в состоянии даже самой жесточайшей унылости, дальше все будет прекрасно. Майлз не очень одобрял привычку своей мамы прикладывать ко всему пошлый бетанский психоанализ, но в одном она была безусловно права: секс-таки способствует выработке эндорфинов. А те в состоянии живо изменить сиюминутные взгляды депрессующего Грегора на жизнь. Конечно, будучи в дурном настроении, тот предпочитал сперва сворачиваться в колючий шар, как дикобраз, и делать вид, что не реагирует даже на поцелуи в шею (а уж это было полное вранье, видно же), но и тут прием был известен: показать, как искренне ты хочешь, и взять инициативу в свои руки. С этим у Майлза трудностей не было ни разу с тех пор, как он почти два года назад, обмирая так, словно падает в глубокую пропасть, решился на признание.

«Ты — уникальное чудовище, — заявил он тогда откровенно, — и я тоже. Тебе нравятся девушки, но ты никак не можешь поверить, что им нужно от тебя что-то, кроме титула — мы и тут сходимся. Ты неизбежно, хоть и непонятно когда, женишься и заведешь кучу детей — и я этого же для себя хочу. Нас воспитывали одни и те же родители, наградив бетанской прямотой и барраярской паранойей разом — ага, обоих. Так что, поверь, я тебя понимаю, со всеми твоими возражениями, и комплексами, и одиночеством. Пойми и ты: у меня ближе тебя никого нет, настолько, что ты у меня вот тут, под кожей, и, если это, ну, случится у нас с тобой буквально — мне даже не удастся сильнее тебя любить. Ну разве вот на такую чуточку».

Кажется, в маминых бетанских журналах, которые Майлз в эпоху подросткового буйства гормонов скачивал тайком с ее комма, это называлось термином «демисексуальность». Сам Майлз этому длинному слову, отдающему запахом медицинского кабинета, предпочитал слово «романтик». Но каким бы словом ни называть, ясно было одно: чувства, связывающие их с Грегором что до их сближения, что после, были сильны как черт знает что. И первым из них была верность, о чем Грегор должен знать без сомнений, а потом уже пришло все остальное: и желание, и неловкость, и тайные встречи, и отличная дружба, и проблемы, разделенные на двоих, и бесцеремонность, и доверие. И если этого теперь не хватит, чтобы вытащить Грегора из отчаяния, в которое тот замкнулся, и, с благожелательной помощью спасительницы-Элли, вернуть на Барраяр спокойным и довольным, то… то такого просто не может быть.

Появившаяся вскоре Элли подхватила его под руку и, оживленно щебеча, как целая стая синиц, поволокла к выходу. Грегор помедлил было, но, подстегнутый намеком от охранника («Желаете оплатить дополнительное пребывание в участке, мистер?»), послушно пошел за ними. Охотно или не очень, но деваться все равно было некуда: у дверей их ждали двое солдат в серо-белой форме: мелкая девица и тощий дылда. Обоих отличало оружие в кобуре, скучающее выражение лица и разукрашенные физиономии: синяк под глазом — у нее, ободранная скула — у него.

— Я, — продолжала Элли не останавливаясь, пока Грегор с Майлзом распихивали по карманам скудный запас личных вещей,— сейчас старший помощник на «Сапсане», поэтому на мне все дисциплинарные дела. Кое-кто в увольнении бывает слишком буен, и тогда за ними прихожу я, как родная мамочка. Рядовой Ялен отлично знает — правда, Ялен? — что надо слушаться старпома, чтобы сберечь свою голову в бою и премиальные после него. И капрал Кукс тоже знает, что я всегда готова ей помочь, включая те случаи, когда надо одолжить ей тюбик тоналки, замазать синяки или надрать ей задницу на татами. Они проводят нас до катера, а потом клятвенно подтвердят, что, кроме них, меня и пилота, в катере никого не было, верно, ребята?..

Майлз не доверил бы побитой парочке и ящик с консервами дотащить, однако Элли, вероятно, было виднее. Но все же в их присутствии он постарался не упоминать о важном, и Элли тоже не болтала. Так они и шли в тишине, только набойки ее тяжелых ботинок звонко щелкали по полу, и эхом отдавались шлепки Майлзовых сандалий; Грегор в своих тапочках на резиновой подошве шагал бесшумно, а помятые рядовые топали и шаркали вразнобой.

К счастью, до причального отсека оказалось недалеко. Кивком отправив своих проштрафившихся солдат в трубу переходника, Элли наконец повернулась к ним с Грегором.

— Так вот, раз я старпом, — продолжила Элли с середины фразы, — еще это означает, что я распоряжаюсь корабельными фондами на случай улаживания дел с полицией. Было гораздо быстрей занять деньги оттуда, чем трясти флотские резервы. Но теперь, когда ты здесь, я могу пойти к коммандеру Ботари, обговорить эти расходы с ней и обрадовать, что ты вернулся и намерен взять командование флотом на себя...

— Что?! — Майлз открыл рот в беззвучном «О» и тут же захлопнул. Было бы заманчиво исполнить задание Иллиана единым махом, но только он резонно подозревал, что с бывшим Дендарийским флотом (согласно разведданным, отказавшимся от этого имени) все сейчас не так просто, и провернуть это между делом у него не получится. Сейчас же на его плечах лежала задача много важнее и настолько больше, что Майлз честно удивлялся, как та его до сих пор не раздавила в лепешку. — Нет, Элли, боюсь, это будет несколько преждевременно.

Она посмотрела на него удивленно:

— Ты не доверяешь Елене Ботари?

— Доверяю как самому себе. Но!.. – Майлз набрал воздуху в грудь. – Если ты помнишь, когда я в прошлый раз взял на себя командование дендарийцами, такая возможность выпала мне лишь потому, что образовалась пауза в другой долговременной миссии. Сейчас я занят неким, э-э... проектом высокой степени секретности, и до его завершения могу появляться в месте дислокации флота лишь периодически. Однако, чем быстрее я с ним закончу...

— Ну да, ну да, — согласилась Элли. Плечи у нее разочарованно опустились. — Понятно. Намекаешь, я должна держать язык за зубами насчет того, что вообще тебя видела?

— Честно, Элли? Я сам не знаю, — ответил Майлз проникновенно. В переводе на человеческий это значило «я в панике, обстоятельства меняются на ходу и слишком круто, я не знаю, куда нас несет, так давай не будем осложнять ситуацию новыми игроками». — Если ты могла бы мне помогать, не ставя всех в известность хотя бы некоторое время...

— Попробуем. — Она вздохнула, решительно тряхнула кудряшками и бодро улыбнулась. — Окей. Кстати, если у тебя будет возможность возместить мне потраченное, то имей в виду, что плановая финансовая инспекция у нас уже через месяц с небольшим.

— Не волнуйся, этот вопрос мы решим прямо сегодня, – торопливо заверил ее Майлз, борясь с угрызениями совести. Конечно, Элли ради него и жизнью бы рискнула, не задумавшись, но не подводить же девушку под внимание ревизоров! – Только доберемся до ба… до здешнего консульства.

— Не надо, — угрюмо вмешался Грегор.

Неужели и вправду боится, что его втолкнут туда силой прямо в неласковые руки СБшников? Майлз поднялся на цыпочки и шепнул ему в ухо:

— Джентльмены первым делом платят долги чести, помнишь? И с этим мне не обойтись без твоей помощи. Доверься мне. Поговорим по дороге, хорошо?

Он вплыл в зону невесомости переходного рукава, таща за собой Грегора, как на буксире. Катер оказался небольшим, как грузовой фургон; проштрафившиеся солдаты разместились в пилотской кабине, а им двоим Элли кивнула на корму, где находился грузовой отсек и стояли закрепленные железные ящики с каким-то оборудованием. Жестко сидеть, но зато можно остаться наедине и откровенно поговорить. Грегор забился в самый угол, скрестил руки на груди с мрачным видом бравого партизана на допросе у цетов. Майлз устроился на ящике и положил ногу на ногу, чтобы не болтать ими унизительно в воздухе, точно ребенок, усаженный во взрослое кресло.

– Итак, – спросила Элли в лоб. – Что я могу для тебя сделать? И что намерен делать ты, если не брать в свои руки флот?

– Получу деньги, верну тебе долг. Обеспечу безопасность, м-м, одной важной персоне согласно моему нынешнему контракту. – «Истинная правда. В конце концов, я мичман Императорской безопасности, а не кто-нибудь». Он сжал бы успокивающе пальцы Грегора, но тот как назло убрал руки. – Отправлю рапорт и выйду на связь, как и предполагалось. – «Если капитана Унгари к тому времени не хватит удар». – После этого, скорее всего, в пространстве Ступицы вы меня больше не увидите. И я перестану быть смущающей проблемой для Дендарийского флота, – усмехнулся он под конец.

– Абсолютно точный и совершенно бесполезный ответ, – с такой же иронией прокомментировала Элли. – Сказал бы «засекречено», и вопросов нет. Ладно, сейчас мы летим на аслундскую скачковую станцию, где стоит наш флот – кстати, мы больше не называемся дендарийцами – и ты вроде не возражаешь. Но только что ты говорил про какое-то консульство, а посольский квартал Ступицы расположен на станции Вервана, ты в курсе?

– Э-э, правда? — Он зашарил пальцами по трехмерной схеме в своем комме, хмыкнул. — Действительно, на верванской. Ну что ж, в Ступице вроде не идет никакой войны, и перелеты не заблокированы. Ты сможешь меня подбросить?

Элли задумчиво накрутила кудряшку на палец.

– Если ты разрешишь мне кое с кем посоветоваться, я думаю, мы все устроим в лучшем виде...

* 3 *

В пристыкованном катере было тихо и полутемно. Вздыхала установка, фильтрующая воздух, тихо булькало что-то в остывающих коммуникациях, а может, это было бурчание у Майлза в животе. Элли, уходя, оставила им пару банок саморазогревающихся армейских консервов и пообещала вернуться через несколько часов, но тратить эти часы на жратву Майлзу совершенно не хотелось.

Наконец-то они одни.

Он обнял Грегора за теплый бок, прижался ненадолго затылком.

— Ну я и соскучился! Почти так же сильно, как перепсиховал за тебя, когда увидел в этой камере.

— Я тоже удивился, когда тебя увидел.

— Удивился? Паршивец ты. Правильным ответом было бы «офигел от счастья». Ты что, дуешься?

— Может, я ревную, — отозвался Грегор, не глядя на него.

— Я же тебе сказал…

— И еще — завидую. У тебя здесь есть кусок жизни, куда мне хода нет. И эта красивая наемница явно готова сделать для тебя все что угодно, буквально; не говори только, что тебе это не льстит. Я бы предпочел не вмешивать ее вовсе.

Первой его мыслью было: «Не говори так про Элли, это нечестно!». Второй: «А тебе самому что, льстит внимание доступных дворцовых горничных, отлично подготовленных в ведомстве Саймона Иллиана? Нет? Так кем ты меня считаешь?». Третьей «Ого! Я нравлюсь Элли Куинн, и это видно со стороны?!».

— Пять грошей за твои непристойные мысли, — сказал он вместо этого примирительно. Потом выдернул край футболки Грегора из штанов и принялся тихонько гладить того по спине. Черт, как напряжен — мышцы аж в узлы завязались. Грегор, Грегор, что ты творишь?

— Чего ты от меня хочешь? — спросил тот тихо.

Хор-роший вопрос! «Если прямо сейчас — то не «от тебя», а «тебя». Если на ближайшие дни — чтобы ты перестал делать глупости и позволил тебе помочь. А вообще — чтобы ты был счастлив и рядом со мною».

— А то ты не понимаешь, — отозвался он туманно.

К его удивлению, Грегор выбрал толкование «здесь и сейчас» в его самом примитивном варианте, пробурчав:

— Да ну тебя, не место здесь.

Майлз тихонько выдохнул от облегчения. Беседа на серьезные темы откладывалась по меньшей мере на полчаса, а удовлетворенный Грегор будет в куда более позитивном настроении.

— Прямо уж! Здесь в сотню раз безопасней, чем в том шкафу с кнопками, куда ты меня затащил во дворце полгода назад. Ладно-ладно, не шкаф, а распределительный щиток, один черт. Тут нам как минимум не придется ставить рекорды на скорость по оральному сексу.

Он с удовольствием полюбовался, как Грегор краснеет. Потрясающая эрогенная зона у человека — уши, а в особенности — если учесть характер его работы. Императору должно с бесстрастным лицом выслушивать все — от объявления войны до непристойных предложений. Хорошо не быть императором.

Майлз окончательно справился с его футболкой и потянул ее вверх. «Сейчас ты передумаешь и решишь, что здесь даже очень подходящее место». Бледная кожа на боку оказалась под его губами все такой же прохладной, как всегда, но пахла непривычно — явной горечью отчаяния и несвободы.

«Что настолько напугало тебя, дружище, что ты очертя голову бросился бежать?»

Грегор издал придушенный вздох, не громче шипения воздушного фильтра — то ли протестуя, то ли просто от щекотки. «Правильно, молчи, а потом мы будем целоваться, потом что-нибудь посущественней придумаем, а под конец или ты выплачешься мне в несуществующую жилетку, или я вывалю весь запас накопившейся паники в твою, и тогда мы уже окончательно решим, как нам быть. Я наизнанку вывернусь ради тебя, а Элли все сделает для меня, а у нее под рукой преданные ей наемники, и так, по цепочке, мы с тобой, глядишь, и выкарабкаемся. Но пока что…».

Он потянулся, положил ладонь Грегору на затылок и пригнул его голову вниз. Целоваться — это такое занятие, которому нужно отдаваться со всем тщанием. Ласково или пылко, глубоко или невинно — хорошо по-всякому, с одним условием: во время поцелуя ничто другое не имеет значения. Но с этим условием Грегор сегодня явно не справлялся, а самого Майлза с непривычки совершенно отвлекала колкая щетина. Император, который каждое утро выходил из рук оруженосцев аккуратным до идеала и выбритым до синевы, был ему как-то привычнее на ощупь, чем этот беглец, неухоженный и настороженный. Майлз с сожалением оторвался от его губ и, безжалостно перехватив инициативу, проложил стратегический маршрут поцелуев немного ниже. Так ни ему не придется тянуть голову, ни Грегору — нагибаться. Шея, ямка на горле, ключицы — весь этот суповой набор, как привык шутить длинный и тощий Грегор наедине с мелким и еще более тощим Майлзом. Дальше…

— Сними, — потребовал он, дергая Грегора за футболку и быстрым движением выворачиваясь из своей дурацкой шелковой рубашки. Он возбудился уже настолько, что потереться голой кожей о кожу казалось ему в эту секунду почти настолько же важным, как благополучно препроводить Грегора домой. И нет сомнений, что сам Грегор должен был сейчас завестись не слабей.

Не раз в подобных случаях их выручал лишь быстрый секс экспромтом в совершенно не предназначенных для того (но заранее выверенных с точки зрения безопасности) уголках дворца; ну как секс — приходилось, естественно, обходиться пальцами и ртом, но удовольствие было не менее острым, а поводов для шутливого трепа потом — только больше.

Единственным условием этого самого секса, не считая необходимости найти укромный угол, была полная, предельная искренность. Стремиться друг к другу, как магнитная стрелка к компасу, делать глупости, говорить пошлости, не стесняться неизбежной неловкости, не кокетничать, не манипулировать, не требовать, не загадывать вперед, прямо говорить о том, что хочешь сам, и слышать, чего хочет он. Простой свод правил, который сложился у них на удивление быстро и в котором сентиментальные объятия в постели могли оказаться в одну минуту столь же хороши, как минет в кладовке для швабр – в другую.

Ладно, а чего ему хочется сейчас? Контейнер этот, на который они уселись, конечно, жесткий и холодный, но им тут не лежать, и вообще, не стоит торопиться так, словно у них рейсовый катер вот-вот отходит или караул на посту поблизости сменится через десять минут и надо успеть не попасться им на глаза в коридоре. Можно для начала обнять и целовать, покусывать, возбуждать до того, что Грегор сам попросит, нет, потребует…

– Эй, – всполошился Майлз, – а это у тебя откуда?

На раздетом до пояса Грегоре расцветала уже побледневшая сейчас паутина электрического ожога. Такой остается от шоковой дубинки; Майлз не сомневался, что похожий рисунок красуется и у него на коже после встречи с полицией и ее шоковой дубинкой, но это волновало его не в пример меньше. Но какая сволочь позволила себе…

– Где?

– Да вот, сбоку и справа, прямо ниже твоего… – он осекся и тихо договорил совсем не ту фразу, которую начинал: – Это ведь след от шокера?

Майлз знал, что на боку Грегора виднеется малозаметная отметина вроде старого шрама. Истории его происхождения он выслушал самые разные – от самого Грегора, своей матери и Дру, и сошлись все трое лишь на том, что заработал он неопасную царапину в детстве, а уж спасаясь во время мятежа Фордариана или играя во дворцовом саду – неважно. Плотная беловатая полоска коллоида стала заметней с возрастом; не так давно он выяснил, что бывает, если щекотать языком это чувствительное местечко возле нижнего ребра. Теперь кожа там была совершенно ровной и гладкой.

Может, он в смятении право с лево перепутал?

– Ага. Это когда меня арестовывали, – пояснил Грегор спокойно.

– Болит? – Майлз осторожно взял его ладонями за бока, провел пальцем по следу ожога, аккуратно погладил – обеими руками. Шрамика, разумеется, не было ни справа, ни слева.

– Уже нет, чешется только немного, – ответил Грегор, и в его голосе Майлз расслышал лишь сдержанное напряжение. Но, увы, не то желание, к которому привык. И которое еще не до конца отпустило его самого.

– Ты не хочешь, – сказал он полуутвердительно.

– Ну… да. Не сейчас. Ты обиделся?

– На тебя? Смеешься? Я и в пять лет такой глупости не делал. – Майлз спрыгнул с ящика, подошел к Грегору вплотную и, взяв его обеими руками за щеки, крепко поцеловал. – Вот так, а теперь одевайся. А я пойду умоюсь. Раз уж холодный душ в местный сервис не входит, – усмехнулся он.

Грегор посмотрел на него тоскливо, но ничего не сказал. И не предложил.

В уединении корабельного клозета Майлз обессиленно прислонился к стене. Какой-там холодный душ – он и так вытер холодный пот со лба, разрываясь между облегчением и ужасом. Облегчение от того, что «нет, он меня не разлюбил и не решил расстаться таким гадким способом» было малым утешением. Зато ужас торжествовал, потому что в простом и понятном мире Майлза до сих пор не встречалось оборотней, доппельгангеров и прочих двойников из параллельной вселенной.

«Это не мой Грегор».

Он понял это сейчас внезапно и так четко, словно буквы проступили прямо на стене. Хотя странно было делать такие выводы на основании одной-единственной не замеченной в полутьме старой отметины или внезапной холодности близкого человека. Не менее странно, чем встретить барраярского императора в робе чернорабочего, арестованным, в полицейском участке черт знает где. Минус на минус дает плюс, так что же дают две перемноженные невероятности?

М-да. Может, в этой шутке насчет параллельных вселенных есть доля истины. Но тогда, судя по всем отсмотренным романам и голофильмам, его собственного, обожаемого, единственного на свете Грегора вышибло сейчас в другой мир?! И где его искать?

«Идиот. Шоковая дубинка выжгла тебе последнее чувство реальности. Никаких параллельных миров не бывает».

А что бывает? Чей-то умысел, и вряд ли добрый. Двойники императоров, отлично осведомленные о ходе недавних государственных переговоров, зато прискорбно не сведущие в деталях кое-чьей личной жизни, просто так на пустом месте не появляются.

Майлз вздрогнул, одним движением плеснул в лицо водой со знакомым горьким запахом антисептика и поспешил обратно, словно там, в салоне катера, его ждала тикающая бомба с часовым механизмом.

Просто нестерпимо было видеть знакомое до каждой черточки лицо человека, за которого Майлз был бы жизнь готов отдать. Его обладатель сидел смирный и мрачный, подперев подбородок кулаком. Майлз сел рядом и приобнял его; будь они одного роста, оказалось бы — за плечи, но сейчас просто уцепился за бок и складку футболки. Не фиксируя, не придерживая, даже не обозначая угрозы.

— И все же, что ты собираешься делать? — спросил он спокойно. — Теперь, когда мы с тобой встретились?

— А это существенно, что мы встретились? — невеселая усмешка Грегора была такой же привычной, такой естественной в этой ситуации.

— Самая важная вещь на свете, а то!

— И я так понимаю, одного ты меня не отпустишь? — снова ответил тот вопросом на вопрос.

— А ты бы меня отпустил?! Грегор! — возмущение даже не вышло у Майлза наигранным. – Я думал, в тот раз про побег ты просто так шутил. – Он специально дождался вопросительного взгляда, чтобы прибавить: – Ну, в тот раз, когда мы сидели у тебя и отмечали мои три месяца успешной службы, а ты жаловался, что, в отличие от меня, работаешь талисманом. Иллиан не выговорил тебе потом за это? Он клятвенно утверждал, что не прослушивает твою спальню. Стопроцентно, он все знает про нас с тобой, просто молчит, изображая деликатность.

Увы, увы… Грегор бы непременно вспомнил, что три месяца службы Майлза ознаменовались арестом и обвинением в мятеже, и сидели они не в уютных дворцовых покоях, а в здании СБ, и за дверью майлзовой квартирки для охраняемых свидетелей стояли на страже два офицера императорской охраны. Кстати, поэтому секс у них с Грегором вышел в тот раз феноменально быстрый и молчаливый, а потом они принялись оживленно переговариваться за игрой в такти-го, а Саймон Иллиан действительно якобы отключил на это время все жучки…

Но человек перед Майлзом сказал только:

– И это для меня еще одна причина. Не ждать, пока все обрушится…

— Ха! Это еще одна причина атаковать твою проблему вместе, только и всего. Что бы ни заставило тебя сбежать из дома, что бы ни грызло твои мысли — я уверен, мы вдвоем сумеем хорошенько надрать задницу этому «чему-то». При поддержке моих дендарийцев, твоей СБ, да мало чего еще!

— Майлз, ну что за глупости. Того неприятеля, что сидит в голове, из плазмотронов не обстреливают; мне нужно будет разобраться с ним самостоятельно, самое большее — с твоей поддержкой. Я не устраиваю душевный стриптиз на глазах у посторонних, — проговорил тот совсем тихо, глядя в пол.

М-да. Про свой побег с Комарры и тогдашние обиды он рассказывал куда как бойко. Одним отлично дается импровизация, другие хороши в отрепетированных сценах; Майлз подозревал, что та грегоровская речь про пагубную власть тоже была заранее отрепетирована. Для… кого?

— Но ты же понимаешь, что из меня так себе охрана? — спросил он напрямую. — Да если что-то случится с тобой, пока твою спину прикрываю я один, это моментально подхватят и развернут как «Форкосиганы убили императора», то есть, читай — начнется гражданская война. Мне, возможно, будет уже все равно, я благополучно сверну себе шею в попытках тебя спасти, а вот наши друзья и близкие…

— Нечестно. Ты сейчас давишь на меня.

— Угу, давлю на жалость. Все-таки вопрос жизни и смерти, а не мои вечные уговоры обзавестись покладистой женой и выводком детишек, которые ты так успешно игнорируешь…

Майлз расстроенно вздохнул, хотя на самом деле ему хотелось орать:

«Эй! Это Айвен вечно надоедает нам призывом плодиться и размножаться, Айвен! Которому просверлила на эту тему мозг его собственная мать. Я скорее бы язык себе откусил, чем предложил Грегору жениться по расчету, и не в ревности тут дело, а в знании…»

Нет, тот и не подумал возразить, не удивился, не поймал его на очевидной глупости. Сердце под футболкой, к которой Майлз прижимался щекой и ухом, так и не начало биться сильней. Странно, но очередное доказательство не погрузило его глубже в пучины отчаяния. Куда уж глубже.

Он привалился к теплому телу; Грегор знал за ним эту привычку – наедине прижиматься, притираться, ловить крохи тактильного контакта, не позволенного во всех прочих обстоятельствах, и дразнил, говоря, что где-то в бетанских предках у него затесался кот. Вдохнул запах – родной или все-таки немного не такой? Кто сейчас рядом с ним: злонамеренный двойник или просто Грегор-жертва злоключений по дороге сюда? Это неидеальная подготовка копии или травматическая амнезия оригинала? Старый шрам, с которого начались все его подозрения, был таким сглаженным, а свет таким приглушенным... И вообще, за последние сутки Майлз пережил голодание, электрошок, обморок, стресс; может ли он полагаться на то, что остался полностью и абсолютно в здравом рассудке?

Но если вдруг! Если перед ним все-таки настоящий Грегор (вероятность близка к нулю, но…). Грегор в беде, в растерянности, не доверяющий собственной памяти, сомневающийся, довершить ли самое безрассудное решение в своей жизни окончательным побегом или вернуться домой, к облегчению всей Империи? И Майлз – молочный брат, друг, любовник – своим недоверием оттолкнет его от Барраяра?

А если тут другое «вдруг», и этот человек, похожий на барраярского императора как две капли воды и старательно играющий его роль – самый верный знак того, что с его Грегором что-то скверное случилось, и надо действовать незамедлительно, а Майлз тут сидит и сопли развешивает?!

– Поговори со мной, – прервал молчание Майлз. – Скоро вернется Элли и все завертится, может, у нас последняя возможность пообщаться вот так. Многие вещи я… просто не хотел бы говорить при ней.

– Ты ведь сказал, что доверяешь ей? – в этом голосе явно прозвучала нотка надежды.

– Стопроцентно. Но ей нужно будет… ну, сказать прямо, чего мы хотим, а не спорить у нее на глазах.

— Так что ты предлагаешь? — уточнил «Грегор» — Майлз решил пока называть его так даже мысленно.

— Добраться до консульства и затребовать себе побольше бравых вооруженных до зубов СБшников, — отбарабанил Майлз и немного подсластил собеседнику пилюлю: — Которые обязаны будут исполнить любой твой приказ, не забывай об этом.

— А консульство, как сказала твоя девушка, находится на верванской станции, — протянул тот задумчиво.

— Да. Только Элли не моя девушка! Да-да, знаю, – зачастил он, – она потрясающая, и тебя в ее присутствии все равно начинает грызть ревность. Потерпи, она только подбросит нас до места, и там мы распрощаемся.

«Я не предлагаю нам вернуться на Барраяр! Не отправляю тебя на встречу с Иллианом или моим отцом! Я готов дать тебе в подчинение твой собственный вооруженный отряд и даже предлагаю отпустить мой. Ну же, парень, решайся!»

— Ты… ты, наверное, прав. Постараюсь держать себя в руках, — пообещал тот. — Я ведь могу рассчитывать на твою помощь?

— Конечно! Абсолютно на любую, — заверил его Майлз горячо.

Бомба оставалась опасной и продолжала тикать, но — ура, ура! — пока не взорвалась.

«Меньше всего мне нужно, чтобы ты сейчас посчитал, будто я угрожаю твоим планам — какими бы они ни были, но, похоже, верванская станция тоже туда входит, — скрутил меня и дал деру. Я безопасен, мы с тобою спокойно дождемся появления Элли… И очень надеюсь, что она придет не одна».

Продолжение в комментариях

@темы: Фанфики, Майлз, Грегор, дендарийцы, джен, WTFC, таймлайн: правление Грегора

---

Кстати, комрады.
Кто в прошлые годы страдал, что в наших выкладках по Грегор/Майлз нет ничего для удовлетворения тонких движений души шиппера?
Таки сейчас оно есть и даже вдвое!

Переводное миди "Невероятно, непрактично… романтично" и авторское макси "Двойная звезда"

* портреты из визитки для привлечения внимания

@темы: Фанфики, Майлз, Грегор, WTFC

---

Фэндом!

Команда Барраяра рада сделать вам приятное и сообщить, что мы выложили 26 фиков на тур низкорейтинга ЗФБ - от стихов до монстромакси, кому что по душе. У нас есть юмор и драма, кроссоверы и АУ, кидфики и ранее засекреченные истории про зловещую Барраярскую СБ...
Приходите!
Да, кстати. Мы в этом туре исполнили некоторое количество заявок. Вдруг как раз вашу?

@темы: Фанфики, WTFC

---

Название: Высокая верность (High Fidelity)
Автор: karanguni
Слэш, мини (~3000 слов), авторское R (я думаю, PG-13). Эйрел/Джоул, Иллиан, Корделия
Саммари: "Я наблюдаю за тобой и свидетельствую; и то, что я свидетельствую, является основанием для доверия. И все же - ты мне что, даешь свое слово? Или как?"

*

- Я была бы признательна, - сказала ему Корделия, - если бы в этом путешествии ты приставил сопровождать меня своего самого свободомыслящего или, напротив, наиболее косного и не космополитичного агента.

Саймон, сидящий по ту сторону стола от Корделии, поднял брови. Они сейчас якобы строили планы на месяц визита леди Форкосиган к ее матери на Бету; "якобы", потому что в процессе разговора Корделия в какой-то момент попросила принести чай и таким образом сделала первый залп в кулинарной войне за умы. Правда, Саймон не очень понимал, в чем была ее цель: неужели та рассчитывала, что он позабудет приставить к ней СБшный эскорт, если выставленные перед ним сандвичи окажутся на порядок лучше той дряни, которой он питается в штаб-квартире?

"Продолжайте", - сделал он жест свободной рукой.

- Учитывая, что это будет целый месяц на Бете, - продолжила Корделия, чьи глаза смеялись, - я бы хотела, чтобы моя СБшная тень могла бы гармонировать с местным окружением или - если он этого не сумеет - хотя бы узнать кое-что для себя полезное.

- Лучше им не делать ни того, ни другого, - ответил Саймон твердо. Корделия ничего не сказала, лишь поглядела на него поверх своей чашки. Саймон вычеркнул имя из списка кандидатур и отложил распечатки, сложив их по порядку. - Вам никогда не победить, Корделия; так или иначе, это все равно будет охрана, причем бдительная. Я делаю вам одолжение и раскрываю свои карты, так что вы и ваша мама можете... - Саймон со звяканьем (впрочем, очень нежным, потому что бог знает, сколько стоил этот сервиз) поставил нетронутую чашку на блюдце, - ...замучить их угощениями и мелкими хозяйственными поручениями, пока они будут пытаться нести свою службу.

- Если бы ты не открыл мне свои карты, - задумчиво сообщила Корделия, - значило бы это, что я набрала очки, если бы мне удалось опознать твоих шпионов?

Саймон улыбнулся:

- Жернова правосудия крутятся, так что да: вы бы набрали очки, а они бы заслужили взыскание.

Корделия вздохнула и поднялась, тем самым положив конец их разговору, потому что Саймон тоже встал. Она махнула ему рукой:

- Отправляйся по своим делам, Саймон; а я тебе приготовлю на дорожку пакет с сандвичами.

- М'леди, - отозвался Саймон, изобразив в ответ чуть иронический поклон и расслышав ее негромкое, но все же различимое ухом "Барраярцы!".

Этого мимолетного представления хватило, чтобы Корделия перевела дух.

- А ты в хорошем настроении, - заметила она.

Саймон, с пачкой бумаг в руках, пожал плечами. Сказанное ею было вполне верным. Дела Эйрела как премьер-министра шли гладко, и ради разнообразия теперь уже давно не происходило ничего, кроме незначительной активности графов и министров, на которую традиционно отзывалась СБшная паранойя. Благоприятный политический климат, безотносительно к суточным колебаниям погоды.

- Никто не пытался убить вашего мужа ни сегодня, ни на этой неделе, ни даже в течение месяца. Так что мне можно простить человеческие реакции, как минимум - в присутствии бетанки.

- А что насчет присутствия других барраярцев?

- О, при них - никогда, - Саймон наконец рассмеялся. - Это вызовет слишком много вопросов.

*

Графиня улетела через неделю, как раз тогда, когда Форбарр-Султану сковал мороз. Метеорологи объявили эту зиму одной из самых холодных за много лет. С голых деревьев свисали кинжалы сосулек, угрожающих смертью простым пешеходам, которым не повезло бы прогуляться под их ветвями. В старых зданиях лопались трубы - в них замерзала вода. В один ужасный вечер выпало двадцать пять сантиметров осадков менее чем за четыре часа, похоронив город под снегом.

Снегоуборочные машины на улицах не очень-то помогали делу: по мере своего медленного продвижения они создавали на тротуарах лабиринты сугробов, а падающий и дальше снег замерзал на них, образуя ледяные стены почти в рост человека. Только улицы вокруг замка Форхартунг оставались относительно чистыми благодаря панелям обогрева, проложенных под мостовой в прошлом году, когда на какой-то комитет городского планирования снизошел приступ предвидения. Но, даже если это открывало путь машинам, попытка добраться до самого замка пешком была чистым самоубийством - подскользнуться на растаявшей, а потом замерзшей грязи было как нечего делать. Уже двое министров попало в Имперский госпиталь с незначительными травмами при попытке пересечь Большой Внутренний двор. После того, как флайер графа Форинниса чуть не врезался в телебашню из-за недостаточной видимости, Совет Графов наконец-то объявил парламентские каникулы и закрыл свои двери перед атакой зимы.

Сам замок тоже был изрядно завален, напоминая своим видом пустотелую горгулью, восседающую на высоком берегу замерзшей реки. Даже император отказался от идеи засесть за работу в здешнем продуваемом кабинете и скрылся во дворце, где каминам было меньше трех сотен лет и оттуда не летело столько искр, создающих риск пожара.

А штаб-квартира СБ тем временем продолжала свою работу без перебоев. В их здании почти не было окон, так что аналитики практически не заметили перемену погоды. Хотя по сути они были ей рады: в такой снегопад всякая активность в столице была почти на нуле. Сонный народ - что может быть лучше.

Пока злодеи попрятались, Саймон воспользовался возможностью доделать свои долги и создать кое-какой задел на будущее. Чтобы добраться до особняка Форкосиганов, он взял машину, а не пошел, как обычно, пешком: береженого бог бережет. При въезде водитель протянул свой пропуск в окошко, и бедолага, которому выпало дежурить на воротах, впустил их во двор, а небольшое количество холодного воздуха - в салон. Саймон мимолетно подумал, не наградить караульного медалью.

Толкнув широкие двери, Саймон вошел в вестибюль, и его обволокло радушное жаркое тепло.

Особняк Форкосиганов был блистательным примером графской резиденции, отделанной в местном стиле и с преобладанием дерева. Другие семейства, у которых кошелек был потолще, а государственных наград на счету - поменьше, годами тратили свое состояние на мрамор, яшму, позолоту и импортную древесину - но только не Форкосиганы. Они затянули пояса и остались приверженцами местных материалов, и это обыкновение не изменилось даже во времена пребывания Эйрела у власти. Полы в бальном зале и официальной гостиной были паркетными, но не из дерева с Земли. А кабинет Эйрела, куда Саймон и направлялся, был отделан деревянными панелями от пола до потолка, а по двум другим стенам тянулись стеллажи из древесины дикой маслины.

Саймон уже прошел полпути по коридору, как вдруг резко остановился: у входа в кабинет стояли без дела, а точней, маячили в коридоре двое слуг - камердинер и горничная.

Боже правый, слуги в доме Форкосигана подслушивают у дверей? Для людей, которые верили, что лучше смерть, чем халатность, это должно быть просто концом света.

Саймон решил, что из вежливости стоит их предупредить их о своем приближении, и двинулся к ним, намеренно громко чеканя шаг. Слуги внезапно сделали вид, что очень заняты делом, но косились на Саймона с таким видом, словно их с ним объединял общий заговор. Он не упустил этой подсказки и не стал их "ловить на горячем", а избавил от неловкости, спросив только:

- Лорд Форкосиган принимает?

- Он там, внутри, - ответил камердинер, Йорген, которого натаскивал лично старый Эстергази. Если бы Саймон спросил этого человека, не подслушивает ли тот у замочной скважины, тот бы себе уши отрезал в знак полнейшего отрицания. - Я доложу о вас, капитан.

Он откашлялся, мягко постучал в дверь кабинета и приоткрыл дверь:

- К вам капитан Иллиан, милорд.

Саймон шагнул внутрь и немедленно со всем тщанием оглядел большой кабинет. Ничего особо не изменилось: комм-пульт и письменный стол Эйрела были в порядке, стояли в том же углу, что и всегда, а стол секретаря - симметрично в противоположном углу комнаты. По кабинету тут и там были разбросаны бумаги и расставлены книги из совершенно непримечательного ассортимента; поднос из-под съеденного обеда стоял на боковом столике, чайник пыхтел в углу. Все на своих местах.

- Саймон? - уточнил Эйрел. Саймон перевел на него взгляд и обнаружил, что премьер-министр смотрит на него с вопросом в глазах. Рядом стоял лейтенант Джоул со стопкой распечаток в руках. - Что-то не так?

- Да нет, - ответил Саймон, садясь, и кивнул им обоим: - Полагаю, вы уже видели мою повестку дня, так что давайте начнем с первого пункта.

Через два часа они прервались на нечто, что называлось чаепитием, но по сути было скорее ужином. Кухарка, зная, для кого готовит, исключила из меню пирожные и деликатесы, зато прислала им три исходящих паром глубоких тарелки, содержимое которых больше всего напоминало фермерское жаркое, но сервированное так, что его было не стыдно подать графскому наследнику. Вместе с ними прибыл и большой кувшин с кофе, стоявший сейчас на столике у западного окна, и от его испарений стекло запотело.

- Поднимается ветер, - заметил Эйрел, глядя в окно и наливая себе кружку кофе. Силовой щит вокруг особняка Форкосиганов приглушал внешний шум до минимума, но когда Саймон пригляделся, то увидел, как метель поднимает вихри свежевыпавшего снега на улице перед садом.

- Сначала погода станет еще хуже, потом улучшится, - прокомментировал Джоул, - Прогнозируют еще полметра осадков до конца этого вечера, и предупреждают, что при определенных условиях над столицей могут собраться обширные грозовые облака – сверхъячейка. В последнее время к востоку было слишком тепло.

Эйрел хмыкнул и снова уселся за свой комм-пульт.

- Похоже, путь наружу тебе придется прокапывать, Саймон - а в ближайшее время я тебя из дома не выпущу. Уже много лет ты не оставался на одном месте настолько надолго - ну, разве что удавалось предварительно приколотить тебя к этому месту гвоздями. Если хочешь, я распоряжусь подготовить для тебя комнату наверху.

- Я бы предпочел не давать твоим недоброжелателям новых поводов называть меня "псом Форкосигана", - сухо ответил Саймон. - С делами СБ я предпочитаю переспать в собственной кровати. - Эйрел посмотрел на него искоса, и Саймон ответил полуулыбкой, в которой не было ни капли раскаяния. - Хотя, если ты одолжишь мне лыжи, мой рейд до штаб-квартиры окажется приятнее.

Эйрел вновь уставился в свой ридер.

- Ты же не ходишь на лыжах.

- Я и жонглировать не умел до тех пор, пока кое-кто не вверил в мои руки то, что осталось от СБ, - пробормотал Саймон.

Только тогда Эйрел поднял на него взгляд.

- Продолжай в том же духе, Саймон, и, если ты тут застрянешь, я распоряжусь подыскать тебе не комнату, а конуру.

- А еще я умею сидеть, лежать, приносить нужные вещи и - если должным образом меня мотивировать - даже прикидываться мертвым, м'лорд.

- Ох, не искушай меня.

*

Через полчаса спустя ветер уже завывал как бешеный, когда предсказанный грозовой фронт обрушился на Форбарр-Султану. Ледяная буря не прекращалась больше двадцати минут, с силой молота билась в здания, машины, провода. Особняк Форкосиганов выстоял неповрежденным, но, даже несмотря на защитное поле, какофония града, барабанившего по крыше, заставляла все здание гудеть, словно барабан во время парада. В конце концов, к этому звуку присоединились и вопли автомобильной сигнализации; владельцы машин из страха перед причудами погоды не рискнули выглянуть наружу, чтобы их выключить.

Саймон экспроприировал один из защищенных комм-пультов в особняке, чтобы произвести первоначальную оценку ущерба.

- Как минимум полсотни человек попали в Имперский Госпиталь с различными травмами, - сообщил он Эйрелу, - Молния попала в генераторную станцию, так что в караван-сарае и к югу от Лордз электричества нет. Аварийные службы уже направлены туда, но передвигаются они медленно. Метеорологи из университета рекомендуют всем оставаться дома; дороги в скверном состоянии.

Так и прошел остаток вечера: Саймон занял стол лейтенанта, Эйрел работал за своим собственным; обычные дела премьер-министра и его окружения в изоляции рабочего кабинета. Когда вещи, которые требовалось сделать, и планы, которые нужно было составить, закончились, время ужина уже давно прошло, и на улице было темным-темно.

- Ты не очень хороший командир, если заставишь своего водителя выехать сейчас, - сказал ему Эйрел.

Саймон махнул рукой, соглашаясь, и подавил зевок.

- Я уверена, что он здесь уже устроен. Пойду и я отыщу свою конуру, если предложение еще в силе.

*

Ему отвели комнату на втором этаже. Ему сошло бы и что-нибудь поменьше, но только здесь был душ и нелимитированная горячая вода - спасибо автономным генераторам особняка. Он вымылся, растерся полотенцем и оделся - только в рубашку, без кителя. А затем он отправился на поиски чего-нибудь выпить. Искомое нашлось в библиотеке, и Эйрел - там же. Форкосиган сидел, полуприкрыв глаза, скинув ботинки и вытянув ноги к огню.

- Выбери сам, какую отраву ты предпочитаешь, - произнес Эйрел, услышав, как он вошел. Саймон, не опознав ни одной этикетки, налил себе из первой попавшейся в руки бутылки.

- Наскучило вести жизнь одинокого холостяка? - спросил он, обходя кресло и садясь.

Эйрел фыркнул:

- Ты даже не представляешь, как высоко я ценю скуку.

- Ха. Верно подмечено.

Саймон тоже прикрыл глаза и погрузился в тепло. Минимизировать поступление информации по видеоканалу после того, как долго работал с чипом, всегда было приятной штукой; он не записывал на чип треск огня или его неровное, танцующее по коже тепло. Так что Саймон с закрытыми глазами потягивал спиртное и смаковал это мгновение.

Пусть у Эйрела будет несколько ничем не нарушенных минут покоя. Форкосиганов лучше обходить с флангов, чем атаковать в лоб, а еще лучше, чтобы упомянутый Форкосиган был на этот момент доволен. Лишь улучив правильный момент, Саймон все же подал реплику:

- Чуть раньше я натолкнулся на Юргена с Урсулой, которые стояли у твоей двери. Они походили на детей, подслушивающих у замочной скважины. - Эйрел усмехнулся. - Потрудишься объяснить? Или это не мое дело?

- Ты ни про что не считаешь, что это не твое дело.

- Твое дело - дело Империи, а, значит, и мое, - согласился Саймон. - Я просто спрашиваю. Это не допрос. Просто спрашиваю как друг.

- СБ тут не о чем беспокоиться, - это было все, что ответил Эйрел.

Саймон с трудом пресек намерение открыть глаза и демонстративно вздохнуть.

- Такого рода утверждения порочны, сам знаешь - это все равно как попросить кого-то не думать о белом слоне. Вуаля, вот уже вся комната полна слонов.

Эйрел издал неопределенный звук: то ли смешок, то ли задумчивое хмыканье.

- Ты мне доверяешь, Саймон?

- Я наблюдаю за тобой и свидетельствую; и то, что я свидетельствую, является основанием для доверия. И все же - ты мне что, даешь свое слово? - Он открыл глаза и огляделся. - Или как?

Эйрел обернулся.

- Я могу поклясться только за себя самого, - ответил он, таинственно, но по-своему ясно. Значит, в деле участвует третья сторона.

Саймон поднял руку и потер висок.

- У меня от вас голова разболелась, милорд Форкосиган. О ком это ты? О чем? Почему твои слуги об этом беспокоятся? Или... - Ужас накатил на него резко, как вспышка молнии. Саймон повернулся к Эйрелу, побелев: - Имеет ли это какое-то отношение к тому, что Корделия сейчас на Бете?

Какую-то секунду Эйрел смотрел на него в упор, потом расхохотался. Он смеха он буквально какое-то время не мог пошевелиться. Наконец, когда к нему вернулась способность говорить, он просипел:

- Ох... я точно знаю, ты в курсе, что Корделия планировала эту поездку уже год. Если ты боишься, что она сбежала из дома из-за того, что у нас нелады с супружескими отношениями... ох, Саймон... - он снова прервался, заржав.

Саймон ждал. Наконец Эйрел вытер глаза и отставил стакан в сторону.

- Саймон. Ты был моим союзником и моим шпионом так долго; и что я когда-нибудь от тебя прятал?

- Много чего, - отрезал Саймон, и в его голосе чувства было больше, чем он сам намеревался показать. Он допил остаток из своего стакана, пытаясь успокоиться с помощью алкоголя, и размеренно произнес:

- Никому не хочется жить под постоянным имперским надзором. Грегор выносит это, потому что у него выбора нет. Я выношу потому, что в моей жизни особо не за чем наблюдать. Но у вас, лорд Форкосиган, среди многих прочих вещей есть прошлое, которое мне категорически не хочется раскапывать, из-за того дерьма, что я могу там обнаружить. Не думай, что я верю, будто твоя адреналиновая наркомания в прошлом, Эйрел. Не заставляй меня выяснять истину сложным путем.

Эйрел, к его чести, лишь голову склонил. От него не последовало ни быстрой вспышки гнева, ни выговора с некоей высокоморальной позиции, он даже не перешел с обращения по имени на "Иллиан" или - что было бы еще хуже - "капитан". Он лишь повел открытой ладонью в сторону и ответил:

- Я знаю, Саймон. Знаю.

Саймон почувствовал, как стихает его злость, и ее место занимает усталость. Он прикрыл глаза.

- Тогда позволь мне быть свидетелем того, что у тебя происходит. Давай пришибем эти фантомные тревоги, прежде чем они оживут и примутся за мною гоняться во сне.

Он услышал бульканье наливаемой в стакан жидкости, а потом почувствовал, что и его стакан в руке потяжелел: Эйрел наливал, не скупясь.

- Не знаю, Саймон. Некоторым вещам ты не захочешь становиться свидетелем.

*

Эйрел после этого больше ничего не сказал и ничего не попросил. И несмотря на это, паранойя не оставила Саймона и в постели.

Матрас под его спиной был твердым, но удобным. Простыни ему постелили двойные и дали тяжелое пуховое одеяло, а подушка была мягкой, как облако. И все же он лежал, молча водил пальцами по шву на прохладном льне, и сон бежал его, несмотря на все мыслимые и немыслимые удобства.

Он может оставить все как есть. Если бы Эйрел практически не признался, что ему есть, что скрывать... Не было ни доказательств, ни даже пустого места, в которое бы эти доказательства естественным образом вписывались. Не все на свете - это заговоры, уязвимости или риски. Он может...

"А еще ты можешь, - сказал давний голос в его голове, - быть лишь чуточку беременным..."

Саймон был готов сдаться на милость бессоннице, когда почувствовал, как вибрирует его наручный комм; это был узнаваемый звонок с частного номера премьер-министра. Какого черта Эйрел звонит ему, если находится всего в нескольких комнатах отсюда, он вообразить себе никак не мог. Поэтому нажал кнопку:

- В чем дело?

Ему не ответили, Точнее голос он услышал, но обращенный не к нему; хотя то, что это был голос Эйрела, он узнал совершенно отчетливо. Что было незнакомым, так это его модуляция; звук опустился до мягкого стона и затем - медленного выдоха. Должно быть, комм лежал возле самой постели, потому что можно было расслышать и ее скрип, и шелест трущихся друг о друга простыней. Спальные звуки.

На мгновение он удивился, неужели Эйрел таким образом намеревался доказать ему крепость своих с Корделией супружеских отношений, но тут расслышал, как другой голос вторит стону Эйрела, и на женский тот был совершенно не похож.

Саймон уставился в потолок с одной мыслью: как вообще можно не заметить нечто, находящееся у тебя под самым носом?

"Громче, Оливер, - расслышал он, как упрашивает Эйрел: тихим, медленным голосом. - Для меня, Оливер, позволь ему тебя услышать. Для меня..."

Саймон прикрыл глаза. Он - свидетель.

@темы: Фанфики, переводы, Буджолд, Эйрел, Иллиан, Корделия, Джоул, таймлайн: правление Грегора

---

17.11.2017 в 16:54

Пишет  Alex Kerven:

Та земля, где стоим с тобой - испокон
Очень опытный в испытаниях полигон.
(Кто-то скажет, что испытания - это дар).
...Ни за что не ходите, дети, на Барраяр!

Там земля под чужими ногами горит огнём,
Там научат ходить конем и мечтать о нем,
Напиваться по чёрному до гробовой тоски...
...Как дойдешь до последней клетки - слетишь с доски.

Предрассветной порой выпивается яд как мёд,
И на каждой истории надпись " Влезай, убьет",
В этой богом забытой тьме, кутерьме, тюрьме
Я безумный шляпник, здесь все не в своём уме.

Если Правила знаешь, тут жизнь довольно проста:
"Ave, Caesar, morituri te... От винта!"
Под крылом - квадратно расчерченный чернозем.
Как дойдешь до последней клетки - станешь ферзём.

Будешь сыну твердить, что смерть милей, чем позор,
Что мальчишки не плачут, а фор непременно вор.
А однажды сын откроет твой кабинет,
Где за дверцею шкафа - не Нарния, а скелет.

И тогда ответ родится в твоей груди:
Правил нет, просто прямо стой и прямо иди.
В чёрном небе над Барраяром горит звезда...
Ты дошёл до последней клетки. Тебе туда.

@темы: Стихи, Фанфики, Барраяр, джен

---

продолжая детскую тему...

Название: Почему не надо сталкивать императора в воду (Why We Don’t Push the Emperor in the Lake)
Автор: ShadowEtienne
Саммари: Айвену было восемь, когда он начал понимать разницу между кузеном Грегором и императором, но не без того, чтобы сначала попасть в неприятности. Но вода была такая классная, а Грегор таким грустным…
Перевод мой.

*

Первый раз Айвен попал в неприятности — не в детскую беду, но самые в настоящие взрослые неприятности — когда ему было восемь. Они с кузеном Майлзом пошли на озеро, и Майлз был тогда достаточно здоров, чтобы плавать — к своей большой радости. Да, с Майлзом не получалось играть и развлекаться в озере так же, как с другими ребятами, но Айвен хорошо знал, что не надо показывать, как он этим расстроен. В конце концов, в этом же не Майлз виноват!

Так что Айвен аккуратно играл с ним, пока Майлз не выбрался из воды и не пошел в дом на процедуры. А Айвен остался на озере, ведь вокруг было полно взрослых, и мама ему разрешила. Хотя ему стало скучно. И тут он вспомнил, что все утро на них смотрел Грегор!

Айвен не знал точно, где заканчивается Грегор и начинается император. Он знал, разумеется, что это один и тот же человек, но точно был уверен, что мама имеет в виду совсем разные вещи, когда говорит «бедный малыш Грегор» или «его величество». Интересно, понимает ли эту разницу сама мама? Но тут ошибки не было: на краю причала сидел, наблюдая за возней в воде двух младших, именно Грегор. Его старший кузен и почти что сводный брат.

Айвену нравился Грегор, хотя он знал, что Грегор с Майлзом дружат крепче, чем с ним. Грегор играл с Майлзом в тихие игры, что у Айвена даже в голове не укладывалось, но чаще он вообще не играл, а иногда он был императором. Он проводил много времени с дядей Эйрелом, и это тоже отдаляло их друг от друга. Не считая нескольких довольно неловких разговоров, в жизни восьмилетнего Айвена дядя Эйрел был отдаленной и даже пугающей фигурой. И хотя за своего дядю Айвен поругался бы с любым из ребят в школе, но втайне его немного побаивался.

Обычно Айвен был не слишком изобретателен в придумывании новых идей, но Грегор выглядел таким грустным, что ему бы наверняка пошло на пользу слазить в воду поиграть . Он даже надел с утра свои купальные плавки, но не пошел играть с Айвеном и Майлзом, и даже теперь, когда Майлз ушел в дом, просто сидел тут. Айвен знал, что плавать Грегор умеет, не как другие ребята в школе, которые брызгались на мелководье и не заходили глубже., чем по щиколотку.

Так что Айвен проплыл вокруг причала с другой стороны и немного понаблюдал за Грегором, бултыхаясь и наслаждаясь приятной озерной прохладой. Он подобрался чуть ближе, плеснул водой на Грегора и позвал:

— Давай поплаваем!

На мгновение Грегор улыбнулся ему, но тут же на его лицо наползли тучи всяких тяжелых подростковых раздумий, которые Айвену пока что были непонятны, и он ответил:

— Не уверен, что мне это стоит делать.

Уцепившись за край причала, Айвен поболтал ногой и удивленно спросил:

— А почему нет? Ты ведь хочешь?

Грегор ссутулился и в первый раз сдвинулся с места, на котором просидел по меньшей мере час. Айвен посмотрел на его несчастное лицо и заметил:

— Ты же император. Вряд ли кто-нибудь может запретить тебе плавать, если тебе хочется.

Грегор поднял брови, напрягся и жалобно произнес:

— Вообще-то, все это не так устроено, но, наверное, да, мне бы хотелось.

Айвену показалось, что Грегор признался в этом очень неохотно, даром что они были кузенами. Он подтянулся и уселся на причал, и с него натекла целая лужа воды рядом с Грегором. Преувеличенным «детским» шепотом он произнес:

— Тебе можно пойти поплавать со мной. Я никому не скажу, что ты сомневался, хочешь ли плавать.

Грегор вздохнул и встал, переминаясь с ноги на ногу. Он протянул Айвену руку, помогая подняться, задумчиво посмотрел на озеро и заметил:

— Я и вправду не уверен, Айвен.

Но Айвен был точно уверен, что Грегору хочется вопреки всякому достоинству сигануть в воду, как делал это он сам чуть раньше, и поплыть, нежась в лучах летнего солнца и в прохладной водичке. Он видел, как кузен улыбался — но что-то еще держало его на берегу.

Тогда Айвен легонько, играючи пихнул его в воду. Грегор не сопротивлялся, чуть ли не сам туда прыгнул, закрутился на месте, словно собирался плыть, и рассмеялся, и Айвен прыгнул вслед за ним. Они недолго плавали рядом, но потом Грегор посмотрел на причал, его глаза округлились и, побултыхавшись мгновение рядом с Айвеном, он твердо заявил:

— Нам лучше вернуться.

Айвен обернулся и тоже посмотрел: на берегу стояло и наблюдало за ними столько императорских охранников, сколько Айвен никогда не видел сразу. Рядом с Грегором всегда была охрана, но по большей части охранники прятались в тени или находили себе занятие там, где на них не могли натолкнуться любопытные восьмилетние мальчишки. И хотя Айвену иногда бывало интересно, где они прячутся, он никогда их особо не искал.

Но прямо сейчас он предпочел бы, чтобы они продолжали прятаться — потому что вид у них был сердитый.

Грегор доплыл до причала, а Айвен послушно следовал за ним. Мама всегда говорила ему, что надо слушаться Грегора, когда тот что-то говорит, Слушаться Грегора, заботиться о Майлзе, вот два основных правила, как ему вести себя с кузенами. Хотя обычно в неприятности его втравливал именно Майлз.

Когда они оба выбрались из воды, половина толпы охранников окружила Грегора, задавая ему вопросы так быстро, что Айвен не мог уследить, а другая столпилась вокруг Айвена, и тогда главный среди охранников сказал:

— Мы должны увести юного Айвена и задать ему несколько вопросов. Мы вскоре вернемся, ваше величество.

— Мой кузен не сделал ничего плохого, — коротко отрезал Грегор. — Он просто играл. Сегодня отличный летний день.

Один из охранников испустил долгий, раздосадованный вздох, и ответил Грегору:

— Так требуют правила, ваше величество. Если все так, как вы говорите, с ним ничего плохого не случится.

Грегор подавил звук, нечто среднее между раздраженным окриком и всхлипыванием, и Айвен внезапно забеспокоился. Похоже, он сейчас здорово расстроит маму!

Императорские охранники окружили его и повели к дому. Айвен лишь самую капельку волочил ноги; ему ужасно хотелось, чтобы всего этого не было, и одновременно, чтобы оно быстрее закончилось. Подойдя, он увидел маму на балконе второго этажа, смотревшую, как его ведут солдаты, и он точно понял, что заставил ее волноваться.

Солдаты привели его в гостиную на первом этаже, усадили и чего-то ждали. Айвен услышал, как за дверью мама просит охранника впустить ее, а тот отвечает: «Простите, леди Форпатрил, мы позволим вам войти только после того, как зададим мальчику несколько вопросов наедине. Такова процедура».

Один из охранников помоложе, которого Айвен часто видел рядом с Грегором, сел напротив Айвена, неуютно болтавшего ногами в высоком кресле, и начал:

— Я задам вам несколько вопросов, лорд Айвен.

Айвен кивнул. Он не знал, что и думать обо всем этом, но догадывался, что у него большие неприятности, раз маму сюда даже не пустили. Обычно этот охранник казался очень даже добрым и милым, но сейчас он совсем не выглядел добрым, а Айвен даже не мог вспомнить, как того зовут, от этого ему было еще страшней.

— Вы толкнули императора в озеро?

Айвен ссутулился.

— Ну, вроде как. Он почти что сам прыгнул. Я просто ему помог.

Охранник кивнул и продолжил:

— Вы намеренно толкнули императора?

Айвен обиженно посмотрел на охранника.

— Он хотел играть, но не знал точно, может ли, а сейчас такая хорошая погода, и я подумал, что он может и ему надо, так что я ему помог!

Лицо императорского охранника на мгновение смягчилось — уф! — но на него почти сразу же вернулось суровое выражение.

— Кто-нибудь за пределами вашего дома обращался к вам с разговорами на тему, законно ли император занимает свой пост?

Айвен насупился и громко выпалил:

— Нет! Если бы в школе кто-нибудь сказал такое про Грегора, я бы ему так наподдал! Грегор мой кузен!

Губы охранника дрогнули — то ли в гримасе раздражения, то ли в улыбке. Прежде, чем Айвен разобрался, что же это было, тот прошел к двери, выглянул в приоткрытую створку и доложил:

— Его величество был прав, тревога ложная.

Он сделал жест кому-то за дверью, и в гостиную вошла мама, а императорский охранник сказал ей:

— Прошу прощения за беспокойство, леди Элис. Выглядело это похоже на инцидент, но мы убедились, что ваш сын не имел никаких вредоносных намерений.

Мама смотрела на Айвена сверху вниз, стоя перед ним, высокая и безмятежная, а он гадал, о чем же она сейчас думает. Он уставился в пол, чувствуя себя гораздо сильней виноватым перед нею, чем перед всеми императорскими солдатами, и тихо выговорил:

— Мам, извини, что я заставил тебя беспокоиться и что я толкнул Грегора в воду, хотя он все равно сам хотел поплавать!

Мамина суровость ничуть не смягчилась, когда она ответила:

— Я не стану тебя наказывать, Айвен. Я думаю, ты выучил свой урок из того, что произошло, и я не стану просить Эйрела поговорить с тобой — если только ты не скажешь, что ничего не так и понял.

Посмотрев на маму и подумав, Айвен подтвердил:

— Мне не надо было толкать императора в воду, пусть мы даже просто играли. Потому что кто-нибудь мог подумать, что я всерьез. Есть много людей, которые хотят навредить Грегору, потому что они подлые и скверные, значит, охрана должна все знать точно-точно.

Он сделал секундную паузу, дожидаясь маминого кивка, и с облегчением вздохнул. Мама на него не очень сердится.

— Но, мама, — зачастил он, — как это кто-то вообще мог подумать, что я могу захотеть навредить Грегору? Он же мой кузен!

Усталый взгляд мамы оказался для него неожиданностью. Она молча протянула ему руку, Айвен соскользнул с высокого кресла и послушно вложил свою ладонь в ее.

— Вы закончили с нами? — спросила мама.

Охранники закивали, и мама вывела Айвена из комнаты. Там она отвела его в маленькую гостиную, сама села на кушетку, а его посадила в низкое кресло напротив. Она выглядела очень серьезно; Айвен внимательно наблюдал за нею и ждал.

— Ты ведь знаешь, что была большая война за то, кто станет императором, когда Грегор был совсем маленьким, а вы с Майлзом еще не родились? И что это длилось год-два после вашего рождения?

Айвен кивнул. Эти истории он достаточно часто слышал от слуг, рассказывающих вполголоса, как тетя Корделия ездила за покупками, как дерзко сбежала из столицы мама и все такое.

Мама вздохнула и продолжила:

— Есть такие люди, которые думали, что лучше императором был бы ты, мой милый Айвен. И они так думают и сейчас, потому что ты один из его ближайших родственников, а Эйрел отказался от самой возможности, а Майлза они не хотят. Ты молод, здоров, и, как они полагают, внушаем, хотя я удивляюсь, как это любой, кто с тобой знаком, не видит, насколько ты упрям.

Айвен точно не знал, похвалили ли его сейчас или наоборот, но он кивнул. Мама продолжала напряженным голосом:

— В твоей жизни может случиться так, что кто-то станет убеждать тебя навредить Грегору. Очень важно, чтобы ты всегда рассказывал нам об этом: кто это был, когда и где, хорошо?

Он кивнул, чувствуя себя маленьким и встревоженным из-за Грегора.

— Обещаю, мама. Я расскажу или тебе, или тете Корделии, или дяде Эйрелу, если что-то такое случится.

Мама взлохматила ему волосы и одобрительно сказала:

— Вот это мой славный мальчик. Майлз закончил свои процедуры, почему бы тебе не пойти поиграть к нему в комнату? Это поможет ему отвлечься.

Айвен кивнул и послушно поспешил прочь из гостиной. Наверное, в этот раз в настольной игре он снова продует, зато поможет Майлзу спастись от самого себя. В этот раз он выучил еще несколько новых правил: «Не сталкивай императора в озеро» и «Помогай защитить кузена Грегора». До сегодняшнего дня он не понимал, что Грегор нуждается в защите, хотя с ним рядом всегда была охрана.

Пожалуй, теперь бы он начал беспокоиться за кузена… Если бы не знал, что дядя Эйрел — такой страшный, что его боялись самые страшные враги, — приглядывает за Грегором очень-очень внимательно.

@темы: Фанфики, переводы, Буджолд, Грегор, Айвен, джен, таймлайн: регенство Форкосигана

---

Новый фик. "Служу Императору!.."

Название: Служу Императору!..(The Emperor's Man)
Автор: Philomytha
Джен, флафф, приключения, дети.
Саммари: Грегору нужно немного покоя, и у Майлза для этого есть план
Перевод мой.

*
– Пусть они замолчат... – слабый и охрипший голос Грегора прервался очередным приступом кашля.

Майлз выжидательно уставился на маму, когда под окнами вновь затрубили фанфары.

– Прости, солнышко, – ответила та. – Через пару часов все закончится. Я понимаю, это раздражает, но Эйрел сказал, что, если бы мы отменили парад из-за болезни императора, это вызывало бы большое беспокойство.

– Но он же правда болен! – Майлз переводил взгляд туда и сюда. – Он даже с занятий ушел. – Майлз почти всегда сидел дома, когда болел, но с Грегором такое случалось редко.

– Простуда не опасна для жизни, – мама поправила на Грегоре одеяло и легко провела рукой по его лбу. – По-моему, температура немного спала. Хочешь, я позову сиделку?

– Нет. Спасибо. – Грегор прикрыл глаза. На площади барабаны загрохотали, точно гром, и он зарылся под одеяло поглубже. Шум и суматоха длились весь день и сейчас достигли своего крещендо; во всем дворцовом крыле не было ни одной комнаты, куда бы не достигал рокот Императорского военного парада.

– Прости, – повторила мама. – Сейчас мне надо идти. Майлз...

– А мне можно остаться? – быстро спросил Майлз.

– Грегору не захочется, чтобы ты его беспокоил, пока он болен, детка.

– А я не буду беспокоить. Правда-правда не буду, я...

– Он мне не мешает, – хриплым голосом сообщил Грегор. – И уж точно он тише, чем парад.

– Полагаю, даже Майлзу не под силу перекричать весь этот шум. Хорошо. Я зайду попозже, посмотреть, как ты, милый.

Она вышла, и Грегор повернулся на бок. Снаружи выстрелила пушка. Майлз увидел, как Грегор поморщился.

– Прикажи мне, чтобы я заставил их замолчать! – выпалил он неожиданно.

– Что?! – Грегор развернулся обратно и уставился на него. – Майлз...

– Прикажи мне. – Майлз выпрямился как только мог, стоя лицом к лицу перед своим императором.

– Но я не... это твой отец отдает приказы, Майлз.

– Ты ведь император.

– Я... – Грегор вновь зашелся в кашле, когда за окном грянули о брусчатку копыта как минимум тысячи лошадей. – Как ты вообще... а нет, неважно. Если ты сможешь все это остановить... Я прошу и требую сделать так, чтобы стало тихо, Майлз, – произнес Грегор и добавил: – Пожалуйста.

– Да, сир, – подтвердил Майлз, в котором пузырьками уже вскипал энтузиазм и восторг. – Я не подведу вас, сир.

Он бросился прочь из спальни. Лорд Форталия Храбрый день и ночь скакал через весь Барраяр, сражаясь с бандитами и чудовищами, чтобы отыскать редкое лекарство и вылечить своего императора от смертельного недуга. Майлз любил эту историю. Сейчас наступила его очередь спасать своего императора.

На лестнице он замер в нерешительности. Его первый план – План Альфа, как назвал бы его папа, – точно остановит парад, но он требует много времени и может не сработать, а кроме того, Майлз дал свое слово Форкосигана, что больше никогда не станет нажимать тревожную кнопку без достаточных на то оснований. План Бета не требовал от него нарушить данное слово, но, когда он сработает, шума будет еще больше, чем от самого парада. Но ведь есть еще... ага! Он развернулся и помчался в старую детскую, вытащил из шкафа старую потрепанную коробку с игрушками, отодвинул защелку полусекретного отделения на дне коробки и извлек оттуда спрятанное. Осталось еще три штуки. Отлично.

Он побежал вниз по лестнице к небольшой дверце черного хода, выходящей на плац-парад, но у выхода заставил себя притормозить. Ему разрешили выйти здесь и тихо посмотреть, поэтому охранник на посту у двери просто кивнул ему и пропустил. Майлз пошел вокруг плац-парада по кругу, выбирая цели, и легким движением запястья метнул в скопление людей крошечную штучку, одну за другой. Одна попала в самый большой оркестр, другая – под брюхо лошади, запряженной в пушку, а третья закатилась между сапог императорского гвардейца. Майлз развернулся и припустил обратно к двери как раз тогда, когда один из трубачей внезапно отбросил фанфару и прикрыл руками лицо. Лошадь фыркнула и заржала, потом вторая, а одного из императорских гвардейцев начало тошнить. Свежий ветерок донес запах до Майлза, и он быстро задержал дыхание.

Настоящие джексонианские бомбы-вонючки, гарантированно самый мерзкий запах на свете, так гласила этикетка. Когда он в первый (и последний) раз использовал эту штуку, одна-единственная бомбочка очистила Большой Зал за пять минут, а запах не выветривался много дней. Он купил их прошлым летом, когда мама повела его в магазин импортных игрушек, чтобы найти там что-нибудь бетанское, а он сумел ускользнуть от нее к джексонианским витринам, имея с собой немного карманных денег. Но после того, как он пустил одну бомбочку в дело, крику было много, и он убрал остальные подальше и забыл о них до сегодняшнего дня.

Хаос распространялся вместе с вонью; оркестр стих, лошади ржали и пытались сорваться с места, а императорские гвардейцы пятились. На трибуне появилась группа СБшников в респираторах и быстро увела прочь родителей Майлза, и одновременно с этим из дверей посыпались люди в черной полевой форме. Майлз, который уже достиг спасительной двери, задержался на минуточку. И тут он увидел, как дядя Саймон, узнаваемый даже под скрывающим лицо респиратором, шагнул в самое сердце хаоса, наклонился и подобрал с земли капсулу от бомбы-вонючки. Его взгляд целенаправленно скользнул по толпе и засек Майлза в дверях.

Самое время для стратегического отступления. Майлз развернулся и помчался наверх по лестнице. Он спас императора, теперь пора найти себе убежище, но есть лишь одно место, где он будет в безопасности даже от самого капитана Иллиана. Он добежал до двери Грегора, у которой уже успели поставить двойной караул, и его впустили внутрь.

Отсюда еще был слышен шум с улицы, но это был всего лишь топот ног и шум голосов людей, в беспорядке покидающих плац-парад. Майлз понадеялся, что они просто уходят туда, куда перенесут парад – на ипподром в добром полукилометре отсюда.

Он подошел к императору и произнес, изобразив преувеличенно пышный поклон:

– Слушаю и повинуюсь, мой сюзерен. Они все ушли. Только, э-э, пока не надо открывать окно.

Грегор заморгал на него затуманенными глазами, и Майлз отбросил всю эту театральщину.

– А ты выглядишь больным, – озабоченно заметил он.

– И чувствую себя так же. Ты не дашь мне воды попить, пожалуйста?

Майлз сделал как приказано, разве что немного из стакана пролил на Грегора, но тот вежливо этого не заметил. Потом он уселся на край кровати. Шум снаружи постепенно стихал, лицо Грегора расслабилось.

– А вот так лучше, – заметил тот, и Майлз просиял. – Спасибо. Но что ты сде... нет. Мне ведь лучше этого не знать, верно?

– Гм. Да, наверное. Все нормально, никто всерьез не пострадал. – И вообще, Майлз повиновался императорскому приказу. Хотя он был не до конца уверен, что этот довод примут мама или дядя Саймон. Хотя папа – может.

– Отлично. – Грегор натянул одеяло до самого носа и прикрыл глаза.

Майлз с минуту глядел на него, а потом решил, что сейчас ему и дальше надо играть роль Форталии. Он отыскал деревянный меч, который оставил здесь несколько дней назад, взял его в руки и уселся в ногах кровати Грегора.

– Поспи. А я посторожу.

Грегор зевнул:

– Правда? Хорошо, – сонно пробормотал он. И в благословенной мирной тишине Майлз сидел на страже, пока его император засыпал.

***

Прошло еще два часа, когда Иллиан – разъяренный, вымотанный, с еще подванивающим мундиром, несмотря на душ и обработку у дезинфекторов – наконец-то проследил свою жертву самой до императорской спальни. Он открыл дверь – и застыл на пороге. Император спал, вытянувшись под одеялом, и выглядел он много лучше, чем утром. А на полу в ногах его кровати свернулся спящий Майлз, который крепко сжимал в руках деревянный меч. Иллиан с минуту разглядывал их, а потом тихо вышел. Нотация может и подождать.

@темы: Фанфики, переводы, Буджолд, Майлз, Грегор, Корделия, джен

---

и еще один кроссовер фигуристов и цетагандийцев

Название: Пять шагов совершеннолетия.
Автор: Тайо
Фандом: кроссовер Yuri!!! on Ice и «Сага о Форкосиганах» ("Цетаганда")
Рейтинг: слэш, PG-13
Саммари: детско-юношеские годы под аккомпанемент личной вассальной преданности, цетагандийского церемониала и сложностей взросления.

дополнительно

Персонажи/пейринг:
Виктор – он и тут Виктор, аут-лорд, любопытен до невозможности и возвел процесс нарушения приличий в ранг искусства. И не поспоришь.
Георгий - Георг - таки гем-лорд (спасибо, ага!!! даже знаю теперь, куда и кому сказать))) с личной вассальной преданностью
Комментарии: все провалы матчасти – на моей совести, додумки – тем более!
Взято с lostalvar.diary.ru/p214191843.htm

12 + 14

В свои двенадцать Георг, конечно, не впервые увидел будущего (хотя нет, отчего же будущего? с шести восемнадцати утра и до конца жизни, своей или его, уже настоящего) начальника. Видел и до этого – всего несколько раз по-настоящему и с два десятка – на фото. Волновался, конечно. Очень боялся, что впервые наложенный (не им самим, нет, что вы!) грим станет неидеальным. Два скромных завитка. Смешно вспоминать.
Тогда (и еще двести с чем-то моментов после) было совсем не смешно.
Виктор, четырнадцатилетний Виктор с очаровательной улыбкой, адресованной не Георгу, кивнул в ответ на приветствие. Обрадоваться холодному приему, остужавшему собственную горячность и возбужденность от торжественности момента, Георг не успел. Ровно через десять минут его со спины цепко и сильно взяли за локоть.
- Не оборачиваемся, - тихо и властно велел юношеский голос над ухом. – Непррр-ррилично. Слушаем, запоминаем.
- Да, милорд, - притих от неожиданности Георг. Виктор остался доволен, тихо усмехнулся.
- Как только умолкает эта достойная дама, встаешь и уходишь.
Георг подумал, что ослышался.
- Но, милорд…
- Да, радость моя?
- Это неприлично.
Над ухом (разница в росте – полголовы, еще шесть лет, и лишь потом в несколько сантиметров, геном Георга потрясающе выверен, но пока!..) – над ухом тихо усмехнулись.
- Я приказываю тебе.
Мир упал, разбился, расшибся – и не собрать. Юноша опустил голову.
- Да, милорд.
На сей раз по локтю поощряюще потрепали.
- Не надо такой грусти. Желаешь еще несколько часов слушать лордов и леди?.. Могу предоставить тебе такую возможность.
Отменить приказ?!.. нет позора страшнее…
- Милорд!
- Тише, радость моя. Приготовься встать и идти за своим лордом. Глаза в пол. Пусть попробуют остановить…
Георг не верил, но в голосе аут-лорда звучал самый неподдельный азарт.
Последняя строфа была пронзительна, как лопнувшая струна.
Лопнувшей струной рванулась и тишина – вдохом по ушам, ожогом по легким, толчком промеж лопаток. Георг встал. Как под перекрестный огонь попал – осуждение, недоумение, это ужас…
Глаза в пол.
Помогло. Воздух остыл на вдохе. Двенадцатилетний гем-лорд поклонился, мягко развернулся на каблуках и едва удержался, чтобы не броситься догонять надменно шагающего Виктора.
Из легких выбило все, что помогало идти, едва дверь зала закрылась за ними обоими. Виктор выгибал уголок рта в усмешке.
- Молодец.
Георга ноги не держали. Что дома скажет отец… и если семья опозорена таким демаршем?.. Но ведь был же приказ!
- Тебе дурно? Привыкай.
Привыкать к дурноте?..
- Это пройдет, милорд. Я забыл дышать, пока следовал за вами.
Виктор тихо, но весело рассмеялся.
- Мы подружимся, - недопустимо доверчиво сообщил он. – Но на всякий случай запомни свою дурноту, она может сыграть нам на руку.
Георг медленно кивнул. И решился.
- Что дальше, милорд?
Аут-лорд пожал плечами.
- Идем в сад. Там никого сейчас. Разве что кто-то из леди…
Дома сказано не было ни слова. Георг молчал, сколько мог. Но утром, прометавшись всю ночь, спустился к завтраку ранее всех, дожидаясь отца. Получил замечание за небрежность. И нырнул в омут, не вдыхая.
- Я желал бы поговорить о вчерашнем инциденте, если вам будет угодно…
Тишина убивала. Георг решился поднять взгляд и не поверил. Отец – ждал – продолжения?!
- Мои действия несмываемым позором легли на…
- О чем ты говоришь?
Не могло же ему все присниться?! Сердце рвануло вон.
- Я ушел без разрешения.
- Ты ушел вслед за своим лордом.
То есть…
Георг крепко зажмурился. Открыл глаза.
- Ты сделал все правильно.
То есть, даже если аут-лорду четырнадцать, его действия…
Отцу семьдесят шесть. Он не смеет осуждать действий аут-лорда, принудившего его сына встать и покинуть церемонию.
Это было за гранью понимания.
Это было правильно.
Как должно.
Георг неверяще поднимал подрагивающую руку к темному завитку на виске. Пожалуй, именно тогда он впервые действительно понял.
Или начинал понимать.


В свои двенадцать с половиной Георг понял, что значит – быть готовым исполнять долг в любое время. По коридорам дома четко отщелкали шаги человека, привыкшего, что двери перед ним открываются всюду. Стоит подойти.
Зачитавшийся в библиотеке Георг с молчаливым изумлением смотрел на статную фигурку аут-лорда. Секунд пятнадцать смотрел, потом сообразил вскочить и поклониться.
- Ты уезжаешь со мной, - проинформировал Виктор.
Вошедший следом за Виктором отец безмолвствовал. У Георга голова закружилась самым постыдным образом.
- Да, милорд, - ответил он единственное, что можно было ответить. Но не удержался. – Надолго, милорд?..
Виктор обернулся с полразворота. Прижал палец к губам.
- Пожалуй, возьми куртку. Ночью прохладно.
О том, что стоило хотя бы бросить взгляд в зеркало и подправить в случае необходимости грим, Георг вспомнил уже за городом. Впрочем, позор его видели только звезды, а аут-лорд смотреть изволил только на них. Часов до пяти утра. После чего уснул, тихо хмыкнув – «посиди спокойно полчасика». Какое там – спокойно! Георг боялся пошевелиться все два часа, пока него на коленях покоилась бесценная платиновая голова с поблескивающими, как звезды, заколками, издалека напоминающими единую диадему. Курткой, к слову, он укрыл спящего уже минут через десять.
Рассвет в то утро был потрясающе красив… россыпью алого и золотого в надломившейся линии диадемы.
Георг зачарованно смотрел и все думал, как раньше он мог думать, что несовершенство – это изъян, а не причина замирать от восторга.

15 + 17

- Идем со мной, - говорил Виктор, короткой усмешкой одаривая немеющих ровесников Георга. Аут-лорд в церемониальной одежде разрезал коридор кадетского корпуса не хуже императорского флагмана. Даром, что в рост половине кадетов и ниже четверти. Перед Виктором молча склонялись даже преподаватели.
Георг не знал, кого поминать, чтобы не выронить хотя бы книги из рук.
- Милорд, моя форма…
Виктор вздергивал бровь, и коридор превращался в ледник ужаса.
- Идеальна, как и обычно. Идем, Георг.
Появление одетого в повседневную кадетскую форму едва ли совершеннолетнего гем-лорда на официальной церемонии с участием членов Правящего Созвездия заставляло смолкать уже взрослых. Виктор поднимал голову, Виктор вздергивал подбородок и улыбался.
Глаза в пол. И пусть попробуют остановить.
Остановить попытались лишь однажды. Виктора, не Георга.
- Мой страж идеален, - цедил Виктор на длинное и витиеватое замечание, от которого у Георга холодело там, где полминуты назад билось сердце. – Это упрек его службе? Когда мундир стал позорен военному сословию? Я был не осведомлен. Как досадно.
- Дышать не забывай, - тремя минутами позже смеялся Виктор вполголоса, даже через перчатку умудряясь сосчитать бешеный пульс «своего стража».
- Д… да, милорд.
- Игра кланов свойственна гем-сословию, Георг. Но, право, лучше всего в нее играют ауты.
Георг глотал обжигающий воздух и понимал, что следующий раз не сможет, не справится, не…

Разве можно сказать семье, стоящей в шаге от включения в Банк Генофонда, что желаешь отказаться от службы аут-лорду? От личной вассальной службы?..
Если бы он был хотя бы вторым по старшинству!..
Георг попытался.
- Сомнения свойственны всем. Было бы много хуже, если бы ты был уверен в себе.
Как сказать отцу, что сердце бьется на тысячи осколков от ужаса, когда Виктор зовет с собой?
Как сказать, что шестнадцатилетний аут-лорд в ранг искусства возвел нарушение приличий?
Как сказать, что ему дозволено ночевать в доме Созвездия лишь потому, что Виктор наотрез отказался от любого эскорта, заявив, что его унижает необходимость пользоваться «наемниками», когда у него есть «вассал»? Кажется, Старший Созвездия был в полном восторге, не показал только… но кивка Георгу было более, чем достаточно, чтобы понять – у Виктора мощнейший покровитель внутри генной группы.
Как сказать, что Виктор полагает совершенно нормальным вполголоса сообщить на ухо «стражу» о том, что «грим потек», а минуту спустя искренне изумляться побледневшему гем-лорду: «что ты, Юрка, я пошутил!»…
Никак.
Георг умолял трижды. Куда угодно. Клерком в архив любой из восьми сатрапий. Секретарем в младшую кадетскую школу. Рядовым на Барраяр.
Нет. Нет. Нет.
Не смей принести позор семье. В шаге от величайшей чести.
Виктору нравилось звать «стража» невероятно коротким и удивительным именем, которое он нашел в архивах. Юра. Юрка. Юр?.. Юрк.
- Что ты рыдаешь? – одними губами спрашивал аут-лорд в свои семнадцать. – Прекрасная картина… но твой грим будет безнадежно утрачен.
Георг молчал, прикусывая губу.
- Юрк, ты как-то тих и подозрительно нетревожен, - беспокоился Виктор, посылая короткую приличною улыбку отдаленно знакомым союзникам Созвездия. – Юрк?..
Георг размыкал губы, втягивая ледяной воздух. И выдыхал не громче своего лорда:
- Это водостойкая версия.
Аут-лорд восхищенно жмурил глаз и сообщал, что его гем-лорд «слишком предусмотрителен».
Георг глотал обжигающий воздух вместе с чужим смешком. И благодарил за комплимент.
Виктору нравилось. Лучше всего в Игру гем-кланов играют ауты.
И близкие к ним по генному потенциалу гем-лорды.

16 + 18

Георг учился за двоих. Он штудировал учебники, пытаясь нагнать или перегнать программу, написанную для его ровесников, равных по положению. Хотя бы формально. Он молча слушал, как Виктор вслух читает то, что следовало знать к завтрашней церемонии. Поправлял. Подсказывал. Слушал, как Виктор объясняет ему жуткое сочетание генной линии, которую, говорят, знают лишь преподаватели.
Преподаватели, аут-лорды и Георг.
Виктор писал фломастером на стекле. По памяти. Стирал. Хмурился. Выводил с нуля.
Георг молча закрывал учебник, в котором линия была указана с тремя сокращениями, и переписывал со стекла в тетрадь.
Шестнадцать и восемнадцать.
Виктора ждал первый экзамен перед вступлением в должность. Георга – выпускной.
Георг понимал, что в голове – откровенная каша, что он не помнит ничего, что от него ждут ответа, и не ответить на вопросы экзаменатора – величайший позор семье…
- Можно фломастер? – просил гем-лорд и подходил к окну. – Сожалею, совершенно не помню написанного в книге…
Фломастер заканчивался на середине второго сокращения. Окно – к его концу. Окна в доме Созвездия были больше окон аудитории. А Виктор – все еще выше Георга. На четыре строчки каллиграфическим почерком, пол-линии и одно сокращение генетической модификации.
- Пойдешь со мной, - говорил Виктор, пил чай и не ложился спать. Волновался. Георг кивал. – Чертовы восемьдесят два с половиной процента!
Минимально допустимый ранг. Виктор шипел. У Виктора иногда было восемьдесят три. Иногда девяносто шесть. Виктор волновался. Только Георг никак не мог понять, насколько. Садился у ног аут-лорда и молчал. Виктор пил чай и писал фломастером на стекле.
- Давай справимся, Юрка, - нервно усмехался Виктор. – Они ждут падения. Давай-ка лететь. Взлетаем, Юрк…
Грим с пятью завитками Георг рисовал без зеркала. Это так же естественно, как дышать. Просто флаер Виктора не рассчитан на прихорашивающихся гем-лордов.
- Как скажете, милорд.
- Юрка!..
- Взлетай, Виктор. Выше всех.
Насколько Виктор волнуется, Георг понимает, только когда надменный блондин до боли стискивает его руку на полсекунды.
- Давай-ка взлетать, - одними губами произносит Виктор. И облизывается. И сообщает: – Право, сколько же шуму из формальности… кстати. Желаю эксперимент. Военная элита, говорите? И он будет сдавать вместе со мной.
Георг едва не падает с ног.
- Милорд, что вы…
- Тихо, Юрк. А то я с ума сойду. Давай.
Ошарашенного гем-лорда пропускают, неприкрыто осуждающе окидывая взглядом. Глаза в пол, напоминает себе Георг и шагает, чуть отставая от Виктора.
- Имя. Возраст. Вбить вот в эти графы, - морщится наблюдатель. Георг слегка наклоняет голову набок. Они с Виктором делали это пару десятков раз. – Невероятное допущение, как только Никифоров…
Георг улыбается так, как учили. Как не умеет Виктор. Как дознаватель – жертве.
- Я знаю, - сообщает он и надевает очки-визуализатор. Виктор всегда завершает первым. Георг сражается до конца. В книгах генетический код приведен с сокращениями. – Я не обсуждаю приказов аут-лорда. Я их выполняю. Даже если он желает, чтобы я приносил ему чай, сдавал с ним экзамен или вкалывал себе фаст-пентал на регулярной основе.
Наблюдатель давится.
Вариант номер 2.298.457 грузится слишком быстро, чтобы Георг успел убрать с губ улыбку.
Через два часа он тратит последние секунды на сражение. Всегда – до конца. Почти никогда – до нужной планки. В конце концов, разница между высшим сословием и гем-кланами очевидна, не так ли?..
Очки он снимает, не открывая глаз. Наверное, Виктор уже знает свой результат. Он всегда завершает на пять, семь, десять минут раньше.
Вокруг так шумно и гулко одновременно.
- Результат на экран. Гем-лорд, вы меня слышите? Откройте глаза. Немедленно.
Георг улыбается той же самой улыбкой. Которой-не-умеет-Виктор.
- Прерогатива первым узнать результат принадлежит только аут-лорду Никифорову, – тянет он. По макушке хлопает знакомая ладонь.
- Давай, страж.
Хочется спросить, сдал ли Виктор. Пожалуй, что да. Просто вокруг как-то очень тихо. Открывать глаза совсем не хочется, кажется, он несколько переутомился.
- Надеюсь, я не сильно расстроил вас, аут-лорд, - вежливо извиняется он. Виктор опирается ему на плечо, наклоняется. Понимает, что у гема до сих пор закрыты глаза.
- Да нет, не очень, – соглашается Виктор. – Ты просто сдал, Юрк.
Норматив на два года вперед.
Старшей элиты генной линии.
Неудивительно, что ему так нехорошо и гулко.

17 + 19

В свои семнадцать Георг замечает, что у Виктора становятся тяжелыми и долгими прикосновения. Не толчок в плечо – сжать и отпустить. Не щелчок промеж лопаток – жгущий недоумением след открытой ладони. Поначалу Георг списывает это на усталость – свою, Виктора, их обоих. Виктор учится с ним, он учится с Виктором. Виктор гений, Георг упорен настолько, что Виктору иногда признается, что побаивается своего гем-лорда. И смеется. Обхватывает обеими ладонями за скулы, толкает лбом в лоб. Беспрецедентное нарушение всего церемониала общения.
- Мой идеальный страж, - выдыхает Виктор, сворачивая в дальний коридор павильона. Как бы Виктор не любил внимание и элегантный баланс на грани традиции и непристойности, ему иногда нужна передышка. Георг идет следом и пожимает плечами. Совсем не идеальный. Воротничок замялся слева, самый край… - Никак не поймаю тебя сегодня.
- Для чего?
Виктор касается самого нижнего завитка на скуле. Не стирает. Только прикасается, хотя стереть - почти невозможно.
- Разгадать загадку.
- Разгадай, - соглашается Георг и опирается о стену лопатками.
- Яблоко, кардамон. Шалфей. Как мирно, как… по-домашнему.
Гем-лорд кивает. И улыбается. Той-самой-улыбкой. От которой Виктора сносит крышу, а прикосновения становятся тяжелыми и долгими.
- Потрясающая пропасть, – смеется Виктор. – Ты учишься уязвлять, возводя оскорбление в ранг искусства.
- У меня хороший учитель. Лимон, бергамот, китайский имбирь, кедр, базилик… что-то острое, но мало знакомое.
- Белый перец, Юр.
- Баланс роскоши и милитаризма.
- Комплимент тебе. Юра, Юрка, Юр.
- Да, милорд?
- Вредина, - выдыхает Виктор, как пять лет назад. Поочередно касается каждого завитка гем-грима. – Водостойкое, говоришь?
- Всегда, милорд.
Георг прикрывает глаза. Он все еще немного ниже Виктора, кажется, так теперь будет всегда. Георгу нравится. Достойно. Как дОлжно.
Аут-лорд, правда, себя не очень дОлжным образом ведет; впрочем, когда это Виктор был образцом традиций? За традиции в их тандеме отвечает страж. Грим, а не наклейки, такие новомодные игрушки для лентяев и модников. Тонкие завитки, а не короткие черты у линии век. Не секрет, что им любуются. А он любуется Виктором.
- Милорд, у вас прическа растрепалась.
- Юрка, замолкни.
- Я просто поправлю.
Этому Виктор ничего противопоставить не может. Виктор обожает, когда его причесывают, когда укладывают волосы. У Виктора семнадцать заколок, как диадема. Его любимые. Кажется, уже пятый комплект… у Георга одна лежит еще с первого. С встреченного за городом рассвета. Он потом обнаружил, в куртке… когда аут-лорд положит в карман сорвавшуюся из прически заколку?..
Гем-лорд забыл вернуть. А потом Виктор заказал точно такой же комплект.
- И каков же на вкус гем-грим?
Виктор фыркает, признавая некоторую неправильность своих действий.
- А ты даже в двенадцать не лизнул ни разу?
- У меня были задачи важнее.
- Правда, и какие же?
Смех - смехом, а ответ на такой вопрос – почти часть их ритуала.
- Я служил тебе. Учился служить.
Виктору нравится. Подтверждение власти не ради самой власти, а ради того, кто это произносит.
- Никакой, - произносит аут-лорд после секундной задумчивости. – Нейтральный. Как металл, могущий воплотиться в струну скрипки и пулю.
«Зависит от носителя», – звучит невысказанным. Нравится уже Георгу.
- Каким мне быть для тебя?
- Стражем. Ворчливым традиционалистом. Моим Юркой.
- Как прикажет милорд.
Вряд ли то, что делает сейчас Виктор, ломая границу социальной группы – уникальное явление. Различие в том, что они – не просто «начальник и подчиненный», чей долг утрачивает холодные оттенки и приобретает теплые полутона.
Целуется аут-лорд просто потрясающе. Потому что аут-лорды великолепны во всем, или потому, что у Георга вообще не было времени для практических навыков?
- Только скажи мне сейчас, что ты выполняешь свой долг, – тихо предупреждает Виктор. Гроза под белыми крыльями гневного совершенства. Китайский имбирь. Лимон. Бергамот. Чувственность.
- Не целую тебя в ответ, кусая от неопытности? Я выполняю свой долг, – копирует Георг интонацию. Не флирт и не соблазн. Яблоко, кардамон. Всегда дотянешься. Или позовешь.
- Далеко бы не зайти, - качает головой Виктор. Быстро, но уже целомудренно касается еще раз.
Кстати, гем-грим не нейтральный. Он горчит, если коснуться его поцелуем в сухом виде. От поцелуев Виктора горчит, а он не упоминает. А это загадка, которую разгадывает до конца вечера Георг.

18 + 20

Восемнадцатый день рождения Георг встречает на борту межпланетного крейсера. Шесть восемнадцать. Вторая дата совершеннолетия. Для него теперь все более, чем серьезно. С шести часов восемнадцати минут этого утра. Для Виктора все серьезно уже два года. Но теперь это становится игрой, в которую следует играть с полной самоотдачей.
Разве не так, как мы всегда делали?
Игра кланов свойственна гем-сословию, а лучше всего в нее играют ауты.
Через день после его восемнадцатого дня рождения Виктор объявит, принимает ли его вассальную клятву. И это… тревожит. Но совсем не так, как шесть лет назад.
«Ты вообще сегодня вернешься?» - оживает комм.
«Поздно вечером».
«Явись пред светлые очи, радость моя».
Невыносимо.
«Немедленно для доклада и как есть!» - сообщает комм. – «Это приказ».
«Невыносимо», - пишет Георг и стирает.
«Ты невыносим».
«Милорд, вы невыносимы».
«Полно, Юрк», - в третий раз оживает прибор. – «Я тебя даже без грима видел».
«Мог бы и не напоминать».
Георга этот факт полугодовой давности угнетает безмерно, Виктор посмеивается и временами напоминает. Говорит, единственный способ смутить непроницаемого стража, а Георг вздыхает и не подсказывает, что этих способов может быть несколько десятков.
А ведь, пожалуй, это удача, что инцидент закончился лишь курьезным напоминанием. Аллергическая реакция у гем-лорда вспыхивает почти мгновенно, в мед-блок его доставляют уже на ИВЛ *. Первое, что осознает Георг – это давящий на лицо респиратор. Второе – дышать больше не сложно.
Врач смотрит с сомнением, но снять разрешает. Велит не двигаться до окончания процедуры детоксикации. И держать респиратор в руке, и если станет хоть немного сложнее дышать… Секунды текут друг за другом, Георг вполне осведомлен, что полная очистка займет около двух часов. Рука уже немного побаливает. Это ничего, это дает понять, что все идет верно. Он поворачивает голову, тыкается в респиратор (пусть врачи отдохнут за ним следить, все сделает аппаратура) и прикрывает глаза. Кажется – лишь на минуту…
- Георг!!! Юрка!..
Первый порыв – обернуться и успокоить. Второй…
Гем-лорд зажмуривается в полнейшем ужасе и отворачивается сильнее. И Виктор мгновенно это замечает.
- Юра. Юрк. Юр, повернись ко мне. Юр, что случилось? – на полтона ниже, но настойчивее трясет его за плечо аристократ. – Юр. Глаза, Юр?.. Юр. Повернись ко мне, это приказ. Юр, посмотри на меня. Если можешь.
Он может. Даже убирает респиратор, вполне спокойно делая вдох.
На лице аут-лорда – полнейшее недоумение. Он оглядывает еще раз – цепко, ища что-то, что могло бы объяснить…
Георг не любит театральные паузы.
- Милорд, молю простить мой ненадлежащий вид, и…
Аут-лорд опускается на шаткий больничный стул и хохочет. Утирает слезы. Успокаивается секунд за пять.
- Ну, Юрка…
- М?..
Виктор фыркает снова. Весело жмурит глаза.
- Ну и симпатичный ты у меня тип, если без этого своего грима…
Гем-лорд стонет очень натурально и болезненно. Лучше бы Виктор соблюдал весь церемониал!

«Пред светлые очи» Георг является в начале десятого вечера. «Немедленно и как есть». Пыльный. В униформе. С рюкзаком на одном плече и оружием – на другом. Ухмыляется старательно грубовато, копирует известный плакат про фор-офицеров.
- Моего гем-лорда подменили! – ужасается Виктор и расплывается в улыбке. – Сначала еда или ванная, радость моя?
Изображать плакат дальше сил у Георга просто нет, да и неприлично это, а соблюдение церемониала явно не обрадует Виктора.
- Если коротко, милорд, душ и кофе.
- Не голодный? – понимающе кивает аут-лорд. – Жду тебя в малой гостиной. Успеешь до полуночи?
Конечно, он успеет. Даже если приводить себя в порядок тщательнее, чем подразумевает небольшой домашний ужин.
- Я гадал, будет грим или нет, - провокационно улыбается Виктор. Семь завитков Георг может нарисовать, глядя в оконное стекло. И они будут почти совершенны. – Мой идеальный страж.
- Вы щедры на комплименты, милорд.
- Юрка, не начинай.
- Ты первый назвал меня стражем.
- Уговорил! – смеется аут-лорд. – Меняю тактику. Мой верный вассал! Что скажешь?
В Игру кланов лучше всего играют ауты и приближенные к ним по генетической линии гемы. Георг грустно улыбается.
- Мне совершенно нечего сказать.
Виктор раздувает ноздри. Чувствует продолжение. Но делает уступку, делает вид, что верит.
- Мой гем-лорд впервые не нашел, что сказать? Это стоит отметить. Твой кофе.
Виктор отворачивается очень вовремя. Пожалуй, он это специально. Георг нарочито медленно опускается на одно колено.
- Вредина, - заключает Виктор. Ставит кофе обратно на стол. Садится в кресло. – Ты поклянешься мне сейчас?
- Если будет угодно милорду. Если ты захочешь.
И Виктор кивает.
- Как ты хочешь?
Виктор наклоняется вперед, опирается локтями о колени. Чуть разводит ладони.
- Ты серьезно?
Серо-голубые глаза в кои веки смотрят серьезно.
- Я аут-лорд и наследник Созвездия, - напоминает он. – Я серьезен с тобой.
«Не забывайся недоверием», - звучит упреком, и Георг склоняет голову. Он никогда не забывает, но Виктор так старается…
- Сложно решиться, Юр?
- Совсем нет.
Вокруг запястий сжимается символическое кольцо. Хотя Виктор, пожалуй, и удержать может, но это уже вне символики. Но думать об этом приятно. Символика должна быть подкреплена реальной силой.
- Здесь и сейчас…
Пока Георг говорит, Виктор смотрит неотрывно, смотрит и не улыбается.
- … я по своей свободной воле и по решению моего сердца приношу клятву верности…
Вряд ли есть в доме кто-то еще. Вряд ли нужно будет повторить прилюдно. Георг бы повторил.
- Я буду верен, пока я жив. Я буду верен после смерти…
Ему все время кажется, что Виктор сейчас улыбнется и скажет – «уймись, Юр».
Виктор молчит.
Восхитительно.
- Принято. По свободной воле и во имя долга.
Если честно, не так уж и хочется вставать. Но это завершение ритуала.
- Теперь ты действительно мой, гем-лорд.
- Ваш. Твой.
- И останешься до утра.
Как-то это не выглядит предложением переночевать после долгой дороги! Георг вздергивает брови. Виктор смеется. Все ты правильно понял, гем-лорд.
- У меня только один вопрос.
- Какой, Юрк?
- Почему только сейчас? Неужели я бы отказал тебе?
Виктор возмущенно встряхивает головой.
- Вот еще я несовершеннолетнего не совращал! Да еще собственного гем-лорда!!!
- А совершеннолетнего, стало быть – можно?..
- Юрка!..
Шесть лет назад, определенно, было намного волнительнее, сложнее.
Георг наклоняется сам. Китайский имбирь. Лимон. Бергамот. Дикая орхидея.
Как скажете, аут-лорд. В конце концов, ко всему выбранному вами мелисса подходит почти идеально.

Примечания:
ИВЛ – аппарат искусственной вентиляции легких
(Мелисса) – аромат, способствующий балансировке эмоций
(Миндаль) - аромат, возбуждающий чувства и поднимающий эротическую энергию страсти, что сделало его сильным, стимулирующим сексуальную энергию, средством .
(Дикая орхидея) - известна своими эротическими свойствами, благодаря которым идеально подходит для интимной близости.

@темы: Слэш, Фанфики, кроссовер, Цетаганда